Тут дежурный слегка запутался в хитросплетении казенных канцелярских слов, покраснел. Налил стакан воды и чохом выпил его.

«Видать, тоже страдает похмельем», – мельком подумала Настя.

– А, во-вторых, вспомните меня: еще пара дней, и сам явится ваш Никита Михайлович. Он у вас как к зеленому змию относится? Уважает?

– С некоторых пор, как без работы остался, – уважает…

– Ну, вот! Он его просто где-то сильно уважает. Не переживайте вы так-то. Сами поймите: мается мужик без работы. Для него ж это болезненно очень – не у дел остаться. Тут, знаете ли, с пониманием надо, с подходом, потоньше…

«Потоньше вам, с подходом…, – беззлобно думала Настя обо всех мужиках измученной алкоголем и похмельем Вселенной. – Сволочи вы. Все, как один, – сволочи!»

Мент этот, как в воду смотрел: через три дня Никита объявился. Его привезли друзья. Когда Настя открыла двери на поздний звонок, взору ее предстала жуткая троица абсолютно невменяемых мужиков. Один, более трезвый, – кажется, это его звали Федей, и Настя видела его уже однажды с Никитой, – заикаясь, сказал:

– Вот. Как говорится, доставили на тройке.

Никитос, привалившись к стене, и не открывая глаз, проявил завидную эрудицию, которой очень гордилась мама его, Клара Даниловна:

– Это у японцев называется «доставить на тройке», только там две женщины-проститутки приводят домой мужчину, и сдают его с рук на руки жене, которая должна всех принять, как дорогих гостей. Вот. Это не я придумал. Это «Ветка сакуры». Кажется…

Тут знаток громко икнул.

Изумленная, много видавшая на своем веку, Настя открыла пошире двери, и троица въехала в дом.

Из кухни вышел старший Настин сын Сережа с бутербродом в руке, с удивлением оглядел компанию:

– Это дядя Ник? И где он так надрался?

– Сергей, слова выбирай! – одернула его Настя, в глубине души соглашаясь с ребенком.

– Парень, слышь! – тихонько окликнул Сергея Федя. – Ты это… Мать слушай! Мать дело говорит. Батя ваш малость… того…

На шум выполз из спальни сонный Васька. Увидел толпу незнакомых мужиков и в драбодан пьяного папаню и взвыл, как сирена пожарной машины.

Пока Настя успокаивала Ваську, компания разместилась с удобствами в кухне. Из холодильника извлекли остатки сыра и колбасы, банку квашеной капусты, а из портфеля одного из гостей бутылку водки. Настя хотела, было, отобрать бутылку, но мужики укоризненно на нее посмотрели, а Федя почти трезво сказал:

– Ну, что вы, барышня, это ведь уже не пьянства для. Это уже лекарство.

Настя махнула рукой и ушла в комнату.

Гости отползли глубокой ночью. Удивительно, что они не остались ночевать. А Настя, которую все это достало до печенки, была готова к решительному разговору.

Но утром Никитос предстал перед ней в таком разобранном виде, что говорить с ним о чем-то было бесполезно. Настя слышала, как он всю ночь стонал и ворочался, пытался встать, и снова заваливался на диван. Под утро практически на четвереньках Никитос сползал в туалет, а когда вернулся, не стал ложиться на диван, а устроился на коврике.

Отца семейства Волковых трясло крупной дрожью, на лбу у него выступила испарина, а глаза открыть до конца он не мог – смотрел на белый свет сквозь узенькие щелочки.

– Очнулся? – спросила его Настя.

Никита хрюкнул в ответ что-то нечленораздельное, дрыгнулся, словно судорога пробежала.

Настя, хоть и видела все эти мучения пьяного организма, высказала дражайшему супругу все, что о нем думает, и пригрозила: если это не кончится, то она отправит его к маме.

– Не надо к маме, – щелкнув зубами, попросил ее супруг. – Настя, мне плохо. Помоги!

– Как?! Пьешь ты, а не я!

– Насть, мне выпить нужно…

– Дожили! Опохмеляться взялся! Ты что делал эти три дня?!

– Пил.

– Без остановки?

– Без. Насть, мне выпить надо. Я умру сейчас!

– Извини, не запасла!

– Насть, ну, сходи, а?!

– Дожили! Нет, Волков, не ходила и не пойду.

– Насть, я умру!

– Умри! Хоронить дорого, зато на раз!

Настя прервала бессмысленный разговор и ушла на кухню греметь кастрюлями.

– Насть! – Никита возник в дверном проеме, напугав своим жутким видом жену. – Надо что-то делать, я, кажется, заболел.

– Не сегодня заболел. Ладно, надо лечить.

– Правда? – встрепенулся Волков. – В магазинчик сходишь?

– Нет! Доктора приглашу!

– Настюш, не надо доктора, а? Я может сам, как-нибудь, а?

– «Сам» не получится, – Настя уже листала старую газету объявлений, которая на всякий случай всегда лежала в ящике кухонного стола. Потом подвинула к себе телефон и принялась названивать.

Никитос, как побитый пес, сидел на краешке кухонного дивана, и дрожал. Настя смотрела на его кожу, покрытую пупырышками, растрепанные волосы, трясущиеся руки. «Вроде, еще вчера был нормальный мужик, красивый и сильный. А сегодня слизняк какой-то серого цвета. И воняет, как…»

– Насть, а если я согласия не давал, тогда как? Это ведь дело-то добровольное! – Никита икнул, вздрогнув всем телом.

– Ну, ежели не давал, то собирайся немедленно, и к чертовой бабушке. К тете Эльзе и к маме, в деревню, – пусть они на тебя любуются. А мне и так тяжело, еле везу весь этот воз, а тут еще ты… Так что? Ты до сих пор не даешь согласия? – Настя была настроена решительно, и уступать не собиралась. Доуступалась уже, хватит!

– Даю, – Волков тяжело вздохнул, и подвинул к себе стакан с водой.

Через пять минут Настя уже диктовала адрес и рассказывала подробности мужниного запоя – сколько дней и ночей, сколько литров, и когда была выпита последняя капля алкоголя.

Наконец, она положила трубку.

– Ну, и что сказали? – Никита изобразил искренний интерес к вопросу.

– Сказали, что ближе к вечеру приедут, и чтоб ты это время провел в трезвости. Так что, вот тебе чайник воды, чай, лимон. Пей, и приходи в себя.

Настя ушла в комнату, где достала из заначки деньги. Ну, вот, и так всего-ничего осталось, а тут вынь да отдай три с половиной тысячи за здорово живешь.

– Насть, а ты знаешь, сколько это стоит? – проорал из кухни Волков. – Это ж дорого стоит, Настенька!

– Да не дороже того, что ты успел за это время пропить, – сказала негромко Настя.

…Уколов Волков боялся с детства. И когда врач – молодой парень, начал приспосабливать ему в вену иглу для капельницы, он закрыл глаза и застонал.

– Э-э, мужчина, вы только в обморок не падайте, ладно? У нас такие клиенты странные. Когда бухают, передерутся так, что только штопать успевай – им все по барабану. А как протрезвеют, так в обморок от укола. Ну, все, процесс пошел.

Настя предложила доктору и его помощнику чай-кофе, собрала на стол нехитрое угощение. Про себя отметила, что так убого на столе с гостями бывало у нее только в 90-е годы. Впрочем, и гостей таких у нее никогда не было. Раньше бы со стыда умерла, если б пришлось мужика из запоя выводить. Таким позором это было. А сейчас почти в порядке вещей. Что ни дом, то клиент медиков-спасателей, а то и кандидат в Кащенко. Раньше про белую горячку только в «Кавказской пленнице» и слышали. Сейчас, «белка» стала рядовым случаем.

– Мужики тяжелее, чем женщины переносят стресс. А как снять? А проверенным способом! Ваш-то, похоже, новичок в этом деле. Раньше не дрейфовал по трое суток?

– Нет, раньше, как все, изредка с друзьями. Ну, по великим праздникам мог и побольше. Но утром болел, пил крепкий чай, и клялся-божился, что больше ни-ни! А тут просто с цепи сорвался!

Медики дождались, когда прокапает лекарство в никитосову вену, всадили ему еще какой-то укол в бледное до синевы заднее место, покрывшееся от страха пупырышками, измерили давление, подбодрили, мол, «не боись: не ты первый, не ты и последний, и, может, свидимся еще», а Насте оставили визитку: «ежели что, то звоните…»

Настя с жалостью посмотрела на умирающего супруга. Но жалость эта была уже не такой, с какою она иногда относилась к нему, больному гриппом, например. Эта жалость была пограничная, и за ней уже просматривалось презрение. Никита-то этого ничего не увидел, так как плох был, и пребывал в полудреме от влитого в него лекарства для глубокого сна. Настя сама поймала себя на мысли, что это уже даже не раздражение, а кое-что похуже.

Ночь ее благоверный супруг проспал сном беспокойным – то руки вскидывал, и отмахивался от кого-то невидимого, то что-то нечленораздельное бормотал, – но при этом сон его был крепким – хоть из пушки стреляй! А утром все-таки услышал, как Настя в адрес банка ругнулась. «Что там, Настенька?», – простонал слабо, но тут же на другой бок перевернулся, и снова захрапел.

Настя вздохнула, глядя на мужью тушку, теша себя надеждой на то, что современная медицина способна развалить крепкую дружбу болезного пациента с зеленым змием до того момента, пока он еще не развалил окончательно печень дизайнера Волкова.

Настя вырулила на шоссе, заняла крайний правый ряд и тихонько потрусила в сторону своего института. В голове у нее была только одна мысль: где достать денег? Подсчитать свои долги у нее даже сил не хватало. Предварительные прикидки уже пугали. За квартиру не платили три месяца – это семь с половиной тысяч. За телефон и Интернет – тысячи полторы. За Васькин садик – тысяча. Свет и газ можно пока не оплачивать – не отключат. И ЖКХ потерпит. У всех сейчас ЖКХ – Живи, Как Хочешь! Слава Богу, вода в квартире есть! Правда, говорят, что придумали жилищники какую-то хитрость. Называется «таракан». Запускают этого железного «насекомого» по трубе, он доползает до нужной квартиры и там расшиперивается в трубе! И хана! Ни попить, ни пописать! Но Настя надеялась, что в их ТСЖ пока такого зверя не завели, стало быть, пока можно и с квартплатой потянуть.

«Теперь, что у меня с банком. Общий долг пятьдесят две тысячи, но нужно хотя бы внести минимальный платеж, а вместе со штрафом это уже почти семь тысяч. А где их взять?!!!»

Получалось, что Насте до зарезу нужно было тысяч двадцать. А у нее в кошельке было всего две.

– А еще Филимона надо кастрировать срочно! – вслух подумала Настя. – Поскольку эта сволочь полосатая уже начала пристраиваться к ботинкам и венику. Метит, засранец, территорию! Филимон мне обойдется рублей в девятьсот. Нет, не потяну Филимона! Пусть пока метит! Ритулька вернется из своей командировки – с ней покумекаем, как его без особых затрат кастрировать. И без всякого наркоза! Кризис! На наркозе сэкономим.

Настя устыдилась своих мыслей вслух. Тех, что Филимона касались. Скотина-то ни в чем не виновата, что экономическая нестабильность, что Никитос запил, что Насте из двух работ платят только на той, где она за копейки на швабре по цехам полумертвого предприятия катается – уборщицей подрабатывает. Да и Ритулька тут вряд ли поможет. Подруга у Насти хоть и смышленая, но это явно не тот случай. «Тот» был тогда, когда у Настиной мамы Веры Андреевны ее любимая спаниэлька Руша приволокла нежданно-негаданно приплод из шести щенков. Кто был отцом очаровательных созданий, Вера Андреевна не могла даже предположить. Маменька Настина стояла в очереди за глазированными сырками, а Рушка была привязана к ограждению газона, и кому она там наспех отдалась и с кем честь свою девичью собачью потеряла – большой вопрос. Утопить в ведре игрушечных, только живых, собачат, Настина мама не могла. А надеяться на то, что их можно будет хотя бы раздарить – маловероятно. Ни родословной, ни уверенности в том, что они не вырастут ростом с овчарку. Рушка, правда, была крохотная, поэтому вряд ли в отцах мог оказаться дог или кавказец. Но все-таки.

– Девочки, я знаю! Видели во дворе у нас пасется такой замызганный, кудлатый, цвета беж большой болонк?

– Почему «болонк», мама? Это болонка!

– Это мужик! – возразила Вера Андреевна. – Так вот, именно он больше всего и крутился вокруг нас. И в щеночках его масть усматривается. Видите, на белом – бежевенькое?!

– Ну, если он отец, то куда ни шло! Скажешь тем, кто щенков будет брать, что они породистые, папа – тоже спаниэль, только без родословной. Вот хорошо бы им еще хвосты купировать! Тогда совсем были бы похожи на породистых… – Настя задумчиво посмотрела на щенков. – Но это дорого. Шесть хвостов… Нет, не потянем!

На дворе тогда тоже стоял кризис (что это они зачастили-то???), и каждая копеечка у мамы-пенсионерки была на учете. И у самой Насти – тоже.

И тут Ритулька открыла рот и всех удивила:

– А давайте сами!

– Что сами? – в один голос спросили у нее Настя и ее мама.

– Сами купируем! Делов-то: отсчитываешь два позвонка на хвосте от попы, отрезаешь хвост, йодом мажешь – все готово!

– А обезболить?

– Ну, знаете ли, Вера Андреевна, не до обезболивания тут – кризис на дворе! Да им, по-моему, и так ни фига не обезболивают, там же еще не косточки, а хрящики.

– Косточки или хрящики – мне все едино. Резать некому!

И тут Ритуля снова всех удивила:

– Я отрежу!

– Ты??? – снова в голос спросили у нее Настя с мамой.

– Ну, да, я. А что такого-то? Я, конечно, не ветеринар, но не думаю, что в этом вопросе есть какие-то премудрости.

В общем, делать было нечего, а щенкам надо было придать товарный вид, а то Вера Андреевна еще рисковала остаться матерью-одиночкой с выводком малолетних четвероногих детей на руках, и умереть голодной смертью.

Операцию решили провести немедленно. Вера Андреевна отказалась присутствовать при самом процессе. Но поинтересовалась робко у Ритки:

– Ты рюмочку для храбрости примешь?

– Хорошее предложение – приму!

Вера Андреевна выволокла из кухонного стола запылившуюся бутылку с жидкостью цвета бледного чая и плавающими на дне ее сморщившимися апельсиновыми шкурками.

– Вот! Это самогонка, но очень хорошая. Ну-ка, девки, понюхайте – не выветрилась?

Настя и Ритка по очереди понюхали содержимое бутылки. Ритка отшатнулась, до того угарно тянуло из горлышка, а Настя плеснула в чашку:

– На, Ритка, пробуй!

Маргарита зажала пальцами нос, выдохнула и на выдохе влила в себя напиток, и тут же зажмурила глаза и открыла широко рот. Настя и ее мама замахали ладошками, нагнетая воздух. Наконец, барышня передохнула, и открыла глаза, из которых полились слезы.

– Теть Вер, эт какая ключница делала вам настоечку, а? – прохрипела Маргарита. – Насть, ты не представляешь – чистая отрава.

– Но чувствуешь-то, чувствуешь-то себя как? – Вера Андреевна поспешно покромсала туповатым ножом хлеб, отрезала кусок колбасы и выудила из банки тощенький пупырчатый огурчик. – На, закусывай скорее.

Через минуту Ритка порозовела, заулыбалась:

– Хороший напиток, Вера Андреевна, только больше не надо, а то руки будет не поднять, а мне еще оперировать.

Ритка быстренько съела бутерброд, и принялась командовать:

– Настя, ты мне тут будешь помогать, а вы, Вера Андреевна, будете щенков приносить и принимать после операции.

Настина мама всплакнула по поводу предстоящей ей миссии, но делать нечего – отступать некуда.

На кухонном столе приготовили все, что нужно было для операции: разделочную досочку накрыли чистым полотенцем, в блюдечко плеснули немножко йода, в другое – самогонки, одно для хвостов, другое – для стерилизации ножниц. Рита немного поломала голову, чем лучше рубать хвосты, и решила, что все-таки ножницы сподручней: чик – и все готово. А тупым ножом – кто его знает, как оно будет пилиться…

К первому малышу, которого ей принесла Вера Андреевна, Рита долго присматривалась, трогала хвостик. Прощупывала, где там кончается один позвонок и начинается другой. Вера Андреевна шустро скрылась за дверью своей комнаты. А Настя отвернулась к окну и закрыла руками уши.

Но щеночек только пискнул тихонько, когда Рита решительно стриганула по хвосту острыми ножницами, продезинфицированными самогонкой. Потыкав малыша обрубком в блюдечко с йодом, она весело сказала:

– Есть один! Несите другого!

Настя обернулась и увидела целого и невредимого слепого щена, с обрубком хвоста, испачканным йодом, и огрызок хвостика на полу.

– Ой, все?!!! Мама-мама! Готов! – она завопила радостно, схватила щенка и понеслась с ним в спальню.

– Второго несите! – повторила осмелевшая Ритка, и тут же в руки ей упал второй черно-белый с бежевым комочек, который завозился, тихонько поскуливая, будто чуял, что ему предстоит испытать.

Вот так ловко Ритуля отсобачила щенкам хвостики, и на радостях потребовала еще рюмку самогонки, только разбавленной соком.

Довольная и счастливая Настина мама выбралась из своего укрытия, сообщила, что щенки не пищат, спят, а Рушка зализывает им раны.

Ритусе налили еще рюмочку, и она в ожидании обеда, разглагольствовала не очень трезво, чувствуя всеобщее внимание и восторг по поводу совершенного ею доброго дела.

– Нет, Насть, ну, скажи мне, как биолог не биологу, ну, на фига собакам этот рудиментарный отросток – хвост?! Или, погоди, разве у собак он рудиментарный? Погоди! Я забыла. А-а, это у нас хвост – отросток рудиментарный, а у них он все-таки вещь организму нужная! Ну, там, радуются когда, так вилять же чем-то надо! Наши будут вилять тем, что осталось!

– Руки мой, отросток рудиментарный! – передразнила подругу Настя.

Ритка вылезла из-за стола, подошла к мойке и включила горячую воду. И вдруг…

Она издала какой-то писк, как придавленная в мышеловке полевка, и начала заваливаться вдоль стенки. Если бы Настя не удержала ее, то шишку об угол стиральной машинки она бы набила непременно.

Ритке побрызгали в лицо холодной водой. Она открыла глаза, и села у стены.

– Ритусь! Что с тобой? Сердце? Врача? – Настя с мамой бегали вокруг сидящей на полу Ритки и вопили на весь дом.

– Не, врача не надо, – простонала Ритка. – Сейчас пройдет. Замутило меня…

– Это самогонка! – со слезами в голосе воскликнула Вера Андреевна. – Испортилась! Я так и знала. Она сто лет у меня стоит. Испортилась!

Не понятно было, что больше расстроило Веру Андреевну: то, что Ритка в обморок хлопнулась, или то, что самогонка испортилась.

– Не, теть Вер! Самогонка у вас что надо – глаза из орбит вылезают. Это не от нее.

– А от чего??? – в один голос – вот что значит мать и дочь, как одно целое! – воскликнули Настя и Вера Андреевна.

– Вы ж хвостики-то не выкинули… – простонала Ритка.

Хвостики – все шесть: черненькие, аккуратные, как червячки – лежали на разделочной доске у мойки. Смелая Ритуська легко обрезала их щенкам, а увидела плоды своего труда, и рухнула в обморок. Барышня тонкая и чувствительная, что с нее взять!

Вот такая история. Нет, кастрировать котика – это не хвосты беспомощным собачатам резать между хрящиков. Филимон ведь не дурак: он Ритку с ножницами к себе на пушечный выстрел не подпустит. «Стало быть, пусть живет полноценным до лучших времен», – решила Настя.

Вместе с историей про купирование хвостов у Рушкиных детей, Настя вспомнила то самое время. Тогда все происходящее, кажется, кризисом не называли. Или Настя уже запамятовала. Но то, что было лихо – это она помнила хорошо.

Она тогда была замужем за Антоном Сибирцевым, и Сережке – их сыну, было лет шесть, как сегодня Ваське Волкову. Настя же была всегда Савельева, хоть и дважды замуж выходила. Савельевым был у нее папа, Аркадий Казимирович, известный ученый, биолог. Настя была его единственным ребенком. И папа частенько говорил, что, вот, вырастет Наська, замуж выйдет, фамилию поменяет, и пропадут Савельевы, как род на земле.

Настина мама при этом смеялась:

– Вы Аркадий Казимирович, так сокрушаетесь, будто фамилия ваша редкая-прередкая!

– Нет, Веруся. Не редкая, но она – наша! Моя и моего отца. А мы, между прочим, в мире биологии люди известные. Вот, говорил я тебе, Верочка, надо было б мальчика родить еще, продолжателя, так сказать, рода… А ты ни в какую! Мальчика б… – Аркадий Казимирович замолчал на полуслове, хотел сказать что-то, да не решился, и закончил разговор про девочек-мальчиков в роду Савельевых.

Так случилось, что папа умер ровно в тот день, когда Настя выходила замуж за Антона Сибирцева. Умер скоропостижно, от сердечного приступа, собираясь во Дворец на бракосочетание единственной и любимой дочери. И свадьба не состоялась. Они с Антоном потом, конечно, зарегистрировались, но фамилию свою Настя менять не стала.

Антон был замечательным отцом и мужем. И человеком. Но был он таким не практичным и не приспособленным в жизни, что Настя просто за голову хваталась. И руки у него росли, естественно, совсем не из того места, из которого по логике вещей должны бы были расти. Поэтому, когда грянули друг за другом дефолт под ручку с денежной реформой в конце девяностых, Настя хлебнула с ним горького до слез.