– Пока хватит ста золотых дукатов, сеньор.

– Возьмёшь у Райи, я расписку щас напишу. – Гэбриэл сел к секретеру. – Я пока того… как попало карябаю, но он знает и разберёт, что к чему. – Лодо отметил, до чего разительная перемена произошла с Гэбриэлом: он и держался, и разговаривал, и вёл себя уже совершенно не так, как тот юноша, которого он подобрал на Королевской Дороге. Такие перемены – за такое короткое время! Сейчас Лодо готов был бы поклясться, что этот полукровка родился в замке и всю жизнь прожил здесь же, уверенный в себе, слегка высокомерный, свободный в движениях и разговоре, с той раскрепощенностью и налётом сословного шарма, какие не даются никакими упражнениями и никаким искусством: они только врождённые, только впитанные с молоком матери. Даже о своих промахах и неумелости он говорил непринужденно, с усмешкой, как и положено аристократу.

– Держи. – Гэбриэл отдал ему расписку, и Лодо подумал: почему, чем выше и крупнее мужчина, тем мельче у него почерк?.. Гэбриэл Хлоринг «накарябал» расписку на сто дукатов так мелко, что её было почти не видно на листке плотной бумаги. О том, что существуют заглавные буквы и знаки препинания, Гэбриэл или не знал, или забыл, или и то, и другое, но банкир в Гранствилле, видимо, к этому привык – деньги Лодовико выдали без вопросов. Разменяв один дукат на талеры, геллеры и пенсы, Лодо зашёл в неприметную лачугу в нижнем городе, из которой вышел уже священник в скромной сутане, спрятавший светлые кудрявые волосы под головным убором. Лицо его, красивое, с правильными чертами, в то же время было неярким, неброским, и если хотел, Лодо умел становиться вообще никаким. Никто из тех, кто встречался с ним в такие моменты, потом не мог описать его внешность. «Серый какой-то, никакой» – вот всё, что могли сказать немногочисленные очевидцы.

Священник дошёл до рынка в Кодрах, и постоял у ворот, пока к нему не подошёл нищий, такой же никакой: серый, грязный, угодливый.

– Что скажешь? – Спросил Лодо негромко, опуская в протянутую грязную ладонь несколько геллеров.

– Остановился в «Свече и очаге». Один слуга с ним, трое других – в харчевне попроще, на другом конце улицы.

– Болтает много?

– Да, сударь. – Нищий усмехнулся. – Прям-таки рот не закрывается.

– Про женщину что слышно?

– Она была здесь, и уехала через ворота Блумсберри, на вороном, в сопровождении собаки. Говорят, она останавливается у ювелира Гакста, но Хлоринги его прирезали на днях, и остановиться ей пока негде.

– Хорошо. Держи меня в курсе. – Лодо дал ему ещё пару геллеров и благословив:

– Иди с миром. – Отправился дальше, перебирая чётки.

«Свеча и очаг» была дорогим, уютным, добротным заведением, и публика здесь собиралась чистая, зажиточная. На столах стояли вазочки с цветами, у очага в кружок стояли кресла, где собирались местные завсегдатаи, чтобы погреться и поболтать, потягивая пивко или сидр. Такой прообраз будущих клубов. Сегодня здесь был аншлаг: гость из Ашфилда, порядочно приняв на грудь, вдохновенно сочинял про Алису Манфред срамные истории с пикантными подробностями. Лодо, присев за чистенький столик, поморщился: пьяный купец совсем распоясался, забыв всякую осторожность.

– А знаешь ты к примеру, милый человек, – заметил один из постояльцев, ещё относительно трезвый, – что братья Хлоринги недавно пришли к ювелиру Гаксту, который, говорят, шпионил за ними для герцога Далвеганского, и глотку ему перерезали, как щенку, он и тявкнуть не успел? Среди бела дня и при всём честном народе? Ты бы поменьше языком-то балакал, особливо про младшего Хлоринга, и про содомию.

– Это истинная правда, а слышал я это от святой женщины, матери Августы, паломницы, которая идёт в монастырь святой Анны аж из самого Иерусалима! Такая женщина врать не станет, она у самого гроба Господня побывала!

Тут посетителям крыть было нечем, и Лодо про себя усмехнулся глупости обывателей: и откуда бы паломнице хрен знает, откуда знать такие вещи про незнакомого ей парня?.. Но усмехался он рано:

– А она ему что, свечку держала, когда он того… с мужиком-то?! – Хохотнул здоровенный детина, с перебитым носом и маленькими глазками, с виду идиот-идиотом, а вот гляди ты! В зале засмеялись, купец побагровел:

– Стыдно должно бы тебе такое про святую-то женщину говорить!!!

– Это тебе, дураку, прежде подумать бы, что, где, и про кого говорить!

– А я и под присягою это повторю! На Библии поклянусь! Хлоринги того… говорят, что закон почитают – вот по закону я и скажу всё, что следовает, в суде скажу! Видит Бог…

Что он видит, договорить купцу была не судьба: в зал вошли трое стражников, ещё двое показались со стороны чёрного хода. Привставший было купец присел обратно, заметно растеряв часть своего задора и удали. Верзила с перебитым носом кивнул вошедшему со стражниками итальянцу, как старому знакомому, и сказал:

– Всё слышал, от первого и до последнего слова, и про клевету на графа Валенского слыхал, и на Библии поклянусь, если надо будет.

– Кто ещё слышал, как этот человек, – Марчелло говорил с легким акцентом, – клеветал на графа Валенского и его невесту?

– Говорил всякое. – Подтвердил кто-то. – Нёс что-то спьяну…

– Спьяну, – с отчетливым немецким акцентом отчеканил стражник, светлоусый великан со стальными глазами, – ты будешь бабе своей рассказывать, как поп свинью трахал. А всё, что говорится про членов королевской семьи – есть дело государственное.

– Я суда требую! – Изменившимся голосом проблеял купец. – У меня свидетели есть! Требую суда! Люди! Не дайте загубить душу невинную…

– Будет тебе суд. – Сказал Марчелло, скривившись. – Завтра, в полдень, на площади перед ратушей.

– Милорд! – Из голоса Лодо каким-то чудом исчез итальянский акцент, он говорил негромко и певуче, как говорили местные священники, – я знаю женщину, торговку из Элиота, она исповедовалась у меня сегодня утром. Она хорошо знает этого человека и готова кое-что рассказать о нем.

– Кто эта женщина и где она? – Поинтересовался Марчелло.

– Её зовут Лаура ди Наполи, она итальянка. У неё обширная торговля в Элиоте, сюда она прибыла, чтобы закупить эльфийские товары, которым, говорят, нет равных. Я пришлю её к вам завтра с утра.

– Пусть приходит в ратушу. – Кивнул Марчелло. Гарет описал ему Лодо подробнейшим образом, и итальянец смотрел на того в упор, и всё-таки ему даже в голову не пришло, что этот священник и ассасин, о котором говорил ему патрон, один человек.

Купца увели; его слуг так же забрали в тюрьму муниципалитета. Марчелло в сопровождении четырёх стражников помчался куда-то вон из города на ночь глядя. Лодо пошёл к Южным воротам, за которыми исчез в кустах, откуда вскоре вышла торговка Лаура и пошла, пристроив на бедро корзину с эльфийскими товарами, купленными загодя, к дому у моста через Ом. Этот дом стоял в стороне от деревни Омки, отделённый от неё обширной кленовой рощей и оврагом; недалеко проходила оживлённая Брыльская дорога. Дом прежде был или таверной, или лавкой какого-нибудь торговца или аптекаря, от вывески сохранилось железное копьё с двумя кольцами, на которых покачивалась часть сломанной доски с остатками букв, опознать которые не было никакой возможности. От дороги добротный двухэтажный дом был скрыт тополями и клёнами, старыми, с обширными кронами, надёжно укрывающими дом и двор своей тенью; за домом, окружённый каменной оградой, находился огород, или садик, где когда-то что-то росло, и больше было похоже именно на сад – почему Лодо и считал, что это была лавка аптекаря. Здесь до сих пор можно было найти мелиссу, эстрагон, мяту и другие аптекарские травы. Лодо купил этот дом, как Лаура ди Наполи, торговка из Элиота, сюда и пришёл со своей корзиной. Забавно, но торговля у Лауры шла хорошо, и Лодо порой с усмешкой думал: не заняться ли этим всерьёз, бросив своё основное ремесло?..

Подойдя к дому, он услышал какой-то шорох и приглушённые возгласы: какая-то влюблённая парочка выбрала горбатый мостик под сенью вековых тополей местечком для своих свиданий. Лодо проверил их в первый же день: дочка мельника из Омок и какой-то городской хлыщ… Хлыщ ему не понравился, но кто он был этой девчонке, чтобы вмешиваться? Пусть об этом болит голова её родителей.

– Лауре нужна лошадь. – Пробормотал он, войдя в дом и опуская на пол тяжёлую корзину. – И повозка… Я не мул, тяжести такие таскать!

Гэбриэл пришёл к Гарету, но того на месте не оказалось, и он пошёл искать брата по всему замку. Размолвка давалась ему тяжело, и Гэбриэл знал, что брату так же тяжко, как и ему, но первого шага Гарет не сделает. Ну, что ж, сделает он.

Брат нашелся на конюшне, смотрел, как конюх гоняет на корде молодого серого мерина. Тот больше брыкался и выделывался, чем бежал, и Гарет с конюхом азартно обсуждали его характер. Герцог был слегка пьян и зол; оскалился на брата:

– Ну, надо же! А что мы не в саду, на качельке, со своей дорогой невестушкой?

– Давай, наедине обсудим мои пороки и косяки? – Предложил Гэбриэл.

– А что, – сузил синие глаза Гарет, – конюхов стесняешься?

– Помириться будет сложнее, если свидетели останутся.

– А мы не ссорились! – Гарет говорил слишком громко, на него оглядывались даже подсобные рабочие от дальней стены. – Не знаю, что ты там себе навоображал, а я с тобой не ссорился!

– И напился ты так, просто?

– А ты мне будешь морали читать, маргаритка ты моя… из борделя?!

– Давай, – вспыхнул Гэбриэл, – валяй. Расскажи всем, что и почему. Кто я, где был. Я с самого начала этого не боялся, скрывать это было твоей идеей.

Гарет покраснел, но промолчал. Пьян он был не настолько, чтобы не понять, что Гэбриэл прав. Но это рассердило его ещё сильнее.

– Давно ли ты сделался главным здесь, а?! – Даже не спросил, а прошипел он. – Герцог пока что здесь я!!!

– Хорошо. – Поднял руки Гэбриэл, отступая. – Ты герцог, ты крутой и ты прав: я здесь не хозяин. Я вообще никто. Ты меня сюда привёз, подобрав на дороге, отмыл, одел и посадил с собой рядом. И я должен тихо сидеть и каждому твоему слову подвякивать. А может, отпустишь меня к чертям отсюда, а?.. Вот здесь у меня, – он понизил голос, схватив себя за горло, – хозяева всякие!!!

– А валяй! – Сверкнул глазами Гарет. – Думаешь, в ножки к тебе упаду, как Алиса, уламывать стану?! Валяй!!!

Гэбриэл развернулся и ушёл. Его душила обида. В чём-то он был не прав – и сам это понимал; но он первым пошёл на мировую и готов был даже уступить и прогнуться, но Гарет его капитуляцию принимать не захотел. Не захотел?.. И не надо! Гэбриэл велел седлать свою Красавицу. Лошадка застоялась на конюшне; относились к ней хорошо, холили, кормили отборным овсом, но прогуляться кобылка была не прочь и радостно заржала, когда Гэбриэл повёл её к выходу.

– Пепел на месте? – Спросил Гарет, который, остыв, почувствовал себя скверно. Конюх метнулся на конюшню, где стояли кони братьев, вернулся, сказал, что конь на месте, и Гарет слегка успокоился. Ничего. Пусть Гэйб подуется, это ему полезно. Если его сразу не поставить на место, он так и будет всяких проходимцев привечать… В их ситуации это смертельно опасно – он что, дитя малое, не понимает ни хрена?! Кругом враги, даже по Алисе ударили, а он берёт на службу какого-то убийцу с невесть, какими намерениями… К чёрту! – Гарет поднялся к себе, спросил, вернулся ли брат, услышал, что нет, и решил, что тот в саду с Алисой. Налил себе любимого португальского вина, чокнулся со своим отражением в зеркале:

– Твоё здоровье, злодей! – И с наслаждением выпил.

Гэбриэла беспрекословно выпустили из замка, когда он сказал, что просто проедется до Белой Горки, посидит на скале. Доехав до перекрёстка, он придержал пляшущую лошадь, огляделся. Нет, конечно, вот так уезжать было нельзя. У него есть Алиса, есть Иво, он не может вот так бросить их здесь… И Моисей, и Тильда… Ну, Алису, допустим, отец не выгонит и не обидит. И она вполне может оставаться под его опекой, пока он, Гэбриэл, придумает, что с собой делать и куда себя деть.

А что делать?.. Сваливать в Валену. Он там никогда не был и не знал, где это, но уже примерно представлял, что это на Севере, и что он вполне может рвануть туда с эльфийского побережья. Ему здесь вообще ничего не нужно. Он никогда не собирался оспаривать власть брата или его авторитет. Но свою свободу он не отдаст больше никому, даже Гарету!

Подумав, что никогда не был на восток от Гранствилла, Гэбриэл, не раздумывая больше, повернул туда и послал Красавицу лёгким галопом. Скорость помогала ему успокоиться и взять себя в руки. Может, и глупо он поступает… Ну, и к чёрту!!!

А потом он подумал, что эта ссора ему даже выгодна. Нет, серьёзно. Он уедет, но не сейчас, а после помолвки. Нельзя лишать Алису этого праздника, она сама не своя от предвкушения. Если Гарет за это время не сделает первый шаг – а он не сделает, уж настолько-то Гэбриэл успел его узнать, – Гэбриэл рванёт на юг, за Марией, и не придётся ничего придумывать и сбегать, чувствуя себя подонком. Это было не очень порядочное решение, зато решало (как казалось Гэбриэлу) очень большую проблему, и он воспрянул духом.

Ехать ночью по лесной дороге оказалось странновато и где-то даже страшновато. Гэбриэл трусом не был, но воображение у него было богатое, а знаний об окружающем мире всё ещё маловато, и он рисовал в своей голове оболочки для странных ночных звуков такие, что у самого же мурашки бежали по коже. Хорошо, что здесь, как повсюду в Пойме Ригины, чувствовалось присутствие человека: сквозь густую листву то там, то тут мерцал огонёк или слышались звуки близкого жилья: сонное коровье мычание, лай собак, голоса людей, детские смех и пение. Выехав на околицу Малого Города, вполне себе приличного городка, с замком, собором и трёхэтажными каменными домами вдоль нескольких улиц, Гэбриэл приостановил Красавицу при виде шумного гулянья. Горожане что-то праздновали, и уже не первый час: рекой лились пиво и можжевеловая водка, заставленные снедью столы опустели и были теперь завалены объедками, огрызками и костями. Парень, наряженный девицею, распевал под аккомпанемент весёлой музыки:

– Я хороша, а жизнь моя уныла:

мне муж не мил, любовь его постыла.

Хочу любить я друга молодого… – И горожане свистели, аплодировали и плясали вместе с ним. Красавицу и её всадника тут же окружили весёлые пьяные лица, Гэбриэлу протягивали кружки, бокалы и стаканы:

– Выпейте с нами, ваше высочество!

– У нас свадьба, женим Жана и Жанну!

– За здоровье молодых, ваше высочество!!!

Гэбриэл спешился и включился в веселье. Плясал с горожанами и горожанками, пил можжевеловую водку, пойло противное, но ядрёное, участвовал в каких-то играх, с кем-то целовался, проиграв… или выиграв?.. На рассвете он почему-то проснулся не в городе, а далеко в лесу. Лошади не было, вместо неё вокруг сидели и лежали… волки. Крупные северные волки, числом семеро, заметив, что он пошевелился, поднялись, продолжая смотреть на него прозрачными и внимательными, как у Лодо, глазами.

– Чёрт… – Прохрипел Гэбриэл, попытавшись приподняться и падая обратно. Он не знал, что такое похмелье, и, впервые в жизни ощутив на себе его силу, решил, что его отравили, и он умирает. – Чё пялитесь… Пить бы принесли… – Почему-то ему совсем не было страшно. Хотели бы сожрать – давно бы сожрали. Или?.. В первый момент, уловив собственный выхлоп, он подумал, что где-то рядом кто-то сдох, но потом понял, что это пахнет его вчерашняя выпивка, и застонал, зажмурившись. Понятно, почему волки его не трогают – он и сам бы близко не подошёл!

– Можжевеловая водка, – раздался рядом спокойный голос, – отвратная вещь. Не стоило её так много пить.

От эльфа, ведущего в поводу своего коня и Красавицу, волки неспешно, без паники, расступились к краю поляны, и наблюдали оттуда всё так же молча и спокойно.

– А ты здесь откуда… – Прохрипел Гэбриэл.

– Я поехал за тобой. Это моя забота: твои жизнь и безопасность.

– Вот… подыхаю, что, не видишь?

– Не вижу. – Терновник подошёл, протянул Гэбриэлу флягу. – У тебя похмелье. Состояние противное, но для такого молодого мужчины – пока не смертельное.

Гэбриэл выхватил флягу, чувствуя страшенную жажду, надолго приложился к какому-то напитку, приятному, с мятным привкусом, после которого стало как-то легче и уже не хотелось поскорее сдохнуть и не мучиться. Со стоном, как пожилой, поднялся – от ночёвки в сырой траве всё тело болело и ныло. Волки исчезли, и он обратился к эльфу:

– А эти здесь что делали?

– Ты Хлоринг. – Пожал плечами эльф. – Потомок Белой Волчицы. Они решили тебя охранять в эту ночь. С Хлорингами это случается. – Протянул ему несколько веточек лимонной мелиссы. – Вот, сжуй это. Это тебе жизненно необходимо, поверь.

Краснея, Гэбриэл сунул в рот мелиссу и взгромоздился верхом на свою лошадку, которая стоически стерпела его неуклюжесть. Даже чуть помогла.

– Дома что?

– Не знаю. – Безмятежно ответил Терновник. – Я уехал почти сразу за тобой. Просто решил дать тебе время и возможность проветриться. А вот брат твой такой возможности был лишён… С большой долей вероятности могу предположить, что зол он страшно.

Гэбриэл насупился. Угрызений совести он не чувствовал: он не мальчишка, которого нужно контролировать на каждом шагу! Но на душе скребли кошки.

Гарет рано утром опять спросил, где его высочество граф Валенский, и получил в ответ, что тот выехал поздно ночью из замка прогуляться и ещё не возвращался.