Глава 10

Она не торопится возвращаться к Владу: может, поняла, что на диване удобней. А мне не нравится, когда в мою личную зону вторгается тот, кто мне неприятен, так что я нахожу удобный предлог. Прошло куда больше, чем десять минут, а Костя не возвращается.

– Да, – невинно хлопает ресницами Мира, видя, куда я направляюсь, – за таким мужчиной стоит следить повнимательней.

– Даже когда он с приятелем Николя? – усмехаюсь беззлобно.

Она затыкается. Конечно, не может сказать, что замечала за Костей такие наклонности. Это было бы совсем уж смешно.

Едва выхожу в холл, тут же появляется дворецкий: в руках мой пуховик и зимняя обувь.

– У вас ясновидение? – с благодарностью принимаю его помощь.

– Всего лишь большой опыт работы и хороший оклад.

Мы обмениваемся улыбками, и я в отличном уже настроении выхожу на улицу. Кости нигде не видно. Не кричать же? Впрочем, тут же слышу мужской смех, и уверенно сворачиваю за угол дома. Под одной из елей, вдали от окон, вижу два силуэта.

– Костя! – машу ему рукой, приближаясь.

А он как-то тушуется, переглядывается с Романом, а потом расслабляется и продолжает курить сигарету. У меня возникает ощущение, что поначалу он думал откинуть окурок. Странно, к чему эта скрытность?

Я понятия не имела, что он курит, при мне он этого не делал, да и вообще эту тему мы раньше не обсуждали. Но у меня папа курит больше двадцати лет, многие знакомые курят, и я не ярый борец с этой привычкой, пусть как это плохо звучит. Мне кажется, взрослый человек вправе сам принимать решения.

Наверное, стоит Косте как-то об этом сказать, намекнуть – не будет же он постоянно прятаться?

Но мои благие намерения, как и улыбка, гаснут, едва я приближаюсь к мужчинам.

Запах. Сладковато-горький, который ни с чем не спутаешь, этот запах я слышала слишком часто, чтобы сейчас ошибиться.

Еще теплится неуверенность, что мне только кажется, и я обнимаю Костю, чтобы успокоиться, чтобы упрекнуть себя за такие мысли, а он обнимает меня и смеется. Без повода, просто смеется. Ни он, ни Роман даже ничего не говорят, им весело без того…

Я вдыхаю в себя запах Кости – и чувствую, что сладковато-горькая гадость пропитала уже и свитер под распахнутой дубленкой. Вскидываюсь, всматриваюсь в темные расширенные зрачки, хватаю его за холодное запястье и лихорадочно считаю удары в минуту.

– Костя… – выдыхаю я и тянусь отобрать у него тлеющую сигарету.

Он уклоняется, делает очередную затяжку, смотрит на меня с блуждающей улыбкой и снова пытается обнять, прижать к себе крепче.

– Костя… – едва слышно шепчут мои похолодевшие губы, когда еще одна попытка выбить у него сигарету проваливается.

– Маш, – посмеиваясь, говорит он, – это так, просто чтобы расслабиться. Последнее время я постоянно на взводе, сама понимаешь.

Роман издает смешок, и он звучит словно выстрел. Я перехватываю ладонь Кости, борюсь с его цепкими пальцами, а потом просто мну горящую сигарету. Мну, несмотря на легкий колкий ожог, несмотря на непонимающий смех, несмотря на то, что Костя недоволен тем, что я делаю.

Тяжело дыша, смотрю на него, он что-то мне говорит, а я слышу только, как бешено колотится мое сердце.

Роман с улыбкой протягивает Косте новую сигарету, я не выдерживаю, не могу на это смотреть – разворачиваюсь, со всех ног бегу к дому. Я почти у крыльца, когда меня сзади что-то сбивает и распластывает по снежной дорожке.

Костя.

Держит мои руки, чтобы не вырвалась, прижимает к холодному снегу, смотрит в глаза, а потом наклоняется и пытается поцеловать. Я толкаю его, бью в грудь, рычу, когда он повторяет попытку.

А потом просто жду, когда все это закончится. Когда он поймет, что я не хочу, когда увидит меня, а не того, что ему привиделось от такой сигареты.

– Маша… – я понимаю, что он приходит в себя по голосу, в котором отчетливо слышно раскаяние. – Маша, прости. Это так, дурость, баловство, не всерьез. Не буду врать, что впервые, но я этим не злоупотребляю. Просто… на нервах… и больше никогда, обещаю!

Он поднимается, помогает подняться мне. Мы стоим рядом, но смотрим в разные стороны. Он – на дом. Я – на дорогу.

– Не бросай меня, Машка, – он склоняется и прижимается своим лбом к моему, – это в последний раз, клянусь тебе. Я просто не думал, что ты… Я не хотел все испортить. Машка…

И я наконец поднимаю голову, чтобы взглянуть на него. Он растерян, подавлен, он действительно сожалеет. И я бы, возможно, так остро не реагировала, если бы у меня не было перед глазами примера, как далеко может завести такая вот сигарета. Сначала одна, по знакомству. А потом – бесконечная, за любую цену, даже за собственный дом и здоровье родных.

Он пытается обнять меня, но я не могу – слишком резкий, слишком противный запах.

– Хочу спать, – вру ему.

И под его облегченный выдох захожу в дом. Стараюсь незамеченной пройти мимо гостей – не хочу никого видеть, не хочу ничего говорить. Мне просто нужно побыть одной и остыть.

Завтра.

Завтра я еще раз поговорю с Костей на эту тему. А пока…

Я ухожу в комнату, чтобы у нас с ним вообще было это самое «завтра».

Не знаю, как долго я стою у окна. Смотрю на снежинки, на ели, на фонари, которые с радостью освещают настоящий домик из сказки, а чувство такое, что меня забросили в триллер.

Мне жарко, но я не могу даже пошевелиться, не то что сбросить пуховик и снять обувь. Такое ощущение, что сделаю какое-то движение, и все рухнет. И я старательно вытягиваю из памяти все радостные, счастливые моменты, наши мгновения с Костей.

Снова вижу листик на подошве его кроссовок, его улыбку, его затуманенный взгляд, когда он меня целует. Слышу его дыхание, когда мои губы ему отвечают, и мы сплетаемся, кажется, на целую вечность в пьянящем коктейле, который проносится по венам, смешивается с кровью, дурманит сознание, и когда перестаешь понимать, где я, а где он.

«Последнее время я постоянно на взводе, сама понимаешь…» – стучат молоточками по ярким картинкам слова Кости.

Может, он прав? И это моя вина… Три месяца, когда любишь – слишком долго, чтобы не прикасаться, не сгорать в пламени страсти. Другие ведь сгорают… кажется так?

Я слышу, как открывается дверь за спиной, слышу шаги, но не могу обернуться. Нельзя. Ощущение, что этим я все испорчу, не отпускает. Оно сжимает тисками, выкручивает внутренности, испытывает на прочность. Ноги почти не держат, уже не просто жарко, а удушающе душно.

Шаги позади стихают.

Снежинки за окном сметаются с дорожек порывами ветра, а мне хотя бы глоток.

Если он подойдет ближе, и я снова услышу этот одуряющий запах, наверное, задохнусь.

Но проходит какое-то время, туман из сознания чуть рассеивается, и я понимаю, что человек позади меня стоит очень близко, давно в моей личной зоне комфорта, а запаха нет.

Того запаха нет.

Есть другой, с отчетливой ноткой грейпфрута.

Повернуть бы голову, чтобы проверить слепую догадку, но сил нет, все уходит на то, чтобы просто стоять, не вцепившись пальцами в подоконник.

Я даже не дергаюсь, когда на мои плечи ложатся мужские руки. Убеждаю себя, что это не может быть Влад. Просто не может. Не будет же он снимать с меня пуховик, а человек, которого я не вижу, именно это и делает. А потом наклоняется, – я смотрю на его длинные пальцы, – и опускает молнию на моих ботинках, чтобы я могла выбраться из горячего плена.

Заторможено смотрю на часы на запястье, но начинаю шевелиться, и с удовольствием выдыхаю, прикасаясь стопами к паркетной доске.

Это не может быть Влад, не может, и все тут…

Бросаю взгляд вниз, чтобы убедиться в своей правоте, чтобы проверить, есть ли на самом деле часы, но мужчина уже поднялся и снова ровно стоит у меня за спиной. Делаю глубокий вдох, и…

Хвоя, бриз и грейпфрут…

Странная тональность, странный контраст, когда впереди тебя снег, а позади беззаботное лето.

– Что ты увидела? – голос мужчины окончательно крошит надежды, что это не старший брат моего любимого человека.

Молчу. Пожимаю плечами.

– Мария, что ты увидела? – повторяет с нажимом.

Пожалуй, от растерянности, как дико звучит мое имя устами этого человека, я нахожу в себе силы еще раз выставить себя дурочкой и отвечаю ему:

– Наверное, то, о чем давно знали все.

Он разворачивает меня, пальцем приподнимает подбородок, всматривается в глаза, и они у меня расширяются, когда я слышу проклятья.

Он понял.

По глазам вижу, что понял, и с ужасом жду еще и его обвинений. Но вместо этого он встряхивает меня за плечи, заставляет вновь посмотреть на себя и говорит:

– Он не подсел. Просто мается дурью.

– Он почти так и сказал. Сказал, что все это из-за того, что…

Я задыхаюсь под пронзительным, понимающим взглядом. Корю себя: нашла с кем развести откровенность.

Но к своему удивлению, не следует ни пинка, ни словесных пощечин. Может, он просто подумал, что я их сегодня не выдержу, а лежачих не бьют? Понятия не имею, что в голове у этого человека.

Он уходит молча, стремительно.

А вскоре, едва я успеваю опуститься в кресло и перевести дыхание, в доме слышатся возмущенные крики. Кто-то проносится мимо комнаты, а кого-то как будто волочат силой.

– Да я ничего не сделал! – узнаю голос Романа. – Я вообще ни при чем!

Так как голос удаляется, его передвижение явно продолжается. Ответа не следует. Потом хлопает дверь, на какое-то время все стихает, а спустя пару минут у соседней комнаты раздаются напряженные голоса.

– Ты специально к нему придрался! – Николя легко узнать, у него очень красивый голос, даже сейчас, хотя в нем отчетливо слышится злость и обида. – Я, может быть, почти влюбился в него, а ты…

– Почти влюбился? – раздается бесстрастный голос Влада. – И сколько этих «почти» уже было?

– Какая тебе разница?! – взрывается Николя. – Или хочешь сказать, что жалеешь?!

Я замираю.

Даже почти не дышу, чтобы не пропустить ответ Влада. Это ведь… Николя ведь сейчас намекает…

Полагаю, то, что следует дальше, разочаровывает не только меня, но и художника. Потому что ответа не следует. Два шага, звук закрываемой двери, и полная тишина.

Я слышу тяжелый вздох уходящего Николя. А спустя доли секунды слышу, как из комнаты быстрым шагом выходит Влад, звук мотора машины подсказывает, что он уезжает.

А как же Мира? Она все еще в доме?

И почему-то меня очень сильно волнует: было ли что-нибудь между Владом и Николя?

Но вскоре я понимаю, что это даже не любопытство. А просто попытка не думать о Косте сейчас.

И от осознания этого становится тошно. Все же я была права – мне не стоило двигаться, если бы я и дальше стояла у окна и смотрела на снег… и если бы мы сюда вообще не приехали…

Но мы уже здесь.

А этот дом, как живой, заставляет нас открываться, увидеть друг друга без масок и настоящими.

Страшно. Но, наверное, лучше все же взглянуть?

Увы, я забыла о главном: если долго всматриваться во тьму, она посмотрит в ответ…