Антон был личностью творческой, тонкой до безобразия. Он был историком. Ну, и классно, казалось бы: копай себе курганы, или детишкам в школе ври про справедливость Октябрьского переворота в России. Так нет же! Антон еще студентом усомнился в том, в чем не сомневается ни один школьник: было ли на самом деле татаро-монгольское иго?!! Вот так вот! Не больше и не меньше. И не один он носился с этой теорией, выискивая доказательства того, что все это вымысел, а историческая правда такова: не было! Все враки!

Тема эта Насте казалась какой-то левой, а все исследования – лишенными смысла. И казалось ей, что наиграется ее любимый в эту игрушку и успокоится. Но время шло, а Антон все больше погружался в свои изыскания, зарывался в библиотеке в книжки, привозил домой потрепанные фолианты, и, читая их, терял ориентацию во времени и в пространстве. Достучаться до него в такие моменты было невозможно. Но самое страшное началось тогда, когда на кафедре у Антона стали задерживать зарплату.

В силу своей отрешенности от мира сего, Антон Сибирцев не очень понимал, откуда в холодильнике появляются продукты. Скорее всего, он думал, что этот аппарат волшебным образом наполняется сам по себе колбасой, сардельками, сыром и яблоками. Кормить Антона и так-то было проблематично. Он практически никогда не видел в холодильнике кастрюлю с супом, хоть она была большая и с цветочками, и кормился в отсутствие Насти тем, что лежало с краю. Причем, то, что «с краю», он мог есть просто, стоя у открытого холодильника. И при этом думал он явно не о колбасе, а о чем-то своем, высоком, другим не доступном. А поскольку обладал он здоровым организмом, а думал серьезно и глубоко, то съесть в один заход батончик колбасы было для него плевым делом. Бороться с этим было бесполезно.

И вот наступили времена, когда холодильник стал Антона удивлять своей пустотой. Белый холодный шкаф, хранивший еще недавно ветчину и сыр, теперь таращился на любопытных домочадцев мелкими куриными яйцами, съесть которые без приготовления было не реально. Антон до прихода Насти щипал хлеб и иногда уничтожал целый каравай незаметно для себя.

А Настя не давила на своего ученого мужа, понимая, что голод – не тетка, и наступит день, когда он сам, наконец, заметит, что бюджет семьи трещит по швам.

И это произошло. Настя пришла домой позже обычного – отвозила в пятницу Сережку к бабушке на два выходных. Муж встретил ее у порога. Уже это было необычно. Обычно Антон сидел за своим столом, на котором громоздились пирамиды книг и журналов.

– Настя?!

– Я. Не узнаешь?

– Узнаю. У нас что, проблемы с деньгами?

– Заметил?

– Заметил… Надо что-то делать…

– Для начала позвони Туркину. Ты тут сидишь дома. А там, может, зарплату дают…

Гена Туркин, друг Антона, с теми же татаро-монгольскими журавлями в голове, но более приземленный, благодаря суровой супруге Галине, которая совсем не разделяла научных страстей своего благоверного. Он давно уже устроился на вторую работу, и благополучно писал кандидатскую по ночам, охраняя смешную контору под названием «Фонд защитников ушастых тюленей». Днем в конторе собирались какие-то сумасшедшие товарищи, которые орали до хрипоты по телефонам, готовили митинги в защиту ластоногих с ушами, выбивали разрешение на мирную демонстрацию по Невскому проспекту и у Смольного. И так каждый день. Как будто ушастые тюлени составляли более половины населения Санкт-Петербурга, и проблема их защиты была наиважнейшим социальным проектом.

Слушая, как защитники кроют матом власть, не понимающую важности того, что они делают, Гена Туркин умирал от хохота. Потом вспомнил свою татаро-монгольскую шизу, и язык прикусил. И пописывая по ночам свой труд, Туркин все больше и больше сомневался по-ленински, той ли дорогой он идет. Как-то вся эта татаро-монгольская галиматья очень смахивала на защиту ушастых тюленей.

Однако, смех смехом, а Фонд защитников ушастых тюленей давал Туркину реальную зарплату, в то время как жизнь на его родной кафедре едва теплилась, и это не предвещало ничего хорошего.

– Генаша, привет!

– Привет! – Туркин радостно хрюкнул в трубку, узнав голос Антона. – Зарплата? Брат, не смеши меня! И ищи работу.

Работа нашлась совершенно случайно. О том, что рыбколхоз «Шепиловский» разводил карпов и продавал их всем желающим, Настя знала – по работе приходилось общаться с сотрудниками рыбного хозяйства.

– Смотри, Антон! Еда – вот то, что нужно человеку во все времена, хоть кризис на дворе, хоть нет его, кушать хочется всем! А тут такая изюминка – живая рыба!

– А откуда она живая-то будет? Ты что, в аквариуме ее держать собираешься? – Антон далек был от мира природы, он все больше с давным-давно почившими в, бозе татаро-монгольскими ханами дело имел, да и то усомнился в том, а были ли ханы, или все древние историки развлекухи ради придумали.

– Карп, Антоша, как Ленин, в том смысле, что живее всех живых! – Настя с жаром ринулась объяснять мужу рыбью природу. – Он может долго пролежать без воды, и даже сделает вид, что уснул, но стоит его в воду бросить, как он оживет и поплывет. Даже, говорят, после глубокой заморозки в себя приходит и оживает. Теперь прикинь: мы покупаем карпа, и привозим его на рынок. Да за живой рыбой к нам очередь будет стоять!

Настя быстро изобразила бизнес-план, согласно которому концессионерам нужно было не так уж много. Автомобиль у них имелся в наличии. Причем, хоть и не новый, но вполне боевой «каблук», специально предназначенный для перевозки грузов. Надо было обзавестись пластиковыми ящиками для рыбы. Ну, и решить вопрос с начальным капиталом.

С первым разобрались легко. Нашли врага в местном продовольственном магазине, который за небольшую денежку разрешил им незаметно украсть два десятка ящиков из-под селедки, что и было провернуто под покровом ночи.

С начальным капиталом было сложнее. Народ уже успел дойти до ручки – сотенную взять в долг до получки и то было сложно, а потребительских кредитов банки в то время не давали. Выручила Настина мама. Всплакнув, Вера Андреевна, принесла завернутые в десяток газет «гробовые».

Когда денежки пересчитали, сильно удивились: пенсионерка умудрилась каким-то непостижимым образом накопить сумму, которой с лихвой хватило бы на скромные похороны всех жителей их микрорайона.

Антон почесал макушку и с удивлением спросил:

– Как же это вы, мама, так исхитрились-то?

– А все просто, дорогой зятек, – ответила ему Вера Андреевна. – Я к другой жизни привыкла. Направо-налево денежки не кидаю, лишнего не покупаю, и рубль за рубль держу, а не за мелочь какую. Вот и прирастал капитал малым рублем. Вы вот сейчас растрындите его, а потом хоронить меня не на что будет…

Вера Андреевна горько хлюпнула носом.

– Не растрындим, мама! Нам на дело, а вернем с процентами! Да и вы пока помирать не спешите! – Антон за те несколько дней, пока у них с Настей вызрела идея этого малого бизнеса, как-то даже изменился, чем весьма порадовал тещу. Нет, его татаро-монголы, конечно, были где-то рядом, но он уже перестал впадать в ступор, ломая голову над вопросом было оно или не было, это иго.

Оставалось решить один вопрос. Рыбколхоз находился неподалеку от атомной станции, и проехать за шлагбаум в запретную зону можно было только по пропускам. В принципе, и это было решаемо – друзья помогли бы. Но на это ушло бы еще недели две, а есть, как известно, хочется каждый день. Да еще и несколько раз в день. И не абы чего, а повкуснее!

На помощь пришел Гена Туркин, который хмыкнул на слово «пропуск» и сказал – «Всего и делов-то!», – и вечером привез Насте и Антону два бланка командировочных удостоверений с печатями Фонда защитников ушастых тюленей.

– Вот, аккуратно заполните, можно от руки, и пропустят вас, как миленьких! Я точно знаю! Наши специалисты в тех краях бывают, проезжают по таким вот командировочным.

Вечером Настя ровным, как у прилежной пионерки, почерком вписала в готовые бланки фамилии, имена и отчества – свои и Антона. Далее следовало, что оба они являются сотрудниками Фонда и командируются в рыбколхоз «Шепиловский».

– Антон! Тут стоит «цель поездки». Что писать?

– Пиши: «Закупка корма для ушастых тюленей». И отмазка хорошая будет, если на обратном пути наши ящики потрясут.

– А ты уверен, что ушастых тюленей кормят пресноводным карпом?

– Уверен – не уверен, а пиши именно так. Вот увидишь – прокатит! И вообще, коль уж я ввязался в это дело, то буду прикалываться по полной программе!

«Юморист! – с удовольствием подумала про мужа Настя, радуясь переменам в нем. – Пусть лучше прикалывается, чем татаро-монгольскую тему гоняет туда-сюда без практической пользы!»

В первом рейсе Настю слегка колотил мандраж – боялась пограничников. Молоденькие мальчишки дежурили на посту вместе с таким же юным лейтенантом, который для пущей важности отпустил жидкие усики.

– Ваши документы! – козырнул лейтенант, когда машина Насти и Антона глубокой ночью остановилась возле полосатого шлагбаума.

Он долго изучал липовые командировки, посветил в паспорта, в лица, ухмыльнулся:

– Это где ж такие, тюлени-то ушастые? В зоопарке что ли?

– Нет, – важно ответил ему Антон. – В экспериментальной лаборатории нашего Фонда. Раньше им семгу с форелью возили, а сейчас вот в связи с ухудшающимся материальным положением, хотим перевести их на карпа. Лишь бы жрать стали. Тогда будем тут у вас частенько бывать…

– Ну-ну, бывайте! – лейтенант улыбнулся и козырнул компаньонам.

– Ну, вот! А ты боялась! – хохотнул Антон, когда Настя вырулила за шлагбаум.

Они первый раз долго плутали в темноте, пока нашли этот самый рыбколхоз. На свет фар «каблука» из будки вылез сторож. Узнав, что они приехали за рыбой, пропустил машину на территорию. Потом протопал обратно в будку, покрутил ручку допотопного телефона и позвонил кому-то. И когда «сотрудники Фонда» подъехали к причалу, там их уже поджидал мужик в телогрейке и с сачком.

– Саня! – сунул он Антону свою не очень чистую лапу. На Настю внимания не обратил. – Ящики на весы станови, я грузить буду…

Карпы шуршали чешуей, ссыпаясь из сачка в ящики. Насте было их жалко. Большие, словно плоские разделочные доски, попав в ящик, они яростно боролись за свою водяную жизнь, протестуя против сухопутного существования, били хвостами и беспомощно разевали рты. А Саня орал «Поберегись!» и насыпал наверх новых. Антон прижимал карпов крышками и ставил ящики аккуратно в машину. Потом Саня высчитал общий вес рыбы, умножил количество килограммов на стоимость одного, сделал небольшую скидку – «оптовикам мы рады!», – принял деньги, не пересчитывая, положил их в карман, и махнул рукой – «Ехайте!»

А когда Настя завела двигатель, он вдруг постучал в стекло.

– Вы….эта… Если вы еще раз приехать захочите, вы мне порнушки какой-нибудь привезите, ладно? А то грустно мне тут…

– Не поняла… Какой порнушки? – Настя чуть не подавилась.

– Да какой-нибудь! Журналец там какой, или книжку. Уважьте, лады?

– Уважим-уважим! – весело сказал Сане Антон. – А ты нам за это скидку побольше сделаешь, правда?

– А че не сделать? Сделаю! Тута рыбы знаешь сколько? Хреновая туча – вот сколько! И мне не жалко за порнушку скидку. К тому ж рыба не моя, и перевешивать никто не будет.

Антон вспомнил разговор про порнушку, когда они через день снова собрались с Настей ехать за карпом. Никаких журналов подобного сорта у них никогда не было. Была у Антона упрятанная на антресоли видеокассета «про это», но он бы ни за что не отдал ее Сане, ни за какую самую большую скидку. Обойдется! Самим пригодится.

– Во, Насть, я придумал. Отвезем ему «Лолиту». У нас две. Пусть одна послужит бизнесу.

Настя усомнилась в том, что набоковская девчушка как-то удовлетворит интимные запросы Сани из рыбколхоза, но согласие дала: «Лолита» у них была в двух экземплярах.

– Ты возьми для него ту, что «на коленке» сделана, – сказала она Антону, имея в виду книжку с полуслепым шрифтом, из первых репринтных изданий, что появились после перестройки. И всю дорогу переживала, что Саня окажется каким-нибудь сильно продвинутым в вопросах литературы, и тогда дар их не прокатит за порнушку.

Но Саня, полистав книжку, посветил в нее фонариком, и спросил:

– Тут …эта… есть такое, чтоб забирало?

– А то как?! – со знанием дела подтвердил Антон. – Забирает. И еще как!

– Ну, тогда лады, как уговаривались – скидка будет сурьезная.

Он, и правда, долго высчитывал, чтоб Антону «была выгода», и ушел в свой вагончик еще до того, как Настя и Антон отъехали от причала, буркнув им «Пока!» на прощание. В вагончике вспыхнул свет.

– Смотри-ка, видать и в самом деле заколбасило Саню, даже ворота не закрыл!

– Посмотрим, как он нас в следующий раз встретит… – задумчиво сказала Настя, выруливая на дорогу.

Саня через день был каким-то загадочно молчаливым. Быстро накидал рыбы в ящики, обсчитал вес, привычно скинул цену, как для оптовиков, и пошел в вагончик.

– Сань! – окликнул его Антон.

– Чавой-то?

– Ты про книжку молчишь… Как тебе?

Саня вернулся с половины пути, подошел к Антону близко-близко, нарушив его личное пространство, дыхнул чесночно-луково прямо в лицо, взял его за пуговицу на куртке, и вдруг сказал:

– Убить мало гада!

– Ты о ком? – отшатнулся Антон.

– О мужике этом, об… ну… в общем, который это… пацанку который…

– Понял. Короче, с порнушкой мы тебе не угодили?

– Нет! Ты что! Тут ведь какое дело… Бывает как бы просто порнушко. Так, чисто порнушко! А тут… Тут с душой!

И Саня удалился в вагончик, где уже несколько дней подряд вдумчиво читал «Лолиту».

А Антон сел в машину, тупо уставился на Настю.

– Ну, что? Как ему «Лолита»? – спросила она.

– Обалдеть! Настя, он проникся…

Сказать, что рыбный бизнес приносил концессионерам какую-то ощутимую прибавку в семейный бюджет, было нельзя. Рыбка была почти «золотой». Через месяц Настя и Антон осунулись и похудели. Сказывалось хроническое недосыпание. За карпами ездили в ночь, чтобы с утра продать его на рынке. Да и Сережка в это время крепко спал.

Не смотря на все скидки и трепетное отношение Сани к Лолите, цену рыбколхоз на своего карпа держал высокую, поэтому после всех расчетов в кошельке у Насти оседала лишь малая копеечка. Правда, муж ее изменился до неузнаваемости, как будто и не было у него в характере вечной созерцательности и мечтательности. Он научился разговаривать с Омаром – заведующим рыбных рядов на рынке. И Омар стал уважать Антона именно тогда, когда он стал грамотно торговаться.

Иногда Омар шлепал себя по жирным ляжкам, вращал глазами, и орал, что «завернет этого карпа, к чертовой маме!»

– Заворачивай! – говорил ему спокойно Антон, и отваливал из торгового зала.

– Эй! Э, слышишь, да? Вернись, да! Ну, прости, слышишь, да?! – Омар догонял Антона, и вцеплялся ему в рукав. – Все! Я понял – все! Я беру твой карп! Беру! Но ты… Ты должна помнить: это я, добрый дядя Омар тебе такой поблажка делаю! Вот!

Антон скрывал за своей невозмутимостью усмешку. Он уже раскусил этого хитрожопого товарища. Тут просто срабатывал закон востока: товар надо показать лицом и торговаться до хрипоты!

В один из дней Омар с рынка исчез. Просто растворился. Кто что говорил про это, сотня версий таинственного исчезновения человека гуляла по рынку. Работники рыбного ряда были выбиты из колеи, и готовились к смене хозяина. А к чему еще было готовиться? К обеду испарились и близкие и дальние родственники Омара, почуяв неладное. И у Насти с Антоном, которые привезли карпа, никто не хотел принимать товар. Помыкавшись пару часов в темном, пропахшем рыбой коридоре у запертой двери в кабинет Омара, за которой надрывался телефон, Настя и Антон решили двигать к дому. В «каблуке» у них было под сотню килограммов карпа, и никакого запасного аэродрома.

– Что делать будем? – спросил задумчиво Антон.

– Что-что… Продавать как-то надо. – Настя задумчиво смотрела вдаль.

В этот день ее загребли милиционеры. За незаконную торговлю. Антон оставил ее у железнодорожной платформы и помчался на работу – еще накануне Гена Туркин позвонил ему и сказал, что привезут деньги, но на всех не хватит, и если Антон хочет хоть что-то получить…

– Тош, елки-зеленые! Ну, как я продавать буду?! Я не умею! – ныла Настя, устраивая ящики у обочины дороги.

– Не умеешь – научим, а не хочешь – заставим! – муштровал ее муж, и отдавал последние наставления. – Пакеты я тебе купил, безмен, перчатки. Настюнь, не капризничай! Торгуй! А я за денюжками – туда и обратно! Да, пару-тройку рыбок оставь на ужин! Я пожарю!

В общем, Настя, которая совершенно не умела считать, – если вес был не ровно килограмм, а килограмм «с копейками», то умножить одно на другое «в уме» она толком не могла, – взялась за торговлю. Сначала ей было жутко стыдно, когда у нее спрашивали, что за товар в ящике. Но никто не смотрел на нее. Всем интересно было понюхать карпа, выбрать рыбинку покрупнее. И Настя скоро перестала краснеть и стесняться, и, округляя в пользу покупателя, радуя его ценой, охотно принялась рассказывать, откуда рыба, и расписывать ее вкус.

О вкусе, кстати. Настя даже не знала его, этого карпового вкуса! Она просто не любила рыбу. Никакую. Всегда справедливо считала, что самая вкусная рыба – это колбаса.

В разгар торговли к Насте подошли два милиционера.

– Нарушаем? – строго спросили они. – Разрешение на торговлю есть?

– Нет… – Настя не то чтобы испугалась, но растерялась. Впервые услышала, что нужно какое-то разрешение.

– Откуда рыбка? Сами ловили?

– Сами. Нет-нет, сами возим. Ловим не сами! Покупаем!

– Ага! Покупаем и перепродаем?! Спекуляция!

Настя пустилась в объяснения. Она чуть не рыдала. Документов на товар и в самом деле – никаких. Предъявить милиционерам командировочные удостоверения, в которых значилось, что они с мужем приобретали рыбу для прокорма ушастым тюленям, Настя побоялась – а вдруг менты отнимут документы?! Она на словах и на пальцах кинулась объяснять им про Фонд, про тюленей, которых надо спасать.

Менты переглянулись.

– Это кто ушастые? Вот, они что ли? – милиционер ткнул пальцем в прохожих. – Или, может, я?

– А что, Витёк, ты очень даже на ушастого тюленя похож! – заржал второй милиционер. – В общем так, барышня, груз свой собирайте – и в отделение.

– Мальчики! Не надо в отделение, а? Давайте я вам рыбки дам, свеженькой, и уеду отсюда к чертовой матери! У меня сын в детском саду, если не заберу вовремя, плакать будет. А? Давайте я вам рыбы…

– Ну, вот что, – решительно перебил ее первый. Видать, он из двоих был старшим. – Рыбка это хорошо, но кроме рыбки будет еще и штраф. Сколько ты тут наторговала-то? Вот давай, выгребай. А мы пока тебе квитанцию выпишем. Или не выписывать? Не выписывать! Не будем! Так и быть. И даже забудем, что тут тебя видели.

Платой за этот неудачный день стал ящик рыбы. Эти оглоеды и два бы забрали, да им в лом переть было тяжеленные ящики. Всю выручку они тоже забрали. Настя ехала домой и глотала слезы от обиды, матеря в полголоса нашу доблестную милицию.

– Уроды, чтоб вам пусто было… Хуже разбойников! Нет, подумать только, а?! Тут горб гнешь, ночей не спишь, а эти, которые, из "правоохренительных органов, подошли и за пять минут заработали. Чтоб вы подавились этим карпом, паразиты! Чтоб его хребет вам поперек встал в одном месте!

Настя забрала в детском саду Сережку, и помчалась к дому. Там она с трудом разгрузила из машины ящики с рыбой – чуть не надорвалась! Карпа было еще очень много, и что делать с ним, по крайней мере, до приезда Антона, Настя совсем не знала. Карпы не били хвостами и не разевали рты. Настя понюхала рыбу. Пахли они не хуже и не лучше, чем утром. Но это ведь рыба, и ее надо было как-то сохранить.

– Йес! – Настю озарило. Она заткнула ванну пробкой и открыла кран с холодной водой.

Через час в ванне плюхались ожившие карпы, а маленький Сережка стоял на табурете и визжал от восторга.

– Папа-папа!!! – радостно закричал он, когда услышал, как открывается входная дверь. – Папочка! У меня аквариум! Огромный! Пойдем скорее!

Сережка потащил Антона в ванную. От увиденной картины, специалисту по откорму ушастых тюленей стало плохо:

– Настя! Настя! Это что???

– Ох, Антоха! Я попала сегодня.

И Настя рассказала мужу, как лишилась и рабочего места, и выручки, и живности.

– Ну, ладно это все, а карпов-то зачем в воду пустила?

– А куда мне было их пустить?

– Никуда!!! В ящиках надо было оставить! Они ж теперь живые! Мало того, что пожарить нельзя, так еще и помыться негде!