Глава 12

– А то со штопкой ты баклуши била, – покачала головой я. – Если ты боишься, что за лечение платить не будут, или что больничный… – Тьфу ты! – …пока выздоравливаешь, ничего не заплатят, я поговорю с Аглаей и с князем.

Фенька всплеснула руками.

– Да что вы, барыня! Аглая уже сказала, что барин велел за эти дни и за доктора ничего не вычитать. Он добрый, барин-то наш. Только я не потому. Это ж разве работа, так, руки занять, а внутри-то все равно тоскливо. Барыня, будьте добренькие, мне не больно совсем!

– Ну давай посмотрим, как у тебя не болит.

Для непосвященного человека белые пленки спавших пузырей, с виднеющейся кое-где влажной ярко-розовой кожицей, может, и выглядели бы жутко, однако я отчетливо видела, что заживление идет куда быстрее, чем должно бы. До полного восстановления, конечно, понадобится еще время, но девчонка, похоже, не слишком привирала, говоря, что ей не больно.

– А снова не обваришься? – уже чисто для приличия спросила я.

– Нет. – Феня хихикнула. Зашептала, косясь на дверь: – Аглая сказала Дарье, что за каждый окрик будет медяшку вычитать, да не просто так, а в долю той, на кого Дарья рот разинула. Так она такая вежливая стала, прямо не верится.

Я улыбнулась.

– Вот и хорошо. Если хочешь, можешь идти работать, но если вдруг почувствуешь, что тяжело, не упрямься.

– Как скажете, барыня!

Фенька выпорхнула в дверь. Я заглянула на кухню, где вовсю кипела работа, и решила, что утренний кофе сварю у себя, на спиртовке.

Правда, возиться с напитком самой Дуня мне не позволила.

– Настасья Павловна, не сердитесь, но барыня вы или как? Ваше дело – командовать. Ладно дома, людей нет, а дел невпроворот, но здесь-то что получается: вы будете у кофейника топтаться, а я – сложа руки сидеть?

Пришлось смириться с тем, что я барыня. Сев за рукодельный столик у окна, я перевернула журнал, который давеча пролистывал Виктор.

«Благопристойность сделалась смешною, дамы берут у мужчин уроки анатомии и плавания, – прочитала я. – Плавают при мужчинах в панталонах и жилете из самого тонкого полотна. Учась же анатомии, дамы произносят все технические слова, а мужчина показывает им вещи на статуе… Скромность не позволяет нам сказать большее».

Я отложила журнал, не зная, то ли смеяться, то ли плакать. Какова непристойность – учиться анатомии! Зато вопрос о медицинских курсах для дам с благословенным даром отпал сам собой.

Звать Виктора не пришлось: едва Дуня сняла с огня кофейник, в дверь будуара постучались.

– Признавайся, ты пришел на запах, – рассмеялась я. – Выпьешь со мной кофе?

– Не откажусь. Вообще-то я принес тебе обещанный каталог. – Он тряхнул пачкой бумаг. – Но об этом после кофе.

С четверть часа мы болтали о вчерашнем представлении, старательно обходя все, что касалось Стрельцова и Зайкова. Когда Дуня унесла грязную посуду, муж извлек из кармана халата бумаги.

– Вот, мне сказали, что это самый полный список. Хотя я так и не понимаю, зачем тебе все это.

– Объясню по ходу дела. – Я не удержалась и развернула листы.

Виктор хмыкнул, чмокнул меня в шею и ушел, а я углубилась в списки.

Да это не фабрика, это сокровище! Хлорка, медный купорос, кислоты, «марганцевая известь» – что это такое? Кажется, я видела это название в журнале, только в каком…

Когда муж снова вошел в будуар, я сидела на полу, обложившись журналами, а на столе был почти готов новый список.

В глазах мужа промелькнуло изумление, но вслух он сказал:

– Пришел счет от модистки и письмо от нее же. Я сделал Василию выговор за то, что письмо он тоже отдал мне, а не передал Дуне. Больше это не повторится.

– Спасибо. – Я взяла запечатанный конверт. – Ты просмотрел счет?

– Да, и удивлен твоей скромностью, – улыбнулся муж.

Надо же, я думала, модистка добавит в счет неплохую сумму за эксклюзивность пошива.

– Чувствую себя каким-то скупцом, напугавшим жену, – продолжал он.

– У меня и так полный шкаф нарядов, – фыркнула я.

– Насколько я помню, шкафа-то у тебя как раз и нет. Съезди в ближайшее время к мастеру Воронихину. Закажешь мебель для столовой, да и вообще все, что тебе нужно. Скажешь, чтобы записал на мой счет.

– Спасибо. Но как это все везти?

– Это не твоя забота, – отмахнулся муж. – И даже не моя. Когда все будет готово, мастер наймет телеги и людей, все привезут. Естественно, все это включат в счет.

Я потерла лоб. Как-то не привыкла я к такому «купи что хочешь, я плачу».

– Что тебя смущает? – встревожился Виктор.

– Я чувствую себя очень дорогой содержанкой, – призналась я.

Муж расхохотался.

– До тех пор, пока ты не начнешь дарить бриллианты горничным, все в порядке. Ты княгиня, в конце концов.

Ох, а Дуняше-то я ничего не купила в подарок! И Петру! И Марье…

– Не думал, что я когда-нибудь стану призывать тебя не к благоразумию, а к новым тратам, – продолжал веселиться муж.

Я распечатала письмо от модистки.

– Она просит сообщить, когда я смогу приехать на примерку, – сказала я мужу. – Чем скорее, тем лучше, чтобы не затягивать работу.

Виктор пожал плечами.

– Решай сама. Я с тобой не поеду, не заставляй меня скучать.

Я кивнула. Мне же спокойнее. Тем более что у меня появилась еще одна идея.

Когда Герасим доложил, что экипаж готов, и мы с Дуней устроились на сиденье, я сказала:

– Сперва отвези меня в управу. К Стрельцову.

Герасим тронул поводья. Спина его выражала недовольство куда яснее лица. Когда мы немного отъехали от дома, он проворчал:

– Барину это не понравится.

– А ты ему не говори, дядька Герасим, – предложила Дуня. – Меньше будет знать – крепче будет спать.

Кучер кхекнул.

– Я-то, может, и не доложу, да без меня длинные языки найдутся. Вон, хоть сегодня какой-то дворник с нашим Прокопием болтал, вроде и просто так, а все в одну сторону выворачивал: что за шум давеча был да кто стрелял. Ночь была, и то все знают. А утром… Дворник молочнице скажет, молочница с чьей кухаркой поболтает, та горничным растреплет, и понеслось… Наш-то барин не любит, когда слуги о других господах наушничают, да не все такие, как наш.

– Ну что теперь, – вздохнула я. – Князь, конечно, будет недоволен. Но еще больше буду недовольна я, если тот гад, который ночью в сад забрался, все-таки его убьет.

– Кишка тонка! – фыркнул Герасим.

– Если бы… Знаешь, как господа стреляются? С десяти шагов, а то и с шести. Тут даже я не промахнусь, не то что молодой здоровый мужчина.

– «Стреляются», – передразнил кучер. – На такого татя ночного и пули жалко тратить. Выпороть бы его как следует, чтобы помнил, да нельзя, ежели барин.

Мы объехали рыночную площадь боковыми улицами, миновали еще квартал и оказались на церковной площади. Купола сияли так, что я сощурилась, вот только на навершиях их сверкало на солнце почти настоящим огнем пламя с тремя языками. Дуня приложила руку к груди, губам и ко лбу, я повторила движение. Если местный бог есть, этот жест подобающ, если нет – безвреден.

Лошадка бодро зацокала копытами – края площади у церкви и двухэтажного здания, к которому мы подъезжали, оказались вымощены булыжниками, в центре же простиралась непролазная весенняя грязь, и прохожие жались к церковной ограде, обходя ее. Зато у двухэтажного здания с надписью «Уездный суд» не было никого: люди явно не желали лишний раз иметь дело с властями.

Может, и мне не лезть? Виктор, в конце концов, взрослый мужчина, и…

Я тряхнула головой, отгоняя малодушную мыслишку, и, чтобы отвлечься, начала разглядывать здание. Первый этаж выделялся рельефной кладкой – глубокие борозды между камнями создавали впечатление, будто стены сложены из грубых глыб. Второй этаж выглядел наряднее: между высокими окнами с полукруглым верхом шли плоские декоративные колонны, будто вросшие в стену. Над центральным входом красовалась небольшая полукруглая ниша с затейливым узором.

Герасим натянул вожжи.

– Приехали, барыня.

Я спрыгнула на мостовую, устремилась к широкому крыльцу. По бокам от него стояли медные столбики с цепями, не то огораживая, не то подчеркивая важность места. Не давая себе опомниться, я взлетела по трем ступенькам, дернула на себя тяжелую темную дверь. Замешкалась в полумраке вестибюля: в какую сторону идти?

– Вам кого надобно, сударыня? – окликнул меня пожилой служитель в поношенном сюртуке, выглянув из-за конторки. – По какому делу?

– К графу Стрельцову. – Я постаралась, чтобы голос звучал уверенно. – По важному делу.

– Их сиятельство занят-с, – с явным удовольствием протянул служитель, оглядывая мое простое дорожное платье. – Извольте обождать.

Я прошла к длинной лавке у стены, на которой уже скучал какой-то проситель в потертом кафтане. Присела с краю, расправила юбки.

Вестибюль был небольшой, но с претензией: вдоль стен тянулись деревянные панели, на подоконниках пылились горшки с чахлой зеленью, а над конторкой красовался портрет императрицы. Несколько минут я разглядывала дородную даму с лентой через плечо. Служитель что-то сосредоточенно писал, то и дело макая перо в чернильницу. В глубине коридора мелькали какие-то тени, слышались приглушенные голоса.