Глава 3

Женька выбралась из улицы Адовой на нормальную дорогу и тут же обнаружила остановку маршрутного такси. Ехать пришлось недолго, уже через пять минут стали попадаться на глаза магазинчики: продовольственные, хозяйственные и галантерейные. В одном крохотном магазине с гордым названием «Минимаркет» она приобрела двухкомфорочную компактную электропечку, тут же затоварилась и продуктами. Взвесив на руке покупки, решила вызвать такси.

– Девушка, мы предоставляем услуги доставки, – заверила её пожилая продавщица. – Ванька! – позвала она кого-то из подсобки.

На её крик вышел вихрастый паренёк. Подтянув джинсы, едва держащиеся на худых бёдрах, тихо буркнул:

– Чего ещё?

– Отвези девушку. Видишь у неё тяжёлые покупки, – продавец глянула на Женьку и добавила: – Можете мне оплатить поездку.

– Мне бы прямо к дому, но учтите на Садовой плохая дорога, – предупредила Женька, вручая продавщице деньги.

Парень хмыкнул, снова подтянул спадающие штаны. На лицо упала длинная косая чёлка.

– Ничего, у машины высокая посадка.

Женька округлила глаза, увидев, подъехавший к магазину раритет. Она не очень разбиралась в машинах, но поняла: этому авто не меньше шестидесяти лет.

– Она еще ездит?

Иван откинул волосы с лица, прищёлкнул языком.

– Ещё как! Девяносто километров запросто делает по хорошей дороге. О проходимости я уж и не говорю. Это же легендарный «ГАЗ-69А», – забрав пакеты и коробку с печкой у Женьки, он уложил их на заднее сиденье. – Прошу.

– А я считала, такие машины называют уазиками.

– Нет. Это именно «ГАЗ», Горьковский автомобильный завод, – он любовно погладил панель машины. – Старичок пятьдесят первого года, а бегает, как молодой. А чего ты забыла на Садовой? Там с десяток семей осталось не больше. Да и раньше я тебя там не видел.

– Только сегодня приехала.

– Надолго?

– Как получится, – протянув руку, добавила: – Женя.

– Иван. Вот мой телефон. Если надо куда-нибудь съездить, звони.

Машина, подпрыгивая и ныряя в ямы, пробиралась к дому Щульцев.

– Тишина и воздух, как в деревне. Жаль, этому месту недолго оставаться таковым, – произнесла Женька, рассматривая улицу.

– Как сказать. Лет десять назад собирались эти дома снести и построить многоэтажки, а они всё стоят и стоят. Покупать и продавать не разрешают, вот дома и обезлюдели. Мы мальчишками обожали лазать по заброшенным постройкам, привидениями друг друга пугали.

Иван остановил «ГАЗ» возле дома Шульцев, присвистнул, глядя на узкий проход через бурьян.

– Ничего себе заросло! Тут топором надо поработать.

Женька не стала объяснять, что заросли лишь небольшой полосой. Поблагодарив водителя, сложила пакеты у калитки.

В доме, благодаря распахнутым настежь окнам, гулял свежий ветерок. Пристроив печку на разделочном столике, она поставила чайник и кастрюльку с водой на конфорки. Неприятный запах нагревшегося металла потянулся от электропечки. Совсем рядом кто-то громко чихнул, заставив Женьку подпрыгнуть.

– Кто здесь?

Она огляделась по сторонам, выглянула в окно.

– Это привидение? – задала она вопрос, чувствуя себя ужасно глупо. – Привидения могут разговаривать, раз умеют чихать?

Женька могла поклясться, что в комнате послышался чей-то тихий сдавленный смех. Она заглянула во все углы, в шкафы, ничего не обнаружив, пожала плечами.

– Я не боюсь привидений, мне даже интересно, – громко заявила она, обращаясь неизвестно к кому.

Обедать расположилась в красочной беседке. Внутри стоял небольшой столик и пара плетеных кресел. Розы, нагретые солнцем, пахли одуряюще, будто вокруг разлили масло из роз. Покончив с сосисками, Женька откинулась в кресле, наслаждаясь чаем. Неподалёку послышался громкий щелчок, затем раздался гитарный перезвон, будто кто-то дёргал за струны рядом с беседкой. Женька поперхнулась чаем. Выбравшись из кресла, выглянула наружу. Вскоре какофония звуков прекратилась и полилась мелодия. Мужской голос чуть хрипло затянул:

 
Я не могу забыть твой нежный голос^[3]
С оттенком невесомого задора.
Горячий август гнёт на пожню колос.
Созрела ежевика для ликёров.
 
 
Но по утрам белёсые туманы
И росы серебристые на травах.
Когда же наконец я перестану
Листать увядших отношений главы.
 
 
А губы поцелуи позабыли…
Не колет щёки жёсткая щетина…
Ложится слоем светло-серой пыли
Гнетущая безумная кручина…
 

Женька, навострив уши, дослушала песню. Стихи ей понравились, да и мелодия оказалась неплохой. Настроение совпало с настроением певца, она представила лицо бывшего жениха – на глаза навернулись слёзы. Потом чертыхнулась.

«Оказывается, я размазня. К тому же у Олега никогда не имелось жёсткой щетины. Интересно, почему? Он всегда тщательно брился или борода не росла?»

Пока она пыталась вспомнить поросль на подбородке Олега, певец, сменив тему, с надрывом в голосе запел:

 
Моей никчёмной жизни день:^[4]
Гудок, проверка, вялые минуты…
Весна в разгуле, пенится сирень,
Но не со мною ты проснёшься утром.
Когда придёт разорванный конверт,
Я испытаю что-то вроде страха.
Вдруг в нём твоё размашистое «нет»
Вмиг станет влажной тонкая рубаха.
Колючка, вышка, люто лают псы.
На небо воют, улыбаясь сыто.
Чернее ночи цвет у полосы,
Которая пока не пережита…
 

Женька, оглушённая музыкой, постояла немного в раздумье. Пусть певец пел неплохо, да и стихи подобрал необычные, но какого чёрта он так орёт. Явно врубил микрофон на всю громкость. Вот и получила тишину! С чашкой недопитого чая она приблизилась к стене из бурьяна, звуки явно неслись из соседнего двора. Одним глотком Женька осушила чашку. Та-а-ак! Надо разобраться, какая свинья, верней свинтус нарушает покой. Она почти бегом вернулась в дом, поднялась на второй этаж и выглянула в окно. У бассейна в шезлонге возлежал рыжий бородатый детина с электрогитарой в руках. На столике стояла початая бутылка спиртного, высокий прозрачный стакан и тарелка с нарезанными фруктами. Детина сграбастал в руку микрофон на невысокой стойке, что-то подкрутил. От неприятного звука, похожего на скрежет, Женька сморщилась, как от зубной боли. Незнакомец остался доволен произведённым эффектом. Теперь его голос буквально гремел:

 
Запретка. Купол золотой.^[5]
И крест на нём, вспоровший небо.
Реальность сглажена мечтой.
Перемешались быль и небыль.
Главнее главного здесь Бог.
Ценнее ценного свобода.
Жизнь собирается из крох.
И разбивается о годы.
Плывёт над зоной благовест.
Молитвы нет. Есть просто слоган.
Не раз целован медный крест.
А всё одно спиною к Богу.
 

«Совсем сдурел! Так и оглохнуть можно, – возмутилась Женька. – Думает: один на белом свете. Или ему плевать на других людей? Поёт про зону. Сидел что ли? Да уж, с таким типом опасно связываться».

Показалось, что от оглушающего грохота затряслись стены дома, во всяком случае, задребезжали стёкла в рассохшихся рамах на первом этаже. Пытаясь отгородиться от раздражающей какофонии, Женька закрыла окна. Звуки сделались чуть тише, но не слишком. Они проникали сквозь щели в плохо прилегающих форточках. Закусив нижнюю губу, Женька принялась расхаживать по дому.

«Интересно, здесь есть подвал? Только в нём можно спрятаться от ненормального певца».

Не обнаружив подвал, она сунулась в кладовую, не имеющую окон, затворила за собой дверь. Усевшись на ящик, прислонилась спиной к деревянному стеллажу.

«Как другие соседи терпят это безобразие? Или этот рыжий беспредельщик настолько крут, что боятся с ним спорить?»

Краем глаза Женька заметила, что-то мелькнуло между стеллажей. Внимательно осмотрела кладовую – ничего. Тихо звякнули пустые банки, чуть пошатнулась медная ступка. Мыши? Во всяком случае, сквозняка здесь не было: сквозь плотно запертую дверь воздух не поступал. Только для мыши пронесшаяся тень крупновата. Дом подкидывал всё больше загадок, заставляя разгораться воображению.

«Опять привидение и может даже не одно? Тогда пребывание здесь становится по-настоящему занятным», – обрадовалась она.

Женька ещё раз осмотрела кладовую, но ни мышь, ни привидение ничем себя больше не выдало.

В десятилетнем возрасте посмотрев «Вий», она долго не могла спать без ночника. Отчего-то ей представлялась умершая бабушка. До фильма она её не боялась и не вспоминала, теперь же стоило сумеркам занавесить окна, как Женьке чудилось: старушка неслышными шагами движется к кровати. Глаза бабы Ани, ставшие оловянными и тусклыми, ловят её взгляд. Женька крепко зажмуривалась: нельзя смотреть в глаза призраку, иначе он заберёт душу.

Родители заметили, что дочь стала плохо выглядеть, под глазами залегли тёмные круги. После их усердных расспросов Женька сдалась и поведала о своих страхах. Отец достал семейный альбом, нашёл фотографии тёщи. Будучи детдомовцем, Егор Иванович не знал своих родителей, отчество и фамилию шустрому малышу, найденному на железнодорожном вокзале, дали воспитатели. Он был рад познакомиться с дружной семьёй Шубиных. Его совершенно не расстраивало, что придётся жить в одной квартире с родителями и младшей сестрой жены. Он хотел почувствовать, как это иметь полную семью. К его огромному счастью, и тёща, и свёкор оказались замечательными людьми – приняли его как родного сына. Егор Иванович показывал дочери фото и рассказывал о бабушке.

– Антонина Петровна была добрым и терпеливым человеком, она никогда бы не сделала зла близким людям, да и чужим тоже. Если бы привидения существовали, то бабушка стала бы самым добрым призраком на свете, – он легонько постучал по лбу дочери. – Я говорил тебе: все страхи прячутся здесь. Мы сами выдумываем их. Воображение может нарисовать как монстра, так и ангела-хранителя. То, что ты сама пожелаешь, то и будет.

В тот вечер родители много поведали о бабушке и дедушке. Женька почти не помнила их, так случилось: они ушли один за другим. Шестилетнюю Женьку потрясло бледное лицо бабушки, обрамлённое кружевной кисеёй, от него веяло непередаваемым холодом. Она не привыкла видеть её в платочке, без улыбки и молчаливой. Девочка не узнавала свою бабушку в этой женщине с восковым лицом. Когда умер дед, Женька спряталась в комнате родителей, боясь увидеть незнакомое существо вместо любимого человека. Жуткий фильм оживил детские воспоминания, проснулся затаённый страх. После рассказа отца Женька впервые заснула спокойно. На следующий день он взял её с собой на работу. Ксения Матвеевна не стала возражать, доверяя мужу. Егор Иванович хотел показать дочери: иногда жизнь висит на волоске, но за неё надо бороться. Смерь же – естественное течение жизни и её не стоит бояться.

Смена выдалась суматошной. Женька видела пострадавших в аварии. К счастью, их удалось спасти. Вместе с врачами радовалась благополучному исходу преждевременных родов, слушала взбалмошные упрёки одинокой старушки, огорчалась кончине старенького инвалида. И хотя всё наблюдала, не принимая участия и находясь в сторонке, поняла, насколько насыщена эмоциями жизнь, вмещающая в один день и рождение, и смерть.

– Понимаешь теперь всё разнообразие жизни? Вокруг нас люди и дела их рук, но никак не привидений или там потусторонних существ. Человека всегда влекло мистическое и непостижимое, оно ведь интереснее обыденного, но пока никто так и не доказал достоверно, что призраки существуют. За много лет работы на «Скорой» я не встретил ни одного. Я не отрицаю существование души, но вот остальное выдумки. Как говорят старики: надо бояться живых людей, а не мёртвых. Мёртвым нет до нас дела, они прах. Страхи возникают благодаря нам самим, помни об этом, – Егор Иванович обнял дочь. – Надеюсь, я не перепугал тебя сегодня?

Женька покачала головой. Её радовало: она не струсила и не испугалась вида крови. А ещё она гордилась отцом, и раньше знала, кем он работает, но не представляла, как это бывает на самом деле. Этот день сблизил их и показал, насколько глупы и ничтожны её страхи.

Потом она ещё пару раз бывала с ним на смене. Егор Иванович надеялся: дочь в будущем выберет его профессию, но та пока не чувствовала желания стать врачом. Эти поездки на «Скорой» дали неожиданный результат, о котором Егор Иванович даже не подозревал. Женька настолько уважала отца и мечтала стать вровень с ним, что стала рьяно сражаться со своими страхами и надуманными, и настоящими. Пересиливая отвращение, смело брала пауков и лягушек в руки, умирая от страха высоты, вместе с мальчишками забиралась на старую водонапорную башню, поднималась по недостроенной лестнице в высотном доме, лазала по деревьям, добираясь до макушек. Раз за разом она преодолевала себя, ощущая после каждой маленькой победы радость и эйфорию. Однажды после очередного подъёма на башню поняла: страх высоты пропал, сохранился лишь крохотный холодок, который быстро перерастает в восторг при виде бескрайнего неба и города, лежащего у ног. Если в детстве она спасала лучшую подругу Милу от насекомых и лягушек, задыхаясь от страха, лишь бы увидеть обожание и признательность в её глазах, то теперь делала это хладнокровно. Она принимала благодарность подруги, как лекарство или бальзам для души. Приятно быть спасителем и помощником пусть даже для ровесницы. С самого раннего возраста у большинства людей Мила вызывала умиление и желание защитить её от всех бед. Глядя на неё, на память сразу приходили рисунки аниме: кукольное личико с нежным овалом лица, большие карие глаза, обрамлённые густыми ресницами и маленький рот. Став подростком, Мила ничуть не изменилась, осталась такой же тепличной и милой девочкой, полностью оправдывая своё имя. Черты характера у неё оказались под стать внешности: скромность, нежность и доброта. Как говаривали бабушки во дворе: девочка отрада для родительского сердца. Эти же бабушки не понимали, почему такая хорошая девочка водит дружбу с Женькой-сорвиголовой, но нехотя признавали: их дружба настоящая и крепкая. Они отдавали должное и Женьке, та не была хулиганкой или задирой, просто вела себя не по-девичьи храбро. Когда к девочкам присоединился Олег Тихомиров, быстро получивший кличку Тихий, бабульки стали судачить: дружба подруг подвергнется серьёзной проверке. Одиннадцатилетний Олег выглядел воспитанным принцем из сказки: красивый, аккуратный и всегда хорошо одетый мальчик. К их удивлению, дворовый принц не заметил местную принцессу, а сразу попал под обаяние непоседливой Женьки. У той даже фамилия – Бегеза оправдывала нрав. Надо ли говорить: Женьку дразнили Егоза. За то, чтобы не называли Козой, ей пришлось драться, делала она это с большой неохотой, причинять боль не в её правилах. Спокойному, уравновешенному Олегу тоже пришлось сражаться за место под солнцем, местная ребятня приняла его не сразу. Законы двора суровы, новенькому устроили небезопасную проверку: проход по лесам строящегося дома. Женька заявила: намерена лично проследить, как новенький проберется от одного угла дома до другого. По его дрожащим пальцам, потемневшим глазам сразу поняла: Олег боится высоты, как и она когда-то. Женька провела новенького по доскам, подбадривая и крепко держа за руку. Он доверился ей и справился со страхом, а она оценила это доверие. Никому, даже Миле не рассказала, как он беспомощно повторял: ой, мамочки! Больше никуда не пойду! Какими влажными становились его ладони, приходилось останавливаться и вытирать руки о футболку. А когда добрались до места, Олег быстро промокнул мокрые от слёз глаза.