– Ничего себе! – возмутилась София. – И теперь Майя должна компенсировать ремонт?

– Майя ничего не должна, – усмехнулся Костя. – Потому что когда случилась авария, инструктор начал крыть ее четырехэтажным матом, Майя в слезы, а я, как вы знаете, не переношу женских слез… Пришлось вмешаться. Там в чем основной момент? – спросил он, и тут же сам дал ответ: – Если машина оборудована дублирующими педалями и дополнительными зеркалами, то при любом раскладе виноват инструктор, что бы они ни писали в своих бумажках. Пришлось объяснить этому чайнику, что если он решил повесить ДТП на Майку, то у него будут проблемы, так как такие действия противоречат Гражданскому кодексу и ПДД, – закончил Костя довольный собой.

Майя посмотрела на него с благодарностью и восхищением. Она пошла учиться на права за компанию с подругой – Майя вообще часто что-то делала за компанию. Маме эта затея показалась авантюрной и бесполезной:

– Ну скажи мне, зачем тебе права, если у тебя нет машины?

– Ни у кого нет машины, когда идут в автошколу, – резонно заметила Майя.

– Ну у тебя же и после не будет! – не успокаивалась мама. – У тебя даже велосипеда нет!

– Мам, а вдруг появится?

– Ну о чем ты говоришь! На голову, что ли, тебе свалится? Откуда у нас такие деньги?! Нужно жить по средствам! Лучше бы на бухгалтерские курсы записалась, и то толку бы было больше…

Мама Майи была женщиной консервативной и заурядной. Она привыкла жить скромно и без излишеств, умеренно выражая свои чувства и желания. Экономно вела хозяйство, одевалась практично и незатейливо, мыслила тихо и сдержанно, будучи уверенной, что каждому дано по силам и возможностям. Майя ее взгляды не разделяла.

– Майя, у вас такое редкое и красивое имя! – оторвал ее от размышлений папа Кости. – Никогда не был знаком ни с одной Майей. На ум приходит только Плисецкая!

– Честно говоря, меня в честь нее и назвали, – смутилась девушка. – Папе очень нравилась Плисецкая, и он даже хотел, чтобы я тоже стала балериной, но как-то не сложилось…

Майя втянула живот и ощутила до боли знакомое с детства чувство вины, когда она в очередной раз не смогла оправдать надежды отца.

– Папа смог это пережить? – лукаво поинтересовалась София.

– Да, вполне, – туманно ответила девушка.

Сидящие за столом рассмеялись.

– Позвольте полюбопытствовать, чем занимаются ваши родители, Майя? – обратилась к ней Ирина.

– Мама работает на чайной фабрике, а папа, он в другом городе. Родители развелись, когда я была маленькой.

Родители Майи развелись ровно в тот год, когда Майя пошла в первый класс… У них была самая обычная семья с простыми радостями и понятными ценностями, мелкими спорами и незначительными ссорами. Но вот стоило только отцу уйти от них, как Майя почувствовала невероятное облегчение. Словно с ее плеч сняли непосильную ношу.

Не сказать, что папа Майи был плохим или жестоким человеком. Сложным – да, но никак не жестоким. Тем не менее Майе с папой было непросто. Во всей округе не было ни одного такого отца, который бы столько времени проводил со своей дочерью – водил ее на балет и в бассейн, учил читать и считать, бегал на скорость вокруг дома и заучивал наизусть стихи. Но как бы Майя ни старалась, у нее ничего не получалось. На балете она была самой полной и неповоротливой девочкой; в бассейне обязательно умудрялась наглотаться воды с хлоркой, отчего ее потом сильно тошнило; стихи, как и, впрочем, буквы и цифры, давались ей крайне тяжело и никак не хотели запоминаться; а с бегом было и того хуже – она задыхалась, хваталась за бока и со слезами на глазах просила разрешить ей просто погулять. Папа злился, настаивал, ворчал, громко сопел, а потом раздраженно произносил: «Матрешка бестолковая!» И не было ничего хуже для Майи, чем слышать два этих слова, брошенных то ли сквозь разочарование, то ли от равнодушия. Лучше бы отец ее бил!

А с уходом папы ушла из жизни Майи и мама… Нет, она не собрала вещи и не закрыла за собой дверь, как это сделал отец. Она по-прежнему жила с ней в одной квартире, готовила еду, стирала вещи, но вот только практически не разговаривала и больше не улыбалась, и совсем перестала смеяться. Словно папа Майи по ошибке унес с собой ее голос, а может быть, и сердце, оставив ее с зияющей в груди пустотой. Мама все чаще закрывалась в ванной и тихонько плакала, часами сидела на кухне, уставившись в одну точку, и о чем-то думала, но никогда не делилась с Майей своими мыслями. А потом она тоже начала уходить. Молча. Украдкой. По ночам.

Майя была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, что у мамы кто-то появился, кто-то, кто никак не хочет с ней познакомиться и поиграть, а потом ласково потрепать по волосам, пока мама готовит для них обед. Этот «кто-то» встал между ней и мамой безмолвной тенью, вынуждая ту раз за разом оставлять дочь одну в квартире и уходить куда-то, прикрываясь сумерками.

Майя просила маму не уходить, умоляла не оставлять ее одну, угрожала, что тоже уйдет куда-нибудь из дома ночью, но та грустно вздыхала, что-то бормотала про то, что дочь уже большая девочка, а маме нужно подумать о себе. Майя никак не могла понять, почему вдруг их жизни стали существовать по отдельности, отказывалась слушать эти неубедительные доводы и в отчаянии билась в истерике каждый раз, когда ее мама растворялась в ночи. Мама хмурилась, просила больше себя так не вести, а на следующий день снова уходила…

Майя плакала. Плакала и никому об этом не рассказывала. Плакала, зарываясь лицом в подушку, чтобы никто ее не услышал в пустой квартире. Плакала от одиночества, плакала от обиды, плакала от любви, которая навсегда покинула их дом. Плакала до тех пор, пока не пообещала сама себе, что если кто-то разрушит ее семью, она создаст себе свою собственную, где будут папа и мама, и много детей, и обязательно большой стол, и, конечно же, звонкий смех и радость…

И вот Майя, как и мечтала много лет подряд, наконец-то оказалась за тем самым большим столом, где есть мама и папа, и дети, и слышится звонкий смех и радость… Она улыбнулась сидящим рядом с ней людям и, прикрыв от удовольствия глаза, сделала большой глоток ледяного шампанского.

– Костя сказал, ваша мама, Майя, куда-то уехала, и вы остались совсем одна на Новый год? – обратилась к ней София.

Майя вздрогнула. София смотрела на нее немигающим взглядом.

– Да, так и есть, – Майя почувствовала, как ее лицо заливается краской.

– А куда она уехала? – не унималась София.

– За город, – туманно ответила Майя, сжимая под столом руки.

– Просто за город? Или это какая-то тайна? – София явно не планировала сдаваться.

– Софийка, да что ты привязалась к человеку! – вступился за Майю Владимир. – Сказали тебе – уехала, значит, уехала.

– Просто Майя нам ничего не рассказывает, а я, как и все женщины, питаю особую слабость к тайнам, даже таким маленьким, – София мило улыбнулась отцу.

– Мама уехала за город к школьной подруге, – наконец-то вымолвила Майя, переведя дух и собравшись с мыслями. – Я просто не знаю, к своему стыду, куда именно. Мама давно не общалась с этой подругой.

– Это что-то в стиле встречи одноклассников? – опять прицепилась к ней София.

– Можно и так сказать, – промямлила Майя.

– Майя, если бы вы только знали, какая у нас Софийка была любопытная в детстве! Ни одна тайна не проходила мимо нее. Выражение «ушки на макушке» придумали, наблюдая за маленькой Софией, – засмеялся Володя.

– И пару раз нас всех дружно подставляла, – оживился Костя. – Помнишь, мы были у деда в гостях, и ты увидела, как мама с папой тихонечко курят? Тебе тогда сказали, что это секрет и никому ни в коем случае нельзя об этом рассказывать. Ты очень серьезно кивнула и, едва успев перешагнуть порог дома, закричала во все горло: «Дед, Ба, я вам ни за что не расскажу секрет о том, что мама с папой курят!» У деда аж глаза на лоб полезли.

– А когда я попыталась выкрутиться и сослаться на то, что Софии показалось, – продолжила сквозь смех Ирина, – папа, конечно же, мне поверил, проворчав, что курят только проститутки. А свою любимую дочь он ну никак к этим дамам не хотел приписывать. София же насупилась и громко возразила: «Моя мама не проститутка!»

Все, включая Майю, покатились со смеху.

– И что вы сделали Софии? – спросила Майя, все еще смеясь.

– Конечно же ничего! – ответила за маму София. – Родители нас никогда ни за что не наказывали.

– Может, и зря, – резонно заметил Владимир. – Не исключено, что порка пошла бы вам на пользу.

– Милый, об этом не могло быть и речи, – улыбнулась Ирина, накрывая его руку своей. – Они были невозможно очаровательными малышами.

– Да-а-а, – согласился с ней супруг. – Оба розовощекие, пухлые, ласковые и шкодные одновременно. Вы, кстати, знали, Майя, что Костя в детстве жить не мог без двух вещей? Без футбола и без Софии. Они даже спали втроем – Костя, Софийка и футбольный мяч! Представляете?

Майя посмотрела на сидящего рядом с ней Костю, который, скромно потупив глаза, ковырялся вилкой в тарелке.

– Хорошо, что Костя вырос, – вклинился в беседу Олег. – Мне бы вряд ли пришлась по душе перспектива делить с ним кровать.

София театрально закатила глаза и поцеловала своего парня в плечо.

– Это да, – согласилась Ирина. – Котята выросли немножко… Честно говоря, даже слишком быстро. Кажется, еще вчера мы их заносили спящими на руках в дом, аккуратно, чтобы не разбудить, снимали с них ботиночки и укладывали в кроватки, подтыкали одеяла и взбивали подушки, а утром неизменно находили спящих в обнимку в одной кровати. И вот они уже самостоятельные и независимое личности, которые сами знают, чего хотят, и крайне редко обращаются к нам за советом… И наступает осознание, что время крошечных ботиночек и пуховых одеялок безвозвратно прошло… Знаете, – обратилась к своим детям Ирина, – если бы можно было повернуть время вспять, я бы вас вообще никогда не ругала, а только бы холила и лелеяла. Но только с возрастом понимаешь, насколько быстротечно время, а детство твоих детей проносится, как одно мгновение…

– Мамочка, за тебя! – София подняла бокал и, вскочив с места, подлетела к маме, крепко ее обняла и поцеловала в щеку.

– За вас! – подхватила Майя, осушив свой бокал до дня.

В заднем кармане ее джинсов завибрировал телефон. Майя посмотрела, кто ей звонит. Мама. Девушка дернулась, озираясь по сторонам. Мама позвонила еще раз.

– Извините, – обратилась она к присутствующим. – Мне нужно ответить.

Выйдя в коридор, Майя обнаружила, что мама успела отправить ей несколько сообщений: «Доехали?», «Почему не отвечаешь? Я смотрю “Голубой огонек”, сельдь под шубой в этот раз удалась. Приедешь домой, попробуешь», «Майя, ответь. Я волнуюсь».

Майя замерла с телефоном в руках, скованная страхом, что ее застукают на месте преступления, и пока мама не решила предпринять еще одну попытку дозвониться до дочери, быстро напечатала: «Все хорошо. Говорить не могу. Здесь шумно».

«Хорошо. Я ложусь спать», – тут же ответила ей мама.

Майя отрешенно посмотрела на прикрытую дверь гостиной, откуда доносился ласкающий ухо шум голосов, и почему-то вспомнила, как когда-то давно, в какой-то прошлой жизни она связала своему папе шарф – обыкновенный белый шарф. Она очень старалась, чтобы папе понравился ее подарок. Путаясь и пропуская петли, Майя вязала его очень долго и бережно, выпуская один за другим белые ряды пушистого полотна. Шарф получился длинный, неуклюжий, местами немного скукоженный и кривоватый, но такой теплый, что мог бы согреть не одно человеческое сердце холодной зимой. Папа очень обрадовался презенту, поцеловал дочь и, повязав шарф вокруг шеи, пошел на работу. Но уже прямо в подъезде снял подарок и затолкал его в портфель. Откуда папа, выходя на улицу без шарфа, мог знать, что в одном из окон их дома за ним внимательно следит пара детских глаз, которые, увидев торчащий из папиного портфеля белый вязаный шарф, вмиг перестали светиться от счастья и наполнились самыми горькими на свете слезами… Почему-то Майя была уверена, что отец Кости никогда бы не снял подарок своей дочери.