Глава 8

Шапочка Гиппократа. Так называлась повязка, закрывавшая голову Юры, – плотный белый чепчик с тесемкой под подбородком. Эта повязка – первое, что видела Анна каждое утро в палате. Юра по-прежнему не реагировал на ее появление, на обход врачей или уколы медсестер, не издавал ни звука, не шевелил ни рукой, ни ногой. Единственным признаком его участия в жизни было вялое перемещение взгляда с предмета на предмет. Юра ни разу не дал понять, что слышит или слушает рассказы жены о детях, об их житье-бытье. Но Анна упорно говорила, задавала ему вопросы и сама же на них отвечала.

Она приходила утром, умывала, брила и кормила мужа, меняла ему постель, ставила судно. В палате лежали еще двое таких же тяжелых больных и трое ходячих. Анна ухаживала и за двумя лежачими – выносила судна, кормила, снимала капельницы, когда медсестер долго не было. После ужина, заплатив ночной нянечке, чтобы та в случае необходимости поменяла Юре пеленки и подмыла его, Анна ехала домой. Нянечки деньги брали, но обещаний часто не выполняли, и тогда утром Анну в палате встречал густой смрад и жалобы соседей. Анна мыла мужа, меняла белье, а вечером снова совала деньги няне.

Врачи уже не говорили Анне, что нужно подождать реабилитации. Месяц – достаточный срок, чтобы восстановление началось. Поражение мозга у Юры было тяжелым – пострадал большой участок, отвечающий за многие жизненные функции. Травма, по словам врачей, была вообще малосовместима с жизнью. И все-таки Анна твердо верила в чудо – Юра придет в себя. Без чуда ей просто не выжить.

В больнице Анна старалась сохранять присутствие духа и оптимизм. Но едва доползала до дому – бодрость покидала ее. Она любила своих детей, но почти не видела их, не занималась с ними. Как штангист, отжав предельный вес и удерживая его над головой, не может вести милую беседу, так и она не могла расходовать себя даже на самых близких и родных.

Всю домашнюю работу выполняли Татьяна и Вера. Тане доставалась большая часть. В больнице не выдавали постельного белья для Юры, ежедневно Анна возила свои простыни, а Таня стирала их и пеленки младенца. Она утюжила белье, готовила еду для Юры, кормила детей, купала их, убирала квартиру, ночами вставала к Кирюше. Вера тоже выматывалась в постоянных разъездах по городу и в поисках продуктов, но, гуляя с детьми и навещая свекровь, хоть немного отдыхала.

От накопившейся за месяц усталости из-за недосыпания и тупого монотонного труда Татьяна начала раздражаться. Ей и надо-то было немного – доброе слово сестры, признательность, пусть самая легкая. Она пыталась поговорить с Анной:

– Нюрочка, ты совершенно измучилась, я понимаю. Но тебе надо успокоиться, расслабиться, что ли. Ты сама на себя не похожа. Похудела на десять килограммов, нервная, сухая, ко всему безучастная. Постарайся хоть иногда улыбаться, шути. Мы смеха твоего не слышали уже сто лет.

– Над чем мне смеяться? – поразилась Анна. – Над собой? Над Юрой? О, веселья в больнице хватает. Ничего ты не понимаешь, ты такого не пережила.

– Упрекаешь? Вот спасибо! Конечно, я не понимаю, как тебе тяжело. Конечно, я не кручусь как белка в колесе, чтобы тебе помочь. Конечно, я не бросила больную маму и свою семью, чтобы примчаться к тебе. Ладно, меня ты не замечаешь, но хоть бы Веру когда-нибудь поблагодарила. Она же целыми днями на тебя вкалывает.

– Я вас ни о чем не просила. – Слова против Анниной воли вылетали злые и несправедливые. – Устала – поезжай домой. Обойдусь без вас.

– Не обойдешься, – Таня не заметила, что повысила голос почти до крика, – дура несчастная! Да тебе нравится! Просто нравится быть несчастной, слабой, сопли до колен распускать: ах, какая я бедняжечка! Жалеешь себя и калечишь жалостью свою семью. В кого ты превратилась? В тряпку! Бродишь тут скорбной тенью! Думаешь, это Юре нужно? А Дашке и Кириллу? Я с тобой вечно жить не буду, и Вера не нанялась в домработницы. Тебе о будущем думать надо, а ты в тоску ударилась. Как будто не Юру, а тебя парализовало.

– Не трогай Юру! – Анна тоже кричала. – Что ты мне тычешь в лицо своими благодеяниями? Я тебя ни о чем не просила! Мне ни от кого ничего не нужно! Моя жизнь кончилась, а вы… вы…

Анна разрыдалась. Таня не стала ее утешать, лишь голос понизила.

– Если ты полная идиотка, то пожалуйста, считай свою жизнь законченной. Но у твоих детей она только начинается.

Обе понимали, что не правы в своих обвинениях, поэтому на следующее утро вели себя так, словно ссоры и не было. А вечером Анна вернулась домой радостная и возбужденная. Юра сказал первое слово и начал шевелить руками.

– Главное – первый толчок, начало реабилитации, – в десятый раз повторяла Анна свой рассказ Вере, Тане и Юриному другу и однофамильцу Игорю Самойлову, который заехал навестить их. – Знаете, какое слово он говорит? Мама. Он меня мамой называет. Наверное, помнит, что Кирюшка родился, и о нем спрашивает. Хуже всего возвращается речь. Здесь нельзя ждать быстрого прогресса. Сейчас главное – двигательные функции. Нужно делать массаж. Он, конечно, влетит в копеечку, ну да плевать, выкрутимся. Врачи виду не показывают, но они точно удивились тому, что Юра заговорил. Как замечательно! Дней через десять его могут выписать домой. Девочки, я так вам благодарна, без вас я бы пропала. Игорь, что там у Юры на работе?

Юра получил травму в период, когда числился безработным: он с небольшим скандалом уволился из одного подразделения в «Аэрофлоте» – не отпускали и на перевод не соглашались. Он написал заявление об уходе, а за отпуск получил денежную компенсацию. А в другой отдел подал заявление с просьбой зачислить его через два месяца – те самые, которые они планировали для обустройства квартиры и ухода за младенцем. Теперь, как узнал Игорь, приказа о зачислении Юры не будет – никто не хочет да и не имеет права брать на работу тяжелого инвалида.

Рассказывая о своих хождениях по кабинетам и комично пародируя начальников, Игорь посматривал на Веру, явно желая произвести впечатление. Он был известным сердцеедом, но Анна мысленно усмехнулась – не по зубам Игорю орешек. Еще вчера она бы даже не заметила его стараний. А сегодня! Одно слово Юры – и мир начинает возвращаться на место, с которого обрушился месяц назад.

Дарья явилась с улицы с сообщением:

– Я с Колькой поссорилась. Он раньше на мне жениться хотел, а теперь еще на Машке из четвертого подъезда хочет. Говорит, у него две жены будет. У меня теперь против него мстя.

– Подрастающий султан, – рассмеялся Игорь, – гарем формирует.

– Даша, а что у тебя против Коли? – уточнила Таня.

– Мстя. Я ему мстить буду.

– Такого слова нет, – сказала Анна.

– А какое есть? – спросила Даша. Все задумались, переглянулись и рассмеялись – дружно не могли вспомнить.

– Отмщение, – сообразила Таня. – Нет, вот еще короче – месть.

– Ну, пусть месть, – согласилась Даша.

– Дашенька, это плохое слово, – сказала Вера.

– И оно матерное? – всплеснула руками девочка.

– Нет. – Вера покачала головой. – Но оно обозначает очень плохое чувство и плохие поступки. Человек, который мстит, думает, что он делает что-то правильное для себя, даже приятное, а на самом деле наносит вред и себе, и другим людям.

– Это как ранки ковырять? – уточнила Даша.

Вчера ее отругали за то, что сдирала со сбитых коленок коричневые корочки.

– Похоже, – улыбнулась Вера.

– Нет, – не согласилась Дарья, – зеленкой мазать еще больнее.

– Дашка, заведи другого жениха, – посоветовал Игорь, – и твой Колька тут же запросится обратно. Это я тебе как мужчина рекомендую.

– Ладно. Жалко, что Ванька со второго этажа в лагерь уехал, я бы на нем женилась.

– Вышла замуж, – поправила ее Анна. – Что у нас за разговоры? Женихи, замужества… отправляйся умываться, невеста.

– Мамочка, – Дарья слезла со стула, подошла к матери и обняла ее, – не волнуйся, это все не по-настоящему. По-настоящему я выйду замуж только за нашего папочку.

Анна посмотрела на сестру и Веру, словно впервые их заметила. Девочки совсем закрутились. У Тани дерматит на руках от постоянной стирки, опять забыла купить ей резиновые перчатки. У Веры, кажется, уже должны кончиться деньги на молоко. Значит, она тратит свои. Анна хотела отказаться от денег, которые собрали друзья на бывшей Юриной работе, – он ведь не умер, а собирают обычно на покойника. Но потом передумала и сказала Игорю:

– Передай ребятам большое спасибо. Игорь, ты во сколько выезжаешь на работу, ты ведь на «Бабушкинской» живешь?

– Теоретически.

На «Бабушкинской» Игорь жил какое-то время назад у своей дамы сердца.

– Ты не мог бы по утрам забирать Веру от кормилицы в Медведкове и подвозить к нам?

– Без проблем. – Он обаятельно улыбнулся Вере.

– Буду вам очень признательна. – Вера решила забыть о деликатности и принять помощь малознакомого человека.

В последнее время она постоянно засыпала в метро, стоило только присесть, и нередко проезжала нужную станцию. А сегодня очнулась оттого, что пристроила голову на плече какого-то военного и крупные звездочки его погона впились ей в щеку.

Глава 9

Они уже не договаривались о свиданиях, каждый вторник Костя говорил Вере: «До встречи в пятницу», а в пятницу прощался до вторника. Вера проводила у свекрови около часа, а потом они гуляли с Колесовым по больничному парку или сидели, мирно беседуя, на скамейке в тени старых деревьев. Темы разговоров цеплялись одна за другую, и обязательно оставалось что-то недоговоренное для следующей встречи.

Они обсуждали книги, которыми обменивались, и, даже если мнения не совпадали, разговор не переставал быть интересным. Книга Ломброзо «Гений и помешательство» Вере решительно не понравилась. Идея о тесной связи таланта и душевной болезни показалась ей кощунственной. А Костя разделял эту точку зрения многих психиатров, изучавших психические отклонения у гениальных людей.

Скрытые сокровища гениальности, объяснял он Вере, покоятся в подсознании, лежат там в темном ларчике. Охраняет ларчик верный страж – сознание. Чтобы вытащить сокровище, надо с этим стражем что-то сделать, усыпить его бдительность. Подпоить, например. Поэтому у многих талантливых людей алкоголь растормаживает творческое вдохновение. Но есть и другой способ, природный, а не искусственный – психическая болезнь. Она умеет отключить сторожа, сознание.

– А если ларчик пуст?

– Тогда и гения нет. Поэтому мы и говорим о четырех факторах, поразительно сходных у гениальных людей. Первый – среди предков выдающейся личности прослеживается линия одаренности. Деды, прадеды, чаще родители были талантливы. Могли заложить в ларчик наследство. Второе. Среди предков гениальной личности практически без исключения присутствуют люди с психопатологией или выраженной душевной болезнью. Итак, гений наследует и талант, и душевное нездоровье.

– А в-третьих?

– В-третьих, у самой гениальной личности почти всегда можно обнаружить легкие, маловыраженные или даже явные психические заболевания. Охранительные свойства сознания не зря придуманы. Психику, как и сук, на котором сидишь, нельзя раскачивать до бесконечности. И последнее, четвертое, – среди близких родственников выдающихся людей: братьев, сестер, особенно детей, – с исключительным постоянством встречаются душевнобольные люди.

– Хорошо, пусть эта формула применима к Гоголю…

– Совершенно верно: отец – литературно одаренный человек, мать, племянница – душевнобольные, сам страдал тяжелой шизофренией.

– И к Гаршину.

– У отца циркулярный психоз, мать – писательница и переводчица, брат и сам Гаршин в состоянии депрессии покончили с собой.

– А Тургенев?

– По отцу в роду множество замечательных личностей, оставивших след в истории. У матери выраженная патология характера. Приказала построить себе носилки со стеклянным куполом, в которых ее носили по деревне. С удовольствием и впрок порола собственных детей, не говоря уже о крепостных. Сам Иван Сергеевич последние годы жизни практически и не выходил из состояния психоза.

– А Лев Николаевич Толстой? Уж тверже и разумнее человека не придумаешь.

– У матери великолепные литературные и музыкальные способности, по линии отца – масса душевнобольных и психопатических личностей. Выраженная болезнь у брата, Сергея Николаевича. Сын, Лев Львович, страдал нервно-психическим расстройством, из-за чего был освобожден от военной службы. У самого Льва Николаевича, как свидетельствовали медики, бывали истероэпилептические приступы. Аналогичные факты я могу привести из жизни Лермонтова, Некрасова, Достоевского, Андреева, Чайковского, Врубеля и многих других. В свое время эта тема меня очень интересовала, и я собрал массу материалов.

– О душевном нездоровье великих русских писателей?

Костя услышал в вопросе язвительную иронию.

– Не только русских. У матери Гете была циклоидная психопатия, у сестры – маниакально-депрессивный психоз, был болен сын, да и сам он в последние годы жизни – тоже. Семья Наполеона: отец, брат, сестры могли бы занять палату в психиатрической клинике, а мать была человеком больших способностей. Жан-Жак Руссо, Шуман, Бетховен, Гюго, Фейербах, Ницше, Гегель… Вера, я не убедил вас? Ну если даже вам не удается подняться над обывательскими представлениями…

– Не удается, – кивнула она.

– Ко мне несколько лет назад приходила корреспондентка из журнала «Наука и жизнь». Массу времени на девицу потратил, растолковывал ей, что к чему, статью свою дал. Она потом позвонила, мол, руководство журнала против того, чтобы этот материал печатать, – не хотят чернить наших великих творцов. Я на корреспондентку в душе осерчал, а теперь думаю: хорошо, что не напечатали.

– Хорошо, – согласилась Вера. – Теперь я понимаю, зачем вы занимаетесь со своими пациентами музыкой и живописью.