Глава 5

На вокзале господин Ельцов внимательно наблюдал за дочерью и ее новым возлюбленным, Матвеем Карелиным. Они казались счастливой парой.

«Первый жених тоже делал вид, что любит Астру, – подумал бизнесмен. – А сам спал с ее подружкой. Царствие ему небесное!»

О покойных не принято плохо говорить и думать, но ни одна хорошая мысль не приходила в голову Ельцова в связи с человеком, который едва не стал его зятем. Ладно, было… и быльем поросло.

– Я буду жить у Матвея! – не терпящим возражений тоном заявила дочь.

И Ельцовы не прекословили. Пусть поступает как хочет. С молодыми лучше не спорить. Они, пока шишек не набьют, никаких советов слушать не станут. Астра уже обожглась, но не поумнела, – видно, мало досталось.

Карелин галантно раскрыл перед ней дверцу своей машины. «Мерседес» Ельцовых пристроился сзади и не отрывался, пока не пришла пора разъезжаться.

– Я затылком чувствовал взгляд твоего отца, – повернулся к пассажирке Карелин. – Думал, он мне дырку в башке просверлит!

– Папа хочет определенности, – усмехнулась она. – А ты молчишь. Не просишь у него моей руки, не назначаешь дату свадьбы. Кому же это понравится? Я у родителей одна, они во мне души не чают. Понимать надо! Может, мы фиктивно распишемся?

Ее глаза смеялись.

– Еще чего! – не выдержал он. – Хватит того, что я фиктивный жених… или гражданский муж… я уже запутался.

– Какая разница? Главное, ты у папы на крючке, – захихикала она. – Разве тебя не прельщает его капитал?

– Нет.

– Даже в придачу со мной?

– С тобой – особенно! После знакомства со столь милой барышней, как ты, мой путь устилают трупы.

Шутка оказалась такой мрачной, что Астра пригорюнилась. Все ее веселье исчезло.

Дома у Карелина, простояв четверть часа под горячим душем, она замотала волосы полотенцем и посмотрела на себя в зеркало – не то, которое лежало в дорожной сумке, бережно завернутое в бархат, а самое обыкновенное. Отражение разочаровало ее.

Все в Астре было среднее – рост, полнота, длина волос, черты лица. Не толстуха и не худышка, не красавица, но и не дурнушка. С такой внешностью легко затеряться в толпе и трудно запасть в память. Может, поэтому Матвей так и не увлекся ею, а продолжает встречаться с какой-то своей Ларисой?

«Зато для занятий сыском ты идеально подходишь!» – сказала она себе.

«Жених» в кухне жарил купленную в супермаркете индюшку.

– Я не хочу тебя стеснять, – успокоила его гостья, вдыхая аромат мяса. – Побуду дней десять… для отвода глаз. И съеду.

– Куда?

– Пока не решила. Родители живут за городом, наша московская квартира слишком велика для меня… Могу поселиться в бабушкиной, на Ботанической улице. Там зелено, свежий воздух.

– Бабушка жива?

– Ее не стало пять лет назад. С тех пор квартира пустует. Отец ни за что не продаст, он считает недвижимость надежным вложением денег.

– Не проще было бы сразу поехать туда?

Матвей не собирался этого говорить, слова вылетели сами, из духа противоречия. Ему было приятно видеть Астру у себя, слушать ее голос, рассуждать с ней на совершенно дикие темы и чувствовать себя частью ее фантастического мира, где выдумки так тесно переплелись с правдой, что трудно отличить одно от другого.

– Не проще! – Она уселась за стол и положила ногу на ногу. Тюрбан из полотенца на голове шел к ее черным выразительным глазам. – Во-первых, не надо напрягать папу, а во-вторых, там нужен ремонт или хотя бы генеральная уборка.

Она выбрала румяный кусок индейки и с наслаждением откусила.

– Вкусно. Переживаешь, что любовница закатит тебе сцену из-за меня? Наври что-нибудь… Вы, мужики, мастера навешивать лапшу на ушки доверчивых дамочек. Слушай, дай выпить.

Он успел изучить ее вкусы и купил сухого красного вина. Астра пила и не пьянела.

– Так что, будем искать убийцу скрипача?

Вопрос застал Матвея врасплох. Он и думать забыл о Никонове. То была шутка…

– Видишь ли… нас никто об этом не просил…

– И хорошо. Мы возьмемся за дело по собственной инициативе. Вдруг ничего не получится? Ты же сам сказал, надо проверить зеркало!

Она опять втягивала его в сомнительное предприятие, а он шел на поводу. Почему, почему он не может сказать ей «нет»?

«Потому что тебе самому интересно, – ехидно заметил внутренний голос. – Ты соскучился по адреналину. Но признаться в этом ниже твоего достоинства! Куда удобнее притворяться, что ты делаешь одолжение, помогая глупой женщине. Ты лицемер, мой друг!»

Пока он вел скрытый монолог с самим собой, Астра уписывала индейку. Покончив со вторым куском, она как ни в чем не бывало улыбнулась. Тюрбан сполз набок, и ей пришлось поправлять полотенце.

– Алруна показывает символы, – прошептала она, наклоняясь к собеседнику. – Нам остается только разгадать их.

– Ты видела в зеркале сцену убийства? – комично сморщился Матвей.

– Нет… там был сфинкс… я уже говорила.

– Может быть, Никонов незадолго до смерти ездил в Египет давать концерты и каким-то образом навлек на себя проклятие фараонов?

Он сдерживал смех, тогда как Астра оставалась серьезной.

– Не знаю… А что передают в новостях?

– Честно говоря, я их не слушаю.

– У кого мы можем узнать подробности?

* * *

Портрет произвел на Ингу двоякое впечатление. С одной стороны, он был восхитителен, с другой – вызывал безотчетный страх. Особенно голова, которую держала в своих изящных ручках изображенная на полотне женщина в драгоценных одеждах. У нее было лицо Инги, но иная душа, темная и таящая угрозу.

– Это нервы, – твердила себе госпожа Теплинская.

Доктор посоветовал увеличить дозу успокоительных таблеток, но медицинские методы оказались неэффективными. Тревога не рассеивалась, она нарастала. Инга с трудом скрывала от мужа свое состояние. Не имея сил бороться с дурными предчувствиями, она позвонила подруге.

Лидия Отрогина когда-то ходила вместе с Ингой в балетную школу, где девочки сблизились и доверяли друг другу все наивные секреты. Потом Лида сломала ногу, с танцами пришлось расстаться. Подруги встречались редко, но, когда обе разменяли четвертый десяток, старая дружба возобновилась. Любовь к искусству была той почвой, на которой они вновь сошлись.

Отрогина рано вышла замуж, училась заочно, родила сына, стала театральным критиком, писала статьи, пережила развод и теперь принадлежала к так называемой богеме: вращалась в обществе артистов, художников и литераторов, нигде постоянно не работала, меняла любовников и время от времени одалживала у Инги деньги, откровенно предупреждая:

– Не знаю, когда отдам.

Суммы она брала небольшие, для Теплинских несущественные, и не злоупотребляла их хорошим расположением, отдавала частями, как получалось.

Звонок подруги застал ее на какой-то артистической тусовке, но Лидия тут же все бросила и примчалась, озабоченная, готовая подставить плечо, слегка навеселе.

– Что случилось? – с порога обрушилась она на Ингу, обдавая ее холодом, густым запахом духов и водки. – Ты здорова? А Миша? Вы поссорились?

Она привыкла, что у Инги нет проблем и, встречаясь, они обсуждают в основном сложные отношения Лидии с сыном и ее любовные перипетии. Звонок Теплинской с просьбой срочно приехать оказался неожиданным.

– Я хочу кое-что тебе показать, – сказала Инга. – Может быть, ты развеешь мои сомнения.

– Конечно, развею! А о чем речь?

– Сейчас увидишь.

Они уселись пить кофе в гостиной: хозяйка угощала подругу ее любимым шоколадом, а напротив них стоял на стуле тот самый портрет.

– Вот это вещь! – восторгалась гостья. – Дай угадаю с трех раз, кто писал. Впрочем, чего гадать-то? Домнин, его рука. Везет же богатым! – без тени зависти выпалила она. – Наверное, кучу денег отвалили?

– Миша заказал портрет к моему дню рождения.

– Царский подарок. Игорь в своем репертуаре… косит под Климта, не стесняясь. Многие обвиняют его в плагиате, но так… от злости.

– Под Климта? – не поняла Теплинская.

– Художник такой был… Густав Климт, яркий представитель эпохи модерна. Твой портрет смахивает на его знаменитую «Юдифь»… Точно! Даже голова присутствует.

– Тебя не смущает эта… голова?

– Почему она должна меня смущать?

– Ну… присмотрись к ней…

Отрогина достала очки, водрузила на нос и уставилась на картину.

– Если и может что-то вызывать недоумение, так только сходство с работой Климта, – заявила она, поворачиваясь к Инге. – Хотя заимствованную идею нельзя назвать плагиатом. Разные художники в разные времена писали эту библейскую вдову. А способ выражения, манера живописи у Домнина своя, оригинальная. Не беспокойся! Работы похожи, но на первый поверхностный взгляд. У Климта Юдифь черноволосая, с типично еврейскими чертами, фон тоже другой, и, по-моему, на его картине виден фрагмент головы. Здесь, как видишь, она изображена целиком.

– Меня совсем не то волнует.

– Что же тогда? Цена? – удивилась Лидия. – Надо было раньше думать. Домнин берет очень дорого, это всем известно.

– Нет. Понимаешь… почему вдруг он решил придать мне образ Юдифи? Да еще с этой ужасной головой в руках? Просто жуть какая-то.

– Он все портреты так пишет… с вывертом. Обожает роковых женщин, как и Климт, кстати. Для художников модерна характерен образ безжалостной холодной красавицы, а Домнин им утрированно подражает. Он постоянно на грани скандала… испытывает терпение публики. У него такой стиль – творчества, поведения. Он бросает вызов обществу. Возьми новомодных драматургов, балетмейстеров – они все стремятся чуть ли не к стриптизу на сцене. Таковы веяния времени…

– А голова?

– Что ты имеешь в виду? – опешила Лидия. – Голова – это часть образа! Чего ты к ней прицепилась? В чем прикол?

– Тебе ничего не кажется?

– Все! Хватит! У тебя воображение разыгралось. Коньяк есть? Пора выпить.

Инга принесла початую бутылку и рюмки, нарезала лимон. Разговор с подругой немного успокоил ее. Та не усмотрела в портрете ничего неприличного и зловещего. «Значит, я все придумала, – заключила Теплинская. – Становлюсь мнительной и трусливой. Доктор прав насчет гормонов. Может, у меня климакс начинается?»

Гостья изрядно набралась – она уже поделилась с хозяйкой громкими сплетнями, пожаловалась на сына, обсудила характер любовника и стихла. Портрет словно заворожил ее, приковал к себе ее осоловелый взгляд.

– Ты гляди на эту Юдифь! – пьяно захохотала подруга, тыкая пальцем в сторону картины. – Тоже мне, добропорядочная вдова… глазки прикрыла, губки раздвинула… да у нее оргазм! Ха-ха-ха… ха-ха! Будь я проклята, если это не так! Отрубила мужику голову и… ха-ха-ха! Ха-ха…

Инга с ужасом осознала, чту в портрете самое непристойное: не нагота, не мертвая плоть – выражение лица женщины.

– Это не я, – прошептала она. – Не я!

Лидия отсмеялась, вытерла слезы, глотнула еще коньяка и перешла на животрепещущую тему, которая была у всех на устах.

– Говорят, Никонова собственная жена ухлопала, – почему-то подмигнула она Инге. – Из ревности. Она ребенка ждет, а у беременных случаются психозы.

– Откуда ты знаешь?

– От Москвы-матушки правду не утаишь, она все вызнает!

– Ерунда… – неуверенно возразила Инга.

– А вот и нет! Мне журналист один рассказывал, а тому кто-то из ментов проболтался, будто перед выступлением жена заходила к Никонову. Что ей стоило кольнуть его отравленной булавкой и выйти как ни в чем не бывало?

– Говорят, ему письма приходили с угрозами. Зачем жене писать письма?

– Чтобы стрелки перевести. Кто-то угрожал, потом убил, а она… не при делах.

– Да ну, глупости.

И тут Инга вспомнила о письме, адресованном Теплинскому, которое было вложено в корзину с цветами. Ее бросило в жар.

Муж посмеялся над нелепым посланием. Она, признаться, тоже не придала ему значения. И только слова Лидии заставили ее содрогнуться.

– Никонов жене изменял? – спросила Инга, отгоняя страшные мысли.

– Бабы на него сами вешались, а он был классным музыкантом, виртуозом, но не святым. Наверняка грешил. Где же черпать вдохновение, если не в любви?

– Ее арестовали?

– Кого? Жену, что ли? С таким животом? Без веских доказательств? Адвокаты не позволят. – Отрогина откинулась на спинку кресла, достала сигарету, помяла в длинных наманикюренных пальцах, понюхала. – Курить бросаю. Мука смертная! – С коротким вздохом она отправила сигарету в пепельницу. – Думаю, вообще никого не посадят. Искать убийцу будут, потому что Никонов – фигура известная, международная знаменитость. Но не найдут, скорее всего.

– Да?

– Женщина, которая его укокошила, явно не дура, раз сделала свое дело у всех под носом… перед самым выходом артиста на сцену. Скрипач уединился: пока он настраивался, медитировал, беседовал со своей музой … никто не смел его беспокоить.

– Но жену он все-таки впустил?

– В том-то и штука. Не только впустил, но и подпустил…

– А что было в тех письмах… ну, в которых ему угрожали?

– Толком неизвестно. В интересах следствия подробности не разглашаются. А при жизни Никонов никому про угрозы не говорил. Полагаю, он в них не верил, не хотел зря жену волновать. Мало ли полоумных на свете? Чаще всего они не опасны. Выходя на публику, человек невольно становится объектом самых разных устремлений. Поклонники и поклонницы влюбляются в своих кумиров, иногда становятся просто одержимыми. Тебе ли не знать?

Инга забыла про портрет. Смерть Никонова, игру которого ей так и не довелось услышать, из далекой и полуреальной трагедии стала казаться мрачным намеком, предвестником беды…