Только переступив порог классной комнаты, превращенной в палату, Женька поняла, что переоценила свои силы. Вместо парт в классе стояли кровати, на них лежали забинтованные люди. Пахло лекарствами и чем-то неприятным, кто-то стонал, кто-то ругался и требовал утку…

Девочки растерялись, а Сима пообещала дать утку немедленно и громко объявила, что привела помощниц:

– Кому надо письмо написать или прочитать?

Домой подруги вернулись поздно, Женька даже боялась, что ее начнут ругать, но бабушка серьезно сказала, что это ее вклад в дело победы над врагом.

– Большой вклад, Женя. Только постарайся не задерживаться допоздна, это опасно.

Женька обещала.

Весь вечер, а потом и в газоубежище, куда пришлось спускаться трижды за ночь из-за воздушной тревоги, она снова и снова повторяла услышанные солдатские истории.

От ужина отказалась, в госпитале их напоили сладким чаем с сухарями.

Раненые расспрашивали подружек о довоенном житье-бытье, об учебе, любимых учителях и уроках, заодно вспоминали сами. Всем казалось, что лучшей жизни, чем до войны, и быть не может. Это здорово поднимало настроение.

Но вот Зою спросили о сестричке и братике. Когда она, заикаясь, рассказала о гибели детей в Лычково и о маме, которая так и не вернулась из розысков, все помрачнели, а с одним из бойцов, который лежал без ног, даже случилась истерика. Он требовал, чтобы его выписали и отправили на передовую:

– Мне все одно не жить, а я смогу под танк заползти и вместе с собой взорвать! Таких, как я, надо не в тыл отправлять или в госпитале держать, а на передовую!

Его поддержали многие, даже те, что лежали с забинтованными глазами.

Начальник госпиталя, пришедший успокаивать раненых, потом только головой качал:

– Если бы ненавистью врага можно было уничтожить на расстоянии, то сегодня немцы понесли бы огромные потери. И все же осторожней. У Смирнова кровотечение открылось, им нельзя так резко.

18 СЕНТЯБРЯ, четверг

18 сентября артиллерия противника выпустила по Ленинграду 193 снаряда. Обстрелу подверглись не только районы, прилегающие к линии фронта, но и центр города, где никаких военных объектов нет. Шесть снарядов разорвалось на Марсовом поле, три – на Невском проспекте, у домов № 20, 21, 22. Два снаряда разорвались вблизи Театра оперы и балета имени С. М. Кирова. Обстрелу подвергся педагогический институт имени А. И. Герцена. Фугасная бомба попала в хирургический госпиталь (улица Розенштейна, 28/30).

6 ОКТЯБРЯ, понедельник

Запасы топлива в городе настолько сократились, что 6 октября горком партии вынужден был принять постановление о проведении лесозаготовок на территории лесоохранной зоны.

Катастрофически сокращались запасы продовольствия. Некоторое количество его удавалось доставлять баржами по Ладожскому озеру, что, однако, не спасало положения. А в этот день и вовсе не повезло: самолеты противника разбили четыре баржи, груженные мукой и боеприпасами.

Дважды Ленинград подвергался бомбежке. Из 80 сброшенных на город бомб 6 не разорвались, а 28 упали в воду. Остальные натворили немало бед. 27 человек погибло, более 50 ранено.

– Мы получили задание собирать бутылки! – гордо объявил Юрка.

– Бутылки? Это твоя помощь фронту? – расхохоталась Женя.

В ответ Юрка презрительно фыркнул:

– Глупая девчонка! Бутылки нужны для зажигательной смеси, чтобы бойцы танки взрывали.

Бабушка подтвердила:

– Да, так делают, я читала.

– Мы тоже будем собирать бутылки! – объявила Женя и помчалась к Тамаре с невиданным предложением.

За следующие пару дней они облазили все задворки, обнаружив немало интересного и даже страш ного.

Но много бутылок набрать не удалось. Молочные не подходили, кроме того, бутылки обычно не выбрасывали, а сдавали. Пришлось обходить квартиры и спрашивать у жильцов, немало их озадачивая таким вопросом.

Зою забрала к себе другая ее тетка куда-то в пригород, девочка очень не хотела ехать, но куда денешься, жить-то как-то надо.

Женя с Зоей прощались так, словно точно знали, что больше никогда не увидятся. Стало страшно…

Станислав Павлович, который был мобилизован на рытье окопов, привез полный рюкзак белых грибов, причем сушеных! Бабушка ахнула:

– Откуда?

– Выменял на портсигар.

Бабушка только головой покачала. Портсигар был дорогой, но сушеные белые грибы тоже недешевы.

Наверное, если бы все, что за начало осени принесли в дом Ирина Андреевна и Станислав Павлович, досталось их семье, получилось прожить зиму, не особенно голодая. Но как можно кушать в своей комнате, зная, что рядом голодные Таня и Оля, Юра, Елизавета Тихоновна и Егор Антонович… А другие соседи, которые едва передвигали ноги?

Ирина Андреевна и Станислав Павлович с первого дня завели правило: все поровну на всех, даже на Маргариту Семеновну.

– У нас теперь коммуна? – чуть смущенно вопрошала Маргарите Семеновна, когда ее впервые пригласили ужинать.

– В коммуне выжить легче, – спокойно ответил Станислав Павлович.

7 октября 1941 года в секретной директиве верховного командования вооруженных сил было: «Фюрер снова решил, что капитуляция Ленинграда, а позже – Москвы не должна быть принята даже в том случае, если она была бы предложена противником…» («Нюрнбергский процесс», т. 1, с. 784).

По городу прокатился страшный слух: немцы в Урицке!^[4] Говорили, что они прямо-таки захватили обычный трамвай и на нем собирались ехать в центр города.

Газеты вышли с большой передовицей «Враг у ворот!». Егор Антонович сказал, что если ворота – это станция Лигово в Урицке, то ворота открыты настежь. Елизавета Тихоновна страшно испугалась неосторожных слов мужа, кажется, они впервые за много лет поссорились…

Это плохо, если уж все будут бояться разговаривать друг с другом, то станет совсем страшно.

По-настоящему страшно уже вторую неделю, с тех пор как немцы разбомбили Бадаевские склады. Женьке не сахара было жалко, ужасен черный дым, который накрыл город, хотя были те, кто любовался этой картиной. Да-да, одна девушка восхищенно ахала, мол, какая зловещая красота. Нашла, чем восхищаться! От их улицы Чехова до Киевской далеко, но даже сюда долетела эта едкая горелая вонь. Поговаривали, что там сгорели все продукты, запасенные Ленинградом, и теперь наступит голод. Но об этом тоже нельзя говорить.

Женька с Юркой решили, что готовы голодать, только бы не голодали наши бойцы, только бы им хватало всего – еды, а главное – патронов и снарядов, чтобы разбить проклятых фашистов поскорей!

Наконец получили известие от Милы. Она ведь как уехала тогда окопы рыть, так и пропала. Мама узнавала, но не нашла ее, думали, что погибла, но Мила писала, что они действительно попали под обстрел, ей чудом удалось выжить, даже не пострадав, зато она познакомилась с чудесной женщиной и теперь живет у новой знакомой и работает тоже с ней. Сообщить о месте работы и месте жительства не может. Позже еще напишет или даже придет.

Бабушке и Станиславу Павловичу очень не понравилось это письмо, оно попахивало ложью, как сказала бабушка. Но что они могли поделать, как найдешь Милу? Оставалось только ждать, когда сама объявится.

19 ОКТЯБРЯ, воскресенье

Тревожная весть из столицы: в связи с угрожающим положением, создавшимся на подступах к ней, и с целью мобилизации усилий войск и населения на отпор врагу Государственный Комитет Обороны 19 октября принял решение о введении с 20 октября в Москве и прилегающих к ней районах осадного положения…

20 ОКТЯБРЯ, понедельник

Запасы продовольствия в Ленинграде катастрофически тают. Осенняя непогода затрудняет перевозку продуктов по Ладоге. То, что доставляют в осажденный город несколько десятков транспортных самолетов, равносильно капле в море. Пробить брешь в блокадном кольце поистине жизненно важно…

В городе полностью иссякли запасы ячменной муки, добавлявшейся в качестве примеси к ржаной муке. Теперь хлеб в Ленинграде начали выпекать с добавлением льняного жмыха, отрубей, овсяной, соевой, солодовой муки и муки из затхлого зерна. Общее количество примесей в хлебе составляет теперь 37 процентов.

25 ОКТЯБРЯ, суббота

Ленинградский горком партии принял постановление, обязывающее исполком Ленгорсовета организовать нормальные занятия в старших классах ленинградских школ. Этим же постановлением начальнику гарнизона предложено освободить 31 школьное здание, занятое военным ведомством, а горвоенкомату – выделить для военного обучения в школах 37 командиров запаса.

Занятия учеников первого, второго, третьего, четвертого, пятого и шестого классов должны проходить в бомбоубежищах и красных уголках домохозяйств.

Ночью дежурившая в подъезде Глафира Ивановна заметила, что какой-то мужчина сигналит фонариком в небо. Это был корректировщик, о которых предупреждали. Он подавал световой сигнал немецким самолетам! Глафира Ивановна успела позвать свою сестру Светлану и тетю Полю, женщины набросились на этого корректировщика и подняли такой шум, что сбежались остальные. Бабушка сказала, что шпион был парализован страхом от решимости женщин и им удалось диверсанта скрутить и сдать милиции. Вот как справляются советские женщины, ленинградки, с немецкими диверсантами!

А сколько шпионов заброшено в Ленинград? Надо быть очень бдительными, тут Женя с Юркой согласна.

Мама не на казарменном положении, но почти не выходила из операционной, поспит немного в соседней комнатке и снова к столу – очень много раненых с фронта и после бомбежек. Она не оперировала сама, но заканчивала операции, зашивая за хирургом. Это большая помощь, он в это время мог отдохнуть или оперировать кого-то другого.

Ходить к ней нельзя, чтобы не мешать.

Бабушка решила, что должна пойти работать, а с детьми справятся остальные. К тому же рабочий паек не помешает.

Она пошла в цех по пошиву одежды для красноармейцев, его организовали в соседнем с Гостиным Двором доме. Женя напросилась с ней сначала просто посмотреть, потом ей поручили пришивать завязки. Бабушка радовалась:

– Видишь, и твои золотые ручки пригодились.

Девочка пришивала старательно, ведь от этого могла зависеть жизнь бойца. Да-да, вдруг у него в неподходящий момент оторвется тесемка на рукаве, и это помешает меткому выстрелу?!

Сразу стало понятно, что домой ходить не придется, но никто не возражал, чем дольше будут работать, тем больше сделают. Хватило бы материала. Его пока хватало. Грохотали швейные машинки, росли стопки пришитых тесемок. На третий день к Жене присоединилась Зоя. У нее тоже хорошо получалось. Девочки решили, что это даже полезней, чем читать и писать для раненых бойцов.

Работницы не бегали в убежище, некогда, ведь пока туда, потом обратно… сколько за это время можно сшить!

Бомба попала в соседний дом, а будто в них. Рухнуло, кажется, все, вылетели стекла, обвалилась штукатурка, попадали лампы и все, что было под потолком.

Бабушка, возле которой сидели Женя с Зоей, успела толкнуть их на пол и повалиться сверху сама. На их счастье, волной сбросило и большущую гору изделий. Женщин завалило сразу всем – штукатуркой, стеклами, рубахами и разбитой мебелью. Стало вдруг совершенно тихо, хотя понятно, что должно грохотать, ведь налет еще не прекратился.

Они трое остались живы и были не очень сильно посечены стеклами, а вот любимица цеха тетя Тая погибла, и две девушки, что сидели у самого окна, тоже. Многие были серьезно ранены, ведь стекла острые. Машинки оказались испорчены.

Работниц перевязали и отправили домой. У Иды Исаевны порезано лицо, даже в глаз стекло попало. Женьке стало страшно, ведь как только начинается бомбежка или даже артобстрел, стекла летят во все стороны, их выбивает взрывной волной. Значит, вот так может посечь кого угодно – и маму, и бабушку, и даже саму Женьку? И не только в цеху, но и дома?

Юрка смотрел на забинтованную голову подруги почти с завистью, Женька с Зоей стали героинями, но сами себя такими не чувствовали.

Вечером Женя тайно призналась Юрке, что было очень страшно, особенно когда оглушило и стало совсем тихо. Она не понимала, что засыпана и может погибнуть, но чувствовала, что это конец. Приятель возразил:

– Все равно ты молодец!

– Жалко, что женщины погибли.

Цех восстанавливать не стали, и бабушка не смогла бы работать, у нее язва, нельзя волноваться, и надо питаться по часам и калорийно. Да где их взять, эти калории, если в магазинах пусто? И их казавшиеся огромными запасы таяли как снег на солнце. Это происходило потому, что Ирина Андреевна и Станислав Павлович подкармливали всех вокруг. По-настоящему Ленинград еще не голодал, но у многих не хватило ни времени, ни денег или даже сообразительности, чтобы своевременно сделать запасы. Ирина Андреевна, подсовывая очередной мешочек или кулек какой-то бедолаге, радовалась:

– Вот и мои запасы пригодились. Зря Левушка ворчал.

Тогда никто не подозревал, что голод впереди и никакие даже самые большие запасы в кухонных буфетах не спасут от него в грядущую страшную блокадную зиму.

В Ленинграде не говорили «блокада», твердили, что город в осаде, а осаду вот-вот снимут, прогонят фашистов, и жизнь наладится. А пока надо потерпеть, сделать все, чтобы помочь фронту, – это главное.

3 НОЯБРЯ, понедельник

В 103 школах Ленинграда сели за парты более 30 тысяч учащихся старших классов. Несколько раньше, в конце октября, в красных уголках домохозяйств и бомбоубежищах к занятиям приступили 60 тысяч младших школьников (с первого до шестого класса)^[5].

Впрочем, и старшеклассникам нередко приходилось менять классы на бомбоубежища. Только сегодня враг выпустил по городу 100 снарядов и сбросил на него 51 фугасную бомбу.

Старшеклассники пошли в школы, было их немного – и учеников, и учителей, и самих заработавших школ. Что делать со средними, пока неизвестно, а вот с младшими учителя стали заниматься прямо в красных уголках ЖАКТов или выделенных помещениях.

Юра уже относился к средним, а вот Женьку позвали учиться. Учительница из соседней школы Вера Александровна старалась не слишком утомлять малышей, но и спуску не давала. Как положено, взяли тетради, наполнили чернилами непроливайки, у кого были, принесли учебники. У Женьки были. Во-первых, сохранил свои Юрка, а недостающие ей успели купить перед планируемым отъездом на дачу.

Но учиться получилось недолго, при очередном обстреле ранило саму Веру Александровну, а потом в помещении ЖАКТа стало слишком холодно, чтобы малыши могли просидеть там хоть пару часов. В квартирах не теплее, но там можно закутаться в сто одежек и забраться под одеяло. Кроме того, в ЖАКТе тоже вылетели стекла, а осветить даже небольшую комнату парой коптилок так, чтобы были видны буквы в тетрадках и книгах, попросту невозможно.

– Ничего, будем пока учиться дома! – бодро объявила Женька и взялась за столь нелюбимую ею математику.

Удивительно, но когда в классе было тепло и светло, заниматься этой самой математикой вовсе не хотелось. А теперь, когда свет только от коптилки или буржуйки, хочется.

Юрка предложил пока заняться устным счетом:

– Будем мозги тренировать, чтобы не замерзли и не усохли.

Он на два класса старше, должен бы учиться в пятом, а потому учить Женьку ему нетрудно. Они тренировали мозги даже в очередях за хлебом и позже водой. Это хорошо отвлекало.

6 НОЯБРЯ, четверг

В канун 24-й годовщины Великого Октября гитлеровцы подвергли город на Неве жестокой бомбардировке. Немало было разрушений и жертв. Моховая, 30, 38, 42; Белинского, 3; Фонтанка, 119, 127, 133; Суворовский, 32б; Мойка, 10 и 12; Мошков переулок^[6], 5/19, – это далеко не полный перечень очагов поражения, возникших при бомбардировке, начавшейся в 18 часов 20 минут.

В 19 часов 45 минут одна фугасная бомба разрушила два дома на Таврической улице, 29 и 31. Только здесь погибло 22 и ранено 24 человека.

От прямого попадания бомбы обрушился массивный сводчатый потолок здания в Петропавловской крепости, где находилось общежитие типографской команды фронтовой газеты «На страже Родины». Всю ночь работники редакции раскапывали груды битого кирпича. Спасти удалось только одного красноармейца. Остальные 13 погибли.

Всего в канун праздника на город упало более 100 бомб весом от 50 до 1000 килограммов. Среди них были впервые сброшены на Ленинград бомбы замедленного действия с часовыми механизмами и противосъемными приспособлениями. Попытка вынести и разрядить одну такую бомбу закончилась трагически. Она разорвалась, убив 5 и тяжело ранив 8 бойцов МПВО. Артиллерийский обстрел, начавшийся в 11 часов 35 минут, длился до 18 часов 50 минут. В 21 час начался новый обстрел. От бомб и снарядов 6 ноября пострадало 333 ленинградца.

В честь завтрашнего праздника сегодня детям было выдано по 200 граммов сметаны и по 100 граммов картофельной муки. Взрослые получили сверх скудной продовольственной нормы по пять соленых помидоров.

8 НОЯБРЯ, суббота

Пал Тихвин. Враг перерезал железную дорогу, по которой к Ладожскому озеру доставлялись грузы, предназначенные для осажденного Ленинграда. Положение еще больше усложнилось. Пришлось провести новое снижение продовольственных норм. На этот раз оно коснулось войск фронта. С 8 ноября суточный хлебный паек каждого военнослужащего урезан на 200 граммов.

13 НОЯБРЯ, четверг

Снова, уже в четвертый раз, снижены нормы выдачи хлеба. По рабочей карточке с 13 ноября выдается 300 граммов хлеба в день, по карточкам остальных категорий населения – 150. Качество хлеба еще более ухудшилось. В муку, и без того включавшую многие примеси, стали добавлять не менее 25 процентов целлюлозы – клетчатки, получаемой при специальной обработке древесины.

Женя с Юркой весь день таскали воду и песок на чердак. Воду набирали у Пети в квартире на пятом этаже, передавали по цепочке к лестнице на чердак, а там забирали Валентина Кузьминична и Аллочка. Аллочке всего шестнадцать, но она на правах самой старшей из детей дома командовала остальными. Удивительно, но даже Юрка ей подчинялся. Вообще-то Алла командир толковый. Это она поставила всех в цепочку, после того как Петька, столкнувшись с Колей, вылил на себя полведра воды.

А еще нужно было пополнить корыта с песком. Это куда тяжелей, ведь таскать приходилось со двора, да и песок тяжелей воды. Валентина Кузьминична ругала Юрку за то, что набирает слишком много, мол, наживет себе грыжу, вовсе ничего таскать не сможет. Кажется, Юрка испугался этой самой грыжи. Женя спросила у мамы, что это такое, та объяснила. Да уж, грыжу лучше не наживать…

Мама дома все реже, она не на казарменном положении, но ходить домой некогда, приходится спать прямо в больнице. Медсестрам рядом с операционной выделили комнатку, где всего одна кровать. Спят по очереди те, кто стоять у стола уже не может. Жалко маму и других, но помочь нечем. Туда не пускают.

На улице все холодней, словно не осень, а уже зима.

И в квартирах вода из крана тоже совсем не горячая, мыться трудно. И в банях вода чуть теплая, а в раздевалках пар изо рта. Легче тем, у кого печи хорошо работают, но дров мало, не запаслись до октября, а теперь где взять? Если немцев до зимы не прогонят, то неизвестно, как люди зимовать будут. Хоть бы немцев прогнали поскорей, не то совсем противно будет в холодных квартирах.

Запретили использовать электроприборы, можно только зажигать лампочки. А еще управдом сказал, что лампы должны быть синие, такие меньше врагу с воздуха видны, даже если светомаскировка неплотно прикрыта. Сказал и первым вкрутил синюю лампу в парадной.

Это так противно. Под ней все бледные, словно мертвецы.