Глава 5

– Когда Алиса вернется? – спросила за завтраком Александра Фадеевна Данилина. – И зачем ты только купил ей эту путевку?

– Должна же она отдохнуть, – отводя глаза, сказал Алексей Степанович. – Скоро сентябрь, опять начнется учеба. Пусть подышит свежим воздухом, погуляет по лесу.

Данилин до сих пор не признался матери, что Алиса сбежала со своим охламоном Глебом. У него просто язык не поворачивался. Александра Фадеевна смолоду страдала болезнью печени, а после смерти мужа ее состояние резко ухудшилось. Такое известие могло убить ее. Однако до каких пор ему придется скрывать этот факт? Пока что он придумал отговорку, будто купил Алисе путевку в подмосковный санаторий.

– Но почему же вы мне ничего не сказали? – негодовала Александра Фадеевна. – Почему скрыли? Алиса собралась, уехала молчком, даже не простилась со мной.

Она плакала, а Данилин капал в рюмку лекарство. Что он мог сказать? Вранье и есть вранье, с ним рано или поздно попадешь в неприятности.

– Ты спала, – неуклюже оправдывался он. – Мы не хотели тебя будить. Мама, ради бога, успокойся! Алиса уже давно не ребенок, она вполне способна пожить самостоятельно пару недель, без нашей опеки.

– Самостоятельно… – всхлипывала Александра Фадеевна. – Она даже собраться толком не сумела! Я смотрела в шкафу – она же ничего с собой не взяла, даже курточки и зонтика. Скоро пойдут дожди! У нее бронхи слабые…

– Я возьму все, что нужно, и отвезу ей. Она не на край света уехала, мама.

Алексей Степанович ругал себя за непредусмотрительность. Надо было собрать часть вещей сестры, отнести в гараж. Как он сразу не додумался?

– Отвези сегодня же, – немного успокаиваясь, сказала Александра Фадеевна. – А то она простудится. Знаешь, Лешенька, мне такой сон ужасный нынче приснился… спаси, господи! Как будто кто-то в дверь стучит, настойчиво так, зло. Я открываю – Степан покойный стоит и грозит мне пальцем. «Не уберегли Алиску! – говорит. – Проглядели!» Я вся обмерла, да и проснулась от страху-то. Нехороший сон…

– Отцу самому надо было быть построже, – сердито сказал Данилин. – Он ее баловал, лелеял, вот и распустил девку. Поди теперь управься с ней! Ладно, мам… мне на работу пора.

Данилин поцеловал ее в мокрую от слез щеку и поспешно выскочил из квартиры. Надо будет позвонить Всеславу, узнать, как идут дела. Долго обманывать мать не удастся.

Добравшись до института, Алексей Степанович сразу же закрылся в кабинете и набрал номер Смирнова.

– Никаких новостей? – спросил он дрожащим от волнения и быстрой ходьбы голосом.

– Пока обрадовать тебя нечем, Леха. Адресок тут интересный нашелся в записной книжке. Если повезет, найдем Глеба.

– Ты уж поторопись, Славка, я отблагодарю… Сил нет смотреть, как мать убивается!

– Я понял, – сочувственно ответил Смирнов. – Постараюсь.

Слова сыщика не принесли облегчения. Сидя в своем просторном, прохладном кабинете, Данилин чувствовал себя как в тисках. Впервые давало знать о себе сердце.

– Так, хватит! – оборвал сам себя Данилин. – Если еще я раскисну, тогда…

Что произойдет тогда, Алексей Степанович додумать не успел. В кабинет ворвался бухгалтер с кучей бумаг.

– Смету проверить надо, – выпалил он, усаживаясь за стол. – Срочно. Неувязка какая-то вышла. Генеральный рвет и мечет!

Первая половина дня прошла в бешеном темпе – цифры, расчеты, согласования, звонки, снова цифры, – и только к обеду наступило временное затишье. Вместе с ним вернулись мысли о сестре.

Данилин обедал в институтской столовой, за столиком у окна. Обычно ему нравилась здешняя еда, особенно заливная рыба и блюда с грибами, но сегодня он жевал, не ощущая вкуса. Из головы не шла Алиса. Как она могла?

Алексей Степанович вынужден был признаться себе, что совсем не знает сестры. Из-за приличной разницы в возрасте настоящей близости между ними так и не возникло. По отношению к ней он выполнял роль скорее родителя, чем брата – поучал, наставлял, ругал и запрещал. Алиса казалась ему маленькой девочкой, несмышленой и беспомощной, беспрестанно нуждающейся в заботе. Она была совершенно не приспособлена к жизни в большом городе. Ее наивность граничила с глупостью; она жила в каких-то возвышенных мечтах, которые сама же и придумывала, отстаивая их с безумным, безрассудным упрямством.

– Сказки закончились, – частенько говорил ей Алексей. – Начинается взрослая жизнь. Пора смотреть на вещи открытыми глазами.

– Хватит меня учить, – огрызалась сестра. – Если ты – великий провидец, то почему берешь в жены таких стервозных баб? Твой первый развод свел отца в могилу. О втором я уже не говорю! Счастье, что твоя благоверная не выгнала нас из дому.

Обвинения были жестоки, но обоснованны. Данилин замолкал, уходил в себя. Он действительно не понимал, как получилось, что обе его бывшие супруги оказались одна хуже другой. Ведь он очень ответственно, вдумчиво и осторожно относился к женитьбе. Женщин выбирал долго, придирчиво и непременно порядочных, образованных, из благополучной семьи. Первая жена, Вероника, была учительницей. Она любила порядок, диетическую пищу и обладала высокими моральными качествами. На второй год брака Данилин взвыл. Он шагу не мог ступить без ее одергиваний, замечаний и мелочных укоров. Каждая соринка немедленно выметалась, каждая пылинка тщательно вытиралась; нельзя было куда попало сесть или встать. Смятая постель или сдвинутый с места стул вызывали справедливое негодование Вероники, которая не покладая рук поддерживала чистоту и уют в доме. Манная каша по утрам сводила Данилина с ума, а ужины из приготовленных на пару овощей приводили в настоящее бешенство. Хорошо, что хоть обедал он на работе, а то бы превратился в дистрофика.

– Ты погубишь желудок и кишечник, – глубокомысленно заявляла Вероника, когда он разогревал купленные в кулинарии котлеты или шницели. – От мяса у мужчин развивается импотенция.

– Импотенция развивается от таких жен, как ты! – однажды не сдержался он.

Вероника выбивалась из сил, стараясь приобщить его к здоровому образу жизни. Она таскала супруга в лыжные походы зимой и едва не утопила его в проруби, заставляя закаливать организм. Сама она всегда выглядела подтянутой, спортивной и неестественно бодрой. Алексея Степановича начинало тошнить от одного ее вида.

При разводе она заунывно доказывала свое право на каждую вилку, на каждую катушку ниток. А чего стоили лекции, которые она регулярно читала свекру и свекрови по поводу воспитанного ими никчемного, непутевого сына! Она всех замучила, прежде чем ее удалось выставить из квартиры. И тогда начались бесконечные позорные суды по разделу жилплощади, которые довели отца Данилина до инфаркта.

Данилин дал себе слово, что второй раз он такого безобразия не допустит и жену выберет добрую, покладистую, которая не придает большого значения здоровью. Так оно и вышло. Катя оказалась полной противоположностью Вероники, что поначалу окрылило Алексея Степановича. Ей было наплевать на количество калорий в пище, и каждая пылинка не приводила ее в ужас. Зато вторая супруга неустанно заботилась о повышении благосостояния семьи.

– Деньгами буду распоряжаться я, – решительно заявила она Данилину, переступив порог его квартиры. – Какого числа ты получаешь зарплату?

И пошло-поехало! Примерно раз в месяц Катерина рассказывала мужу историю какой-нибудь своей подруги, которая вышла замуж за бизнесмена и не знала нужды в деньгах. При этом намекая, что неплохо бы и Алексею Степановичу заняться тем же.

– Я инженер, Катенька, – пытался объяснять он. – И ученый. А не торгаш. Я не умею делать деньги, я могу только их зарабатывать. По-моему, ты знала, на что можешь рассчитывать.

Катерина тоже была инженером, но оставила работу, как только вышла замуж.

– Женщина должна быть домохозяйкой, – заявила она. – И заниматься семьей. Материальное обеспечение – дело мужчин.

Новая супруга вела строгий учет каждого рубля, выдавая Данилину на карманные расходы такие гроши, что он стеснялся зайти с товарищами в кафе или бар, выпить пива, а на подарки близким – маме и Алисе – вынужден был откладывать загодя, копейка к копейке, чтобы бдительная Катерина не заметила.

– Ни к чему столько тратить на ерунду, – говорила она. – Ты не так много зарабатываешь, чтобы разбрасываться деньгами направо и налево. И вообще, не пора ли тебе подумать о научной карьере, раз ты не способен заниматься предпринимательством. Мы не можем во всем себе отказывать.

Отчасти уступив ее понуканиям, отчасти – чтобы поменьше бывать дома, Алексей Степанович действительно погрузился в научные исследования. Он ушел в них с головой от внутреннего краха, в котором боялся себе признаться. Наука оставалась его единственным интересом в жизни, если не считать матери и сестры.

Катерина была прекрасной хозяйкой – квартира блестела чистотой, холодильник ломился от вкусных кушаний, одежда Данилина выглядела идеально, выстиранное и выглаженное белье стопками лежало в шкафу… но ее отношение к деньгам напоминало одержимость маньяка. В каждом взгляде жены, в каждом ее многозначительном вздохе чувствовался справедливый немой укор: что ж ты, мол, неумеха, держишь семью на грани нищеты?

До нищеты, разумеется, им было далеко. Зарплата Данилина позволяла хорошо питаться, покупать добротную одежду и кое-какие вещи. Мебель в квартире была не итальянская, но современная, удобная и красивая; кухня оборудована бытовой техникой; в ванной стояла стиральная машина. А когда Алексей Степанович получил научную степень и премию за открытие в области лазерных технологий, Данилины купили машину. Но Катерине все чего-то не хватало. Она хотела отдельную квартиру с евроремонтом, шубку из чернобурки, украшения с бриллиантами, как у ее подруг, отдых на Французской Ривьере, дачный коттедж…

Хронически неудовлетворенные запросы превратили ее в истеричную, вздорную бабу, вечно всем недовольную, вечно находящуюся на грани нервного срыва.

– Посмотри, до чего ты меня довел! – рыдала она, с ненавистью глядя на Данилина. – Ты неудачник! С твоими мозгами давно можно было написать кучу книг, преподавать где-нибудь в университете Нью-Йорка или в Кембридже. А ты сидишь в Москве, в Медведкове, и ни к чему не стремишься! Ты обманул меня… сломал мне жизнь. О, как я тебя презираю!

На четвертый год брака терпение Алексея Степановича лопнуло. Второй развод превзошёл первый по всем параметрам. Катерина ободрала мужа как липку. Он не желал ни во что вникать, ничего делить и мечтал только об одном – побыстрее избавиться от скандальной супруги. Ему пришлось заплатить за это.

Пока Данилин доигрывал последний акт семейной драмы, мать его слегла, а сестра отбилась от рук. Непрерывные ссоры и выяснения отношений между братом и Катериной гнали ее из дому. Да и потом Алексею Степановичу было не до Алисы. Он медленно выходил из депрессии после развода, с трудом возвращался к нормальной жизни. Он не мог, не хотел ничего больше слышать ни о какой любви, ни о каких взаимоотношениях и решил посвятить себя науке.

Алиса все еще казалась ему ребенком. И вдруг она привела в дом этого верзилу Глеба! Данилин пришел в ужас. Он потратил немало душевных сил, чтобы убедить сестру получить финансовое образование, которое даст ей уверенность в завтрашнем дне, стабильный заработок, и тут… появляется призрак новой драмы: Алиса и Глеб. Они оба слишком молоды, легкомысленны и материально необеспеченны. Алексей Степанович готов был содержать сестру, но вовсе не готов выдать ее замуж за такого же студента, как и она сама. Что они будут делать? Где и на что жить?

Правда, Алиса о замужестве пока не думала, но у Данилина, умудренного опытом, возникли серьезные подозрения, что эта мысль может посетить ее очаровательную головку в любой момент. Он еще помнил шок, когда она заявила, что не собирается после школы продолжать учебу, а будет работать манекенщицей в модельном агентстве. Чего Данилину стоило убедить ее отказаться от этой безумной идеи! Он нанял сестре репетиторов, устроил ее в институт и вздохнул с облегчением.

Ему и в страшном сне не могло присниться, что она сбежит из дома. И с кем? С недоумком Глебом! Алексей Степанович несколько раз поговорил с ним и пришел в ужас. Такие идеи до добра не доведут.

– Я не оправдываю Глеба, но чем твои взгляды на жизнь лучше? – возмутилась Алиса, когда он высказал ей свое мнение. – Разве они сделали тебя счастливым?

Данилину было нечего возразить.

– О чем вы задумались, Алексей Степанович? – спросила молоденькая практикантка, усаживаясь за его столик. – Вы ничего не едите! Все остынет…

Он едва сдержал готовую вырваться грубость. Какое ей дело? В последнее время людское любопытство начало его раздражать.

* * *

– Мы едем на выставку, – не терпящим возражений тоном сказала Ева, выходя из ванной. – Надеюсь, ты не забыл?

Смирнов понимал, что от посещения «Этрусских тайн» ему не отвертеться, и прикидывал, как бы совместить культурную программу с поисками Алисы Данилиной.

– Мне только что звонил Леша, – издалека начал он. – Спрашивал, нет ли новостей о сестре. Ты прочитала ее тетради?

– Пару листков.

– Какое у тебя сложилось мнение?

– Интересная девочка, – задумчиво сказала Ева. – По нескольким страничкам судить рано… однако даже по ним виден сложный, напряженный внутренний мир.

– Ты говоришь, как литературный критик, – усмехнулся Всеслав.

– А ты норовишь улизнуть от поездки на выставку Рогожина! – рассердилась Ева.

– Вовсе нет, дорогая. Я как раз проснулся с горячим желанием насладиться шедеврами этого выдающегося мастера кисти.

Ни одна жилка не дрогнула на лице Славки при этих словах. Ева подозрительно посмотрела на него и пошла на кухню готовить завтрак.

– Будем пить чай с бутербродами! – крикнула она оттуда.

Телефонный звонок заглушил ответный возглас Смирнова.

– Всеслав! – завопил неизвестный, едва сыщик взял трубку. – Немедленно приезжайте! Немедленно! У нас… О боже!

– Кто говорит?

– Чернов… Двадцать минут вам хватит, чтобы добраться?

– Куда? – не мог сообразить Смирнов. – Что случилось?

– На выставку «Этрусские тайны»! – продолжал вопить Анисим Витальевич. – Нас ограбили! Ограбили! Господи… что я скажу спонсору?! Придется отменять открытие! Какой скандал…

– У нас был договор, касающийся Рогожина, – недовольно перебил его Всеслав. – Я провел необходимые розыскные мероприятия, но безрезультатно. Художник исчез, и за сутки его не найти.

– При чем тут Рогожин? Речь не о нем. Украдены картины! В выставочном зале полнейший разгром… Ради бога! Мы теряем время!

– Звоните в полицию, – невозмутимо посоветовал сыщик. – Они занимаются кражами.

– Я вас умоляю! Какая полиция?! – взвизгнул Чернов. – Вы что, смеетесь надо мной? Через два часа открытие выставки! Вы понимаете? Приглашены известные люди, пресса, телевидение…

– Ничем помочь не могу. За два часа сам Эркюль Пуаро не нашел бы для вас украденные картины.

Анисим Витальевич перешел с крика на слезную мольбу:

– Господин Смирнов, я заплачу вам любые деньги за ваши услуги… Мне рекомендовали вас как блестящего профессионала. Никто не ждет, что вы вернете картины в считанные часы. Просто найдите их! Я не собираюсь заявлять в полицию. Я не собираюсь отменять открытие, это уже невозможно. С меня потребуют такую компенсацию, что я буду разорен! Господи, как же мне объяснить вам… Приезжайте, ради всех святых! Здесь на месте я все вам расскажу и покажу. А потом мы уберем следы нападения и откроем выставку для посетителей. Другого выхода у меня нет.

Смирнов поднял глаза и увидел расстроенное лицо Евы. Это решило дело.

– Хорошо, – сказал он. – Ждите. Через полчаса я буду.

– Вы возвращаете меня к жизни… – облегченно выдохнул Чернов.

Ева вопросительно смотрела на сыщика.

– Мы не будем завтракать, – сказал он, кладя трубку. – Собирайся побыстрее. Рогожинские шедевры похищены неизвестными злоумышленниками. Так что сначала поедем на выставку, а потом перекусим где-нибудь.

– Я знала, знала! – захлопала в ладоши Ева. – «Этрусские тайны»! Такое название несет в себе нечто необыкновенное. А что украли?

– Там увидим. Если бы не ты… этот Чернов ни за какие деньги не уговорил бы меня ввязаться в поиск картин.

– Ты ворчишь, Смирнов, – довольно хихикнула она, поспешно натягивая платье. – Значит, стареешь!

– Ладно, выходи, – Всеслав открыл дверь и ждал Еву на лестничной площадке. – У нас двадцать минут на дорогу.

В такси они молчали, размышляя каждый о своем: Ева предвкушала интересное приключение, а Смирнов злился. Теперь ему придется заниматься тоскливыми расспросами, бестолковой ездой по городу и прочей чепухой. Вот черт! Кому могли понадобиться рогожинские полотна? Тоже мне, Сальвадор Дали!

– Не хмурься, тебе не идет, – шепнула Ева, прижимаясь к его плечу.

У входа в выставочный зал сыщика ожидал Шумский.

– Катастрофа! – закатывал он глаза и хватался за голову. – Кошмар! Кто бы мог подумать?! Идемте… Анисим Витальевич в ужасе. Одна надежда на вас!

Экспозиция представляла собой жалкое зрелище – все перевернуто, картины и эскизы валяются на полу, среди осколков стекла и керамических горшков.

– Какая жалость! – всплеснула руками Ева. – Варвары… Так все разгромить!

Она сразу увлеклась оставшимися на стенах работами, обо всем забыла, любуясь чудесными жанровыми сценками из жизни далеких этрусков.

– Что пропало? – сразу приступил к делу Всеслав.

Он понимал, что времени в обрез. Максимум через полтора часа здесь будут журналисты и толпа посетителей.

Чернов, бледный, но решительно настроенный не допустить срыва вернисажа, принялся объяснять:

– Вы все осмотрите, а потом я запущу сюда уборщиц и дизайнеров. Нужно восстановить прежний вид, насколько это будет возможно. Гипс и керамику, стилизованную под буккеро, я уже заказал… скоро привезут.

Он сокрушенно вздохнул.

– Что пропало? – стараясь не наступать на осколки и черепки, повторил вопрос Смирнов.

– Пара этюдов и «Нимфа». Я предчувствовал!

– Нимфа? – обернулся к нему сыщик.

– Это картина… Чудная вещь! Вспышка молнии, шедевр! Она одна стоила того, чтобы прийти на выставку. Вот… здесь она висела. – Анисим Витальевич показал на пустое место на стене. – А теперь ее нет.

Сыщик подошел поближе.

– Когда вы обнаружили пропажу? – спросил он.

– Сегодня, рано утром. Я пришел, увидел, что дверь не заперта, и… сердце сразу екнуло. Ночью в зале дежурил наш охранник, Семен Ляпин… я нашел его на полу без сознания.

– Где?

– Примерно здесь, где мы стоим. Его сильно ударили по голове… наверное, сотрясение мозга. Хотите с ним поговорить?

– Потом.

Смирнов осторожно ходил по залу, что-то рассматривал, наклонялся, качал головой.

– Сигнализация была включена? – уточнил он.

– Да, конечно. Но она почему-то не сработала.

– На входной двери нет следов взлома, вы обратили внимание?

Чернов кивнул.

– Может быть, охранник сам отключил сигнализацию и открыл дверь грабителям?

– Зачем ему это понадобилось? – засомневался Анисим Витальевич.

– Мало ли… всякое бывает.

Хозяин «Галереи» задумался.

– Картину Рогожина продать за приличную цену не так-то просто, – после некоторого молчания сказал он. – Зачем было ее красть? Художник неизвестный… да и «Нимфу» до самого последнего дня никто не видел. Я держал ее отдельно и повесил только вчера. Мне помогал Федя. Скорее всего, Ляпин даже не знал о ней.

– Федя – это Шумский? А он не мог…

– Не мог! – вдруг рассвирепел Чернов. – Вам не кажется, что грабить самих себя глупо? Мы собирались продать картину и заработать на ней. А Ляпин вообще не разбирается в живописи, он Шишкина от Глазунова не отличит! Вы понимаете?

– Кто знал о «Нимфе»? – невозмутимо продолжал расспрашивать Всеслав.

– Я, Федор и… Геннадий. Да! Я ему вчера показал картину. Это представитель спонсора. Ему тем более кража ни к чему.

– Что еще пропало?

Чернов развел руками.

– Много всего побили… а так – ничего не взяли, кроме «Нимфы», нескольких этюдов и набросков. Боже мой! – Он сжал пальцами виски. – Голова раскалывается…

– Охранник здесь? Я хочу поговорить с ним, – сказал сыщик.

– Он в фойе, лежит на диване. Еле в себя пришел. Надо бы отвезти его в больницу, но это потом…