Исповедь

Там, куда приходят люди для того, чтобы воссоединиться с природой и с собой, встретились два путника. Они не случайно здесь оказались. Они друг другу были нужны.

– Здравствуй, добрый человек, – сказал один.

– Здравствуй, батюшка, – произнес второй. – У меня накопилось много сомнений и переживаний. Я не знаю, как с ними жить. Мне нужен добрый совет.

– Говори. Я для тебя сюда пришел, – с открытой душой отвечал первый.

Его добрые слова, человечное сердце и милосердный ум давали надежду. Он мог понять там, где терялись другие. Он чувствовал истину и открывал путь к прозрению.

– Я чувствую огромную боль. Я так много в жизни упустил! Предавал себя, терял друзей и время, не понимал, не ведал, что творю, – воскликнул грустный человек.

Он не задавал вопросов. Он не хотел рецептов. Ему была нужна мудрость. Она сама знает все.

– Как ты понял это, добрый человек? – поинтересовался отдающий.

– Я прошел путь. И все это увидел новыми, другими глазами.

– Ты прошел путь, и это главное. Ты осознал! Многие за всю жизнь не достигают подобного. Осознание прошлых ошибок и есть самая большая польза от них. Только теперь есть способность их не совершать.

– Я не смог дать детям то, в чем они нуждались! Не понимал, что происходит, а просто вел себя, как умел. Невыносимы страдания от того, что причинял самым близким, беззащитным людям такую большую боль! Но я ничего не могу исправить! Не способен вернуть их детство и отдать любовь, терпение, понимание, ласку, принятие. Я не умею вернуться в прошлое и окутать там простой человеческой радостью от того, что они есть.

Боль от произнесенного была настолько сильна, что человек не выдержал и заплакал. Он присел на пенек, закрыл лицо руками, и слезы хлынули из глаз рекой. Это отчаянье – горькое и невыносимое понимание совершенных ошибок и невозможности их исправить. Как больно и страшно осознать все зло, которое причинил родным и близким. Не иметь возможности помочь – они не хотели принять его помощь. Они стали слишком взрослыми и теперь должны жить сами.

– А ведь я – родитель! Я должен был чувствовать, знать, любить, давать! И нет мне прощения! – кричал человек.

– А не слишком ли ты много на себе берешь?

– Как можно простить то, чего нельзя принять в себе никогда? – в растерянности воскликнул герой.

– А тебе и не нужно ничего принимать. Ведь этого нет! Не потому, что в прошлое ушло, а потому что осознание (то, что чувствуешь сейчас) возможно лишь при полном избавлении! Намного страшнее – не ведать о том горе, которое продолжаешь умножать.

Но сегодня ты здесь. Появилось страдание за других. Это очень важное чувство. Оно говорит о том, что не хотел плохого! Теперь мечтаешь все вернуть и исправить! Разве такое осознание не есть искупление? И оно не свидетельствует об истинном сочувствии и человечности? Ты понял, что был источником боли и теперь испытываешь тягостные мучения. А это значит, ты добрый и милосердный человек. Не этого ли требуешь от себя сейчас?

Но, конечно, как каждого родителя, тебя волнует, что будет с детьми. Они выросли. Они впитали больные чувства, которые мучают многих. Но не нужно думать о том, что все зависит от тебя.

Священник по-отечески похлопал человека по плечу:

– От тебя, конечно, зависит очень многое. Гораздо большее, чем можешь понять. Однако испытания детей во многом предопределены до их рождения. Их судьбу формировал не ты (по этой причине ты никогда не сможешь полностью ее переписать). У каждого есть задача преодолевать собственные жизненные преграды. Никто ни за кого уроки не пройдет. Но даже если ты не можешь поверить в сказанное, достаточно простого понимания: даже одно избавление очищает окружающий мир. Это уже большое достижение. Большего ты не можешь.

Как посланники неба, над головой появились белые голуби. Они немного покружили, а потом унеслись вдаль. Словно забирали с собой все сомнения и страхи. Облегчали душу и вселяли в нее ощущение чего-то необычайно светлого и прекрасного. Человек смотрел на них и беззаботно улыбался. Словно малый ребенок.

Он щурился в лучах солнца и вдруг, вспомнив что-то важное, огляделся. Казалось, что с ним говорил человек. Успокаивал его душу.

Хотелось отдать такое большое, искреннее «спасибо!».

Но никого рядом не было.

Герой очень удивился. Внимательно еще раз посмотрел по сторонам. Засомневался: «Что это было?» Но так ли это важно?! Он встряхнулся душой. Встал с насиженного пенька. Сказал «спасибо!» в чистое голубое принимающее небо. И с новыми силами двинулся в путь.

Приговор

Злая фея наложила на Федьку колдовство. Она подарила маску и сказала, что это защита такая. Когда надо спрятаться, сделать вид, что это не он, или просто сыграть какую-то роль, можно надеть эту маску. И все увидят совсем другого человека. Здорово! Так можно всем показать, что это не Федька, а не похожий на него кто-то!

Федька ничего не понял, конечно. Во-первых, он не понял, почему такую замечательную маску ему подарила не добрая фея, а злая. Отсюда сделал вывод о том, что добро – это вовсе не добро, а зло – иногда тоже бывает добром. Он не выращивал крылышки на спине, как другие. И гордился званием обыкновенного человека, что значит, с недостатками. И поэтому соблазнительное зло его вполне устраивало. Смущало, правда, что Федька не понял, как эту маску использовать. Но так как прибор, по его мнению, получен был незаменимый, то он решил использовать его активно и по назначению.

Назначено было одевать маску как минимум три раза в день, а можно и больше. При всех удобных случаях или неудобных. И так он врос и даже вжился в чужое лицо, что сам перестал понимать, где подмена, а где настоящий. И стало совсем неуютно. Потому что почувствовал, что его, Федьки, уже и нет вовсе. А есть только имитация жалкая!

Жена Федьке говорит:

– Ты когда работу нормальную, чтобы денег давали много, а тебя домой отпускали, найдешь?

А маска отвечает:

– Ищу, женушка, ищу, дорогая.

И обнимает ее, главное, маска эта. А жена, может, Федьке противна стала! Где же оно видано, чтобы и деньги были, и работы не было! Но сущность подменная гнет свое супротив хозяина, и все тут!

И на работе – вместо того, чтобы кулаком по столу стукнуть, поддакивает имитация начальнику: «Да, да, конечно, сделаю, как ты приказал, Петр Сергеевич». Федька аж потом обливается. «Как – „сделаю“, да ты чего – „сделаю“, неправильно это делать!» – кричит. А лицо ему: «Молчать! Тебя нет!»

И изменить-то он, главное, ничего не может. Маска в кожу въелась, вжилась до самых косточек!

Тут-то, он, конечно, и понял, что зря зло за добро принял. И решил от зла избавиться. А как это сделать – не знает. Пошел обратно, к злой фее. «Сними ты, – попросил, – с меня накладку эту». А она – согласилась! Взяла и сорвала!

И остался Федька голый. Стоит, прикрыться нечем. Неудобно стало. Стыдно, что ли. Но он парень не из простых! Сказал, без маски жить будет, значит, будет! И пошел обратно, на работу, в люди, к себе, в жизнь.

Жена рассматривала Федьку пристально, как будто первый раз.

Наконец, она хоть что-то сказала:

– Ты кто?

Федька удивился:

– Что значит «кто»? Муж я твой! А с кем ты была все это время?

Заподозрил неладное. Не понравилось все это Федьке. Сильно не понравилось. А жена тоже не решила, нравится ей это или нет.

Петр Сергеевич смотрел на странного Федьку. Удивлялся, но не восхищался. Еще подолгу молчал. Как будто думал. Как будто принимал решение. Пробовал Федьку на вкус. Нужен ему такой или нет. Федька даже забыл, что хотел уволиться. А, наоборот, начал стараться и вообще стал работать без зарплаты.

Не получалось у парня привыкнуть к новому своему состоянию. Быть без маски, голому, как-то неприятно! Казалось, что все слишком пристально смотрят и оценивают. Причем не в лучшую сторону.

Друзья перестали приглашать пить водку.

Жена перестала пилить.

Петр Сергеевич все равно уволил.

Несмотря на то, что все желания исполнились, вдруг оказалось, что герою это не нравится. Потому что больше всего на свете он устал ждать Приговор: примут люди Федьку настоящего, без прикрытия, или нет. И так невыносимо, больно и страшно стало однажды, что не выдержал и побежал к злой фее. За маской.

– А-ХА-ХА, – большим ртом пробасила фея. – А вот и не дам!

Заплакал тогда Федька и пошел искать добрую фею.

Добрая фея прикрытие тоже не дала. Не со зла, конечно. Просто у добрых фей нет того, что есть у злых. Потому что если у добрых будет то же самое, что у злых, тогда станет непонятно, где добро, а где зло.

– Тогда что ты мне можешь дать? – спросил Федька у феи.

– Я могу ответить на любой вопрос, – сказала добрая фея.

Федька подумал и решил задать самые сложные на свете вопросы, на которые даже он не нашел ответа!

– А как мне от маски избавиться, но при этом быть одетым, а не голым? И как перестать бояться Приговора моего пожизненного?

– А если свершится твой Приговор, то что он будет значить для тебя?

– Ну… – Федька помялся. – Ну, он будет значить, что мне нужно надеть опять маску. Потому что без маски люди не хотят меня видеть.

– А ты и так пришел за маской. Тогда чего в этом страшного? Что так – лицо, что эдак – маска.

– Ну да, – согласился Федька. – Только у меня теперь нет маски-то этой.

– Значит, ты от нее уже избавился, – ответила фея, потом хихикнула и хитрым образом исчезла.

И тогда Федька очень испугался. Он опять остался с этим Приговором. А так как ждать Приговора было очень страшно, Федька решил придумать его и объявить себе сам.

– Объявляю себе Приговор, – сказал громко Федька. – И будешь жить ты теперь без маски, независимо от мнения людского, независимо от их приговора, и без всякого добра и восхищения, обходиться тебе отныне и во веки веков своим собственным видом, и телом, и сущностью!

Вздохнул тогда Федька и исчез.

Отдай меня!

Странное дело сегодня приключилось. Видел я на улице мужчину одного. Он подходил к незнакомым людям и спрашивал: «Вы меня не видели? Вы меня не брали?»

Заметил, что я смотрю на него, и близко оказался:

– Отдай меня! Сейчас же!

Главное, с наездом так. Как будто я ему чего-то должен!

Отвечаю:

– На, возьми, подавись! Только отстань!

А он:

– Разве можно так поступать? Это нехорошо! Отдавать человека такими словами? Просто неуважительно! Извинись!

Ну, я-то, конечно, извиняться не стал. В кои это веки должен отчитываться за свои поступки? Я вообще личность отдельная. И не нуждаюсь в поправках и комментариях. Да и надоел он мне, правда. Однако, вместо того, чтобы забрать, что просил, да уйти по-быстрому, тот еще больше мучить начал!

Кричит:

– Сволочь, ты какая! Человек перед тобой стоит, умоляет, а ты забрал то, что тебе не принадлежит, и не отдаешь!

Уже и сам в ответ бешусь:

– Ничегошеньки я у тебя не забирал!

И, главное, звереть прямо на глазах начинаю:

– Я без спроса чужое не беру! Меня не так воспитывали!

– Да? Что-то я не помню, чтобы ты у меня спрашивал!

– Так я тебя совсем не знаю! Как спрашивать-то!

– А если не знаешь, то тем более без спроса не бери!

Главное, понять не могу – когда успел его взять. Чего он вообще мне сдался. Чувствую, дело непростое.

И пока я с ним спорил, он меня к себе в сумку захапал, и не отдает. И стоим мы вдвоем, совершенно незнакомые люди. Пытаемся себя друг у друга отобрать.

Но отдавать никак нельзя. Потому что если лишиться, то совсем потеряешь. Он ведь уйдет, не вернет. А ты не будешь иметь. И поэтому надо достать, но так, чтобы он не заметил. А это невозможно. Не приучен я без спроса использовать. Мне обязательно на то надо разрешение получить.

А он тоже боится. Сидит в сумке и опасается, что потеряется совсем. Унесу я его в дальние страны – и не найдет никто. Был человек – и нет человека!

Страшное дело. Поняли мы это и очень злиться начали. За то, что просто так друг другу себя не отдаем. Даже подраться успели. Никто не победил, правда, только одежду зря испортили.

Поняли тогда, что в этом деле договариваться придется. Баш на баш, так сказать. Противно, конечно, очень. Ведь неприятный он человек! А с ним разговаривать приходится! Слова ему вежливые посылать да улыбаться. Но что делать? Выручать-то себя надо! Сели мы на лавку, закурили. Познакомились, совсем освоились. Оказалось, Петькой его зовут.

– Ну, говорю, Петька, давай по-хорошему. Я тебе – ты мне. И без фокусов, пожалуйста!

И мы обменялись. Все чинно, благородно. Главное еще где-нибудь себя не потерять. А то придется выпрашивать потом. Не могу я без спросу-то… забрать себя. Я только отдать могу.

А Петька побежал. Быстро-быстро. Видимо, чтобы не успеть потеряться снова. Смотрю, опять в чужой сумке сидит. Не успел убежать, видимо. Осматривается по сторонам удивленно. Словно сам не понял, как так получилось. И спрашивает у всех: «Вы меня не видели? Вы меня не брали?»

Чудак человек!

Невыросшие дети

На некоторых детях наложено проклятье. Они перестают расти. Застревают в своем возрасте и никак не могут выбраться. Остаются маленькими, но выглядят при этом как взрослые! Работают в банках, водят обыкновенные или престижные машины. Женятся или выходят замуж. И все вокруг думают, что имеют дело со взрослым человеком. А это только оболочка. Потому что внутри маленький ребенок.

Это страшное проклятье. И у каждого свое. Разные они, малыши-то. Некоторым два года. Иным пять. Другим пятнадцать. Это не важно, сколько ребенку лет. Важно, что он не взрослый. Ребенок не умеет выбрасывать боль! Это доступно только зрелому человеку. Так взрослые дети оказываются в параллельной реальности. Здесь правит боль. Ранняя, неуемная, незабытая, сильная боль. А еще можно за себя не отвечать. Дети не могут за себя отвечать – они слишком маленькие. Они остаются в волне сказок и грез, где все происходит автоматически. Не задумываясь проходит детство – как сам растет организм. Само приходит счастье. Запрограммирована беззаботность.

Невыросший взрослый попадает в грустную сказку. Вместе с ним там оказываются остальные невыросшие дети. И они живут в игрушечной вселенной. Они мыслят понарошку, радуются и тоскуют, мечтают не по правде. Все находятся не в одном измерении, а в двух или даже трех. Иногда увидят себя со стороны и удивляются.

Первая обитель – взрослых. В ней господствуют мудрость и снисхождение, человечность и доброта. Пристанище зрелости – это очень сложный мир. Но в нем ждут всех вчерашних детей. И невыросшие дети тоже туда попадают. Чтобы у них был шанс вырасти.

Другая реальность – прошлая. О ней у взрослых остаются воспоминания. Все драгоценности закончившихся лет: легкость, непосредственность, радость – вручаются взрослым в особом чемоданчике. Их отправляют в путь. И двери закрываются.

Но проклятье малолетних жильцов заставляет их возвращаться в лабиринт с закрытыми дверьми. Растерянные путешественники наблюдают через решетку за настоящими детьми и злятся. Иногда даже на своих детей негодуют! Главных героев вытолкнули из детской обители и заставили жить самостоятельно. Но они не поняли, как это делать! Постояли у ворот. И побрели. Куда глаза глядят. Решили сходить во взрослый мир – ведь там их ждут.

Однажды Васька нашел работу. Но она ему не понравилась. На ней денег мало платили и работать заставляли. Тогда он пошел и напился.

У взрослых бывает очень даже интересно. Например, можно пить и курить. И дети радостно бросаются в океаны наслаждений. Но наслаждения почему-то не получается. Вместо океана – грязные лужицы.

«Мы так не договаривались!» – Когда Васька проснулся, он горько заплакал:

– Я не хочуууу быть взрослым!

– А ты и не стал взрослым. Тебя даже выгонять неоткуда. Потому что нельзя выгнать человека оттуда, где его нет.

Так Васька узнал свою параллельную реальность.

– Путь каждого – сначала быть ребенком, потом взрослым. Много хорошего в детстве. Много хорошего и в зрелой жизни. Но если изгнан из детства и не дошел до взрослого, то попадаешь в параллельную реальность. Ты не там и не здесь. И не ты.

– Ну и как мне стать взрослым?

– Вырасти. Оторваться от детства. Перестать ходить к решетке и наблюдать тоскливо за теми, кто еще не вырос. И забрать, наконец, все хорошее, отпустить свои горести.

– А я все так и делаю, – обиженно протянул Васька. – Я, между прочим, даже институты закончил. И в детском саду выпускной был. Не нужно мне никакое детство! И не вспоминаю я о нем! И не ходил к воротам! – Васька всхлипнул. – Целый месяц уже там не был! И не хочу туда ходить. Меня там, вообще-то, обижают.

– Некоторым, особенным взрослым детям, иногда открывают ворота в детский мир. Но лишь для того, чтобы они сами оттуда вышли. Говорят, в этом случае есть шанс вырасти и навсегда снять с себя проклятье.

Васька не собирался ничего менять. Его, конечно, все это не устраивало. Но менять – не его дело. А забота, например, государства. Да, вот почему они зарплату не платят!

Подрался.

Из-за того, что его обозвали хлюпиком. Раньше тоже из-за этого дрался. Но за это отвечала мама. А теперь заставили платить «за моральный ущерб».

– Говорите, мир взрослых – это хорошо? Говорите, стремиться в него надо? Да чего же в нем хорошего, если отвечать за себя самому приходится? И все с тебя что-то спрашивают и претензии предъявляют. А ты должен и должен! А я, может, не хочу отвечать! Слышите?! Почему я должен отвечать за то, в чем виноваты вы?!

Васька вышел из себя – и тут же пропал.

Одна реальность наехала на другую. Они сместились в чужие параллели, перемешались в спутанную массу.

– Ты дурак!

– Нет, ты!

Послышались возня и кряхтенье. Каждый пытался завоевать свои позиции. Но никак не получалось. Позиции не завоевываются. Они естественным образом выращиваются на грядках во взрослом мире.

Между дерущимися реальностями стоял Васька. Его выдавливали и толкали. Он махал руками, пытался поймать обеих. Но они не ловились. Они были прозрачными – их даже не видно. Из воздуха руками не взять. Лягались снаружи, а попадали изнутри. На самом деле вокруг Васьки ничего и не было. И поэтому со стороны казалось, что он дерется с самим собой.

Стоит человек посреди улицы и толкает себя, бьет кулаками, пытается поймать за ногу, подставить подножку. Как кошка забавляется с собственным хвостом! Но кошка – играет. А Ваське не до шуток. Он злится, у него ничего не получается. Он очень хочет победить.

С умиротворенным видом на заднем плане плыла одноклассница. Васька приметил ее краем глаза и удивился. Мария Ивановна постепенно растворялась в воздухе: переходила из одной реальности в другую. И странно даже: она не дралась. И никто не толкал. Она сама шла, но так легко, словно за руку ее вели. Она ступала ногами по земле и прокладывала свою тропинку. И оттого, что были и тропинка, и Мария Ивановна, и шаг, все происходило очень естественно.

Увидела Ваську и как будто даже узнала. Но не выразила ни одной эмоции. Она получала свое собственное удовольствие и не собиралась им ни с кем делиться!