Глава 2

– Дедушка Антип, просыпайся! Тут такое творится, а ты спишь самым бессовестным образом, – Акулина стала так его тормошить, что голова, мотаясь из стороны в сторону, свалила мягкие игрушки на пол.

Антип приоткрыл один глаз, глянул на внучку сердито.

– Отвяжись, Акулька. Спать хочу.

Акулина подпрыгнула на месте, громко шлёпнула по линолеуму узкими босыми ступнями. Полы широкого когда-то ярко-синего сарафана закрутились вокруг острых коленей. Она нервно хихикнула, дёрнула себя за растрепанные светлые волосы, смахивающие на паклю.

– Вставай, дед, ну ты и лежебока! У нас в доме человек появился. Может, даже хозяин.

Антип зевнул, запустив пальцы в окладистую бороду, яростно почесал подбородок.

– Привиделось с голодухи. Бедная ты моя, – произнёс он сочувственно, оглядывая худое, почти прозрачное тело внучки. Только глаза Акулины остались прежними: сверкали зелёным светом, будто прозрачные изумруды.

Ноздри чуть более длинного, чем надо, носа Акулины раздулись от ярости, сероватая кожа на лице порозовела. Она бросила на деда сердитый взгляд, в котором, однако, сквозила жалость. В последние месяцы он сильно ослабел и поэтому подолгу спал. Сейчас на его округлом лице застыло сонное снисходительное выражение.

– Ничего мне не привиделось! Я не голодная. Кто подобрал в доме самые последние крошки эмоций? Ты что ли? Нет, я. Кто следил за хозяйством? – пробурчала Акулина.

Несведущему человеку могло показаться: внучка весьма непочтительно обращается со старшим по возрасту. Антип намного старше внучки и когда-то впрямь выглядел древним дедом. Но за столетие сильно помолодел и теперь внешне сравнялся со стареющей внучкой. Да и родство их было настолько дальним, что добавлять пра-пра-пра перед словом дедушка быстро надоело.

– Ладно, ладно. Ты. Только чего за ним следить, пустой дом, брошенный… – Антип с трудом слез с полки шкафа на пол. Повёл носом-пуговкой, принюхиваясь будто собака. – Никак и, правда, человек сюда приходил.

Акулина всплеснула тонкими ручками.

– Да она по всем комнатам шастала! Посмотри: кровать сюда перетащила, а ты ничего не услышал.

Антип смутился.

– Это я маху дал. Погоди, ты сказала она. Лена вернулась? – произнёс он с надеждой.

Акулина печально покачала косматой головой, острые кончики маленьких ушей шевельнулись.

– Странная девушка. Эмоциями переполнена, но они смазанные какие-то. Непонятные.

– Э, как потеряла ты навык, голубушка, – усмехнулся Антип, глубоко посаженные голубые глаза ласково посмотрели на внучку.

– Не потеряла. Сам увидишь.

Антип встревожился.

– А она не вор? Или хулиганка какая.

Акулина засмеялась, будто чисто и серебристо зазвенели колокольчики. Антип улыбнулся в усы: давно не слышал её смеха.

– Девчонка взяла ключи в схроне, потом спальное место приготовила. Стал бы вор так поступать?

– Ты права. Но если она не из Шульцев, то тогда кто?

– Узнаем, – Акулина распахнула створку шифоньера, повела подвижным носиком, втягивая запах от вещей новой постоялицы. – Хорошо пахнет: здоровым духом и телом. Жаль, не проявила уважения к дому. Придётся её немного поучить.

Антип, выбирая пёрышки из густых длинных волос, усмехнулся.

– Не поклонилась на пороге?

– Вообще никак не поприветствовала дом, вошла бесцеремонно и без боязни. Не порядок это. К Мирону в баню полезла без спросу, тот едва успел спрятаться за тазами. Защиту у входа поломала, целую тропу прорубила. А уж как я старалась, растила берёзку, заглушая остальные семена.

– Молодая?

– Кто? – подняла тонкие, будто ниточка, брови Акулина.

– Новая хозяйка молодая? – Антип собрал перья, вытащенные из волос, засунул в карман ветхих залатанных штанов.

– Молодая. Но одета, как мужчина, – возмутилась Акулина.

– Ладно тебе. Наша Лена тоже иногда надевала мужскую одёжу. Раз молодая, значит неумеха, глупая. Научим, воспитаем, – Антип размял плечи, притопнул ногой, обутой в мягкий кожаный сапожок. – Эх, кота бы где взять или на худой конец мышку.

Акулина вздрогнула.

– Только не мышь. Я старалась, выводила этих тварей, а теперь запустить в дом. Да ни за что! Узнаю у Мирона, не видел ли он кота по соседству. Пригласили бы животину на постой.

Антип обнял внучку, потёрся носом-картошкой о её впалую щёку.

– Умница. Это было бы неплохо.

Лицо Акулины порозовело. Она давно не видела ласки от дедушки, потрясённого отъездом хозяев. Шульцы покинули дом, забыв своих хранителей, оставив их погибать.

– Тебе помочь вниз спуститься?

Антип покачал головой.

– Сам. Потихоньку.

– Тогда я за котом побежала.

Подол сарафана взметнулся, словно завихрился крохотный смерч – через секунду Акулина исчезла.

Антип при внучке крепился, не хотелось расстраивать, но стоило ей уйти, как он сгорбился, и, кряхтя, стал спускаться по ступенькам на первый этаж. У него не хватало сил на быстрое перемещение. Хорошо ещё, что возможность быть невидимым не зависела от его физического состояния, иначе бы новая постоялица, он боялся назвать её хозяйкой, заметила его спящим в мягких игрушках. Он любовно касался стен, помнившим многие поколения Шульцев, рождавшихся и умиравших в этом доме. Он сам был одним из них. И хотя память о человеческом облике значительно потускнела, всё ещё теплилась в нём. Антип спустился по лестнице. С грустью окинул полупустую столовую, окна без штор, протопал в укромный уголок между кухонным и разделочным столами, уселся на пол и смежил веки. Надо бы обойти комнаты, проверить, всё ли в порядке, но сил на это не доставало. В полудрёме Антип видел себя молодым парнем, прибывшим в Темерницкую таможню писарем. Крепость имени Дмитрия Ростовского была совсем новенькой, выстроенной пять лет назад. Деревянные жилые и присутственные дома ещё не успели почернеть, а каменные стены крепости казались несокрушимыми. В тысяча семьсот пятьдесят четвёртом он женился на дочери начальника таможни Амалии и ни разу не пожалел о своём выборе. Имя Амалии значило – работа. Жена, будто оправдывая его, трудилась не покладая рук. Дом содержала чистым, домочадцев ухоженными и сытыми. Один за другим родились трое сыновей. На глазах Антипа тогда ещё Николаса на месте таможни образовался город. Разросшуюся семью Шульцев старый дом уже не вмешал, Николас приобрёл участок земли в быстро строящемся городе Нахичевань рядом с Ростовом. В одна тысяча восемьсот четырнадцатом семья перебралась в новый дом. Николасу исполнилось шестьдесят, семья старшего сына Витольда осталась жить с родителями, средний и младший сыновья отправились искать счастья в Москву. Антип тяжело вздохнул, неожиданное появление девушки в доме разбередило душу. Он так и не узнал, что случилось с сыновьями, в отчий дом они больше не вернулись. Витольд же утешил отца и мать внуками. Четверо крепких мальчиков бегали по дому и сидели за столом, радуя бабушку аппетитом. Николас, прожив большую часть жизни в России, решил принять православную веру, но что-то постоянно мешало ему покреститься. Заболел он неожиданно, в горячке пролежал всего три дня. Перед смертью попросил позвать священника, но тот опоздал, а узнав, что старый Шульц некрещеный, отказался его отпевать. Душа Николаса не желала покидать дом. Кто-то смилостивился над его душой, не смирившейся со скорой гибелью, и пожелал дому, не имевшему мистической защиты, оставить хозяина. Бывший Николас очнулся на чердаке. Он не сразу понял, что стал другим. Его больше не тревожили физические боли, он не нуждался в пище, по крайней мере людской. В потускневшем зеркале на чердаке он увидел свой новый облик: крепкий лохматый и косматый старичок, с белой бородой и острым взглядом серо-голубых глаз, под кустистыми бровями. Всё тело, даже ладони покрывал мягкий, будто пух, мех. Странно, но его не тревожило превращение в глубокого старца. Будучи человеком, он выглядел моложе: умер в шестьдесят шесть. Но внутренним чутьём понял: всё идёт правильно, так и положено хозяину дома. домовому. Знания о скрытом от людских глаз мире входили в него отовсюду, будто разлитые в воздухе. Он узнал своё новое имя: Антип. Понял, что домовые рождаются стариками и со временем молодеют, а превратившись в маленьких детей, исчезают без следа. Антип с энтузиазмом взялся за новую работу по сохранению родного очага. В прошлой жизни он всё делал основательно, эта привычка осталась с ним и теперь. Оказалось, он не может покинуть дом. Незримая сила отбрасывала его назад. Стоя невидимым на пороге, Антип проводил своё прежнее бренное тело в последний путь, его повезли хоронить на Армянское кладбище. Он даже видел проект своего памятника, но это не затрагивало душу, принявшую новый облик.

Антип верой и правдой служил своему роду: делая подсказки во сне, направляя на нужный путь, поглощая отрицательную энергию ссор и скандалов. Со временем он стал немного похож на себя в человеческом облике.

Сменялись поколения Шульцев. Однажды он проснулся на чердаке от необычных звуков. Зажав платок зубами, тихо стонала Марика, шестнадцатилетняя дочь праправнука. Антип приблизился и в ужасе заметил меж её ног окровавленный комочек. Марика обтёрлась платком, переодела юбку, спрятала выпачканные вещи в холщовую сумку. Наклонившись над крохотным ребёнком, с брезгливостью посмотрела на голое маленькое тельце. Потом решительно сжала пальцы на тоненькой шейке. Антип, возмущённый совершаемым преступлением, толкнул горку из старых стульев. Марика испуганно оглянулась. Он, быстро переместившись, завернул ребёнка в платок, обернувшись котом, прыгнул в открытое окно чердака. Марика повернула голову и увидела: громадный серый кот, держа в зубах свёрток с новорожденным, вышагивает по коньку на крыше. Боясь привлечь к себе внимание, Марика швырнула в кота ножку от стула, но животное уже скрылось за трубой.

Выкинув сумку с вещами в мусор, она осторожно поискала кота и младенца в саду, за домом, во дворе. Ничего не отыскав, облегчённо выдохнула.

Вскоре в доме Щульцев появилось новое существо. Несчастный недоношенный младенец превратился в домашнюю кикимору Акулину. Антип лишь позже сообразил: дух девочки уже отлетел, когда он схватил свёрток. Непутёвая мать родила и убила младенца. Именно неистовое желание спасти кроху, оживило слабое тельце, и оно приняло новую мистическую сущность. Спрятавшись от взоров Марики за трубой, Антип вместо младенца обнаружил страшно худую девчонку крохотного росточка.

Долго ему пришлось воспитывать взбалмошную кикимору, обиженную на преступницу мать. Акулина подросла, слегка поправилась, нрав её смягчился, она стала хорошей помощницей Антипу.

А вот род Щульцев начал угасать. Антип запутался считать, у какого по счёту внука появилась дочь Елена, ставшая последней в роду. Хотя насчёт Елены он спорил с Акулиной. Так вышло, что оба не заметили беременности её матери. Позже они узнали, почему.

Девочку полюбили, бережно охраняли от неожиданных падений, опасных шалостей и ночных кошмаров. Взрослой Елене как умели навевали сновидения о детях, подбрасывали вещи, игрушки. Бесполезно. По их мнению, Елене, ей исполнилось тридцать пять, пора бы уже завести детей. Но вскоре начались разговоры о переезде в другую страну, туда ранее отправились искать счастья родители мужа Елены. Антип и Акулина надеялись: хозяева, дом которых тщательно оберегали от пожаров и воров, возьмут их с собой в новое жилище. Они с печалью наблюдали, как сновали по комнатам чужие люди, вынося купленные у Шульцев вещи. Хозяева продали всё, что смогли.

Антип смахнул слезу. Тот страшный день время от времени всплывал в памяти. Лена с мужем молча посидели на оставшихся в кухне табуретках, потом подняли сумки и вышли на крыльцо.

– Вы забыли нас! – крикнул Антип.

Конечно, его никто не услышал, лишь во дворе поднялся ветер.

– Вернитесь! Мы пропадём в пустом доме, – отчаянно заверещала Акулина, цепляясь слабыми ручками за их сумки.

Щульцы, удивлённые враз потяжелевшими вещами, с трудом потащили их на улицу. Возле калитки путешественников ожидало подъехавшее такси.

Антип вытолкнул из окаменевшего горла слова.

– Акулинушка, уезжай с ними, ты ведь можешь покинуть дом.

Акулина сразу отпустила сумки, опустив голову, побрела к нему.

– Нет уж. Будем вместе ждать новых хозяев. Эти оказались предателями.

Первый год они питались оставшейся в доме энергетикой, выпили её досуха. Антип, экономя силы, стал впадать в спячку. Акулина, будучи не привязанной к дому, её территория захватывала весь участок Шульцев, могла выходить во двор и забирать отрицательные эмоции у редких прохожих. А те, не могли понять, отчего у них резко улучшается настроение. Иногда ей удавалось подозвать к забору соседских детей, прикидываясь котёнком или зайчиком. Пока дети умилялись животному, она отпивала весь негатив: плаксивость, капризность, плохой аппетит или нервозность. Но потом и соседи оставили свои дома.

Акулина делилась энергией с Антипом, не давая ему отчаяться. На третий год в дом забрались воры. Ничего нужного отыскать им не удалось, зато для домашней нечисти наступил праздник. Антип с Акулиной вдоволь повеселились, гоняя воров по комнатам. Перепуганные грабители снабдили их энергией до краёв. Так им удалось продержаться ещё год. Акулина хотя и получила от воров энергию, испугалась за дом, и теперь растила бурьян по всему периметру участка. Через заросли не рискнули пробраться даже вандалы, которые разорили соседний дом. Любимый кикиморой вьюнок, затянул всё пространство, не давая прорасти другим растениям. Антип больше не верил в новых хозяев. Угаснуть и потихоньку развоплотиться, ему не позволяла лишь внучка. А вот Акулина не отчаивалась, продолжая следить за порядком и чистотой в доме.

На четвёртом году их одиночества с западной стороны поселился новый сосед. На его участке началось бурное строительство. Акулина появлялась в доме, будила деда и поила его энергией. Антип окреп, стал заниматься домом. Выгнал расплодившихся мышей, убрал пауков, так пугающих Акулину. В чердачное окно, словно в кино, он наблюдал за преображением соседнего участка. Там среди деревьев появилось рукотворное озеро, дом стал выше и оделся в новую крышу. Озеро Акулина называла бассейном, а странные полосатые кресла – шезлонгами. Когда стройка прекратилась, поток энергии не иссяк. Сосед, молодой мужчина, каждые выходные звал гостей и закатывал вечеринки. Антип не любил звуки варварской музыки, закрывал плотно окна и затыкал уши. Акулина же радовалась шуму и крикам. Никто из гостей не замечал шуструю кикимору, наблюдающую за ними через сетку-рабицу.

На шестой год сосед перестал устраивать вечеринки, в саду всё чаще стояла тишина. Иногда на шезлонге у бассейна лежала девушка, музыка играла негромко, от мангала тянулся запах рыбы, не мяса, как раньше. Акулина кривилась, называла получаемую от девушки и соседа энергию невкусной, кислой, но приходилось довольствоваться и этим.

На седьмой год пришлось снова голодать. Сосед стал редко появляться в доме. Бассейн затянула зелень, газон зарос. Но им удалось выжить: Акулина дважды запаслась энергией от похоронной процессии. Неожиданно разрешили хоронить в давно закрытом кладбище, расположенном в конце улицы. Энергия горя и боли совершенно не подходила домовому, нездоровая пища не позволила ему угаснуть, но сделала больным и вялым.

Месяц назад, сидя на крыше, Антип заметил соседа. Тот отрастил бороду, как-то потускнел. Нехотя и лениво мужчина наводил порядок в заброшенном подворье, чистил бассейн. Снова стал включать громкую музыку, вынуждая домового прятаться в комнате и затыкать уши.

– Возвращается, – заверещала Акулина, прерывая его размышления. Она резко приземлилась рядом с Антипом между столами. – Тащит через заросли тяжёлую сумку. – Хихикнув, добавила: – Даже Макар из бани выглядывает.

Антип усмехнулся.

– Если уж банник на свет вылез, происходит важное событие.

– Совсем забыла, – Акулина блеснула яркой зеленью глаз. – Мне сегодня везёт, как никогда. Договорилась с Софроном, он пришлёт Цезаря к нам на постой.

– Цезаря? Это ещё кто?

– Кот. Спасибо баннику, ему удалось связаться с Софроном, тому как раз кота в мешке подбросили.

Антип хрюкнул.

– Кота в мешке? Как бы нам не пожалеть о таком подарке, – вспомнив о корыстном и вредном лешем, схватился за голову. – Чем мы будем расплачиваться с Софроном? Да и кот, наверно, не качественный, раз от него хозяева избавиться хотели.

Акулина надула тонкие губы.

– Леший Софрон к нам со всем почтением, самому кот требуется. Мышей в лесу развелось видимо-невидимо. А что выбросили, так Цезарь им объяснил: хозяева чистопородного свинкса завели. А он, беспородный, стал не нужен.

– Сфинкса, – поправил внучку Антип. Помнишь, хозяйка Лена держала такого же уродца. Даже он, домовой, его побаивался. – А ты чего кладбище лесом называешь?

– Я и говорю свинкса. Про кладбище при Софроне лучше не упоминать, сам знаешь, он свои владения лесом величает.

Стукнула входная дверь. Антип с Акулиной притихли. Они могли переговариваться в диапазоне, не слышимом для человеческого уха, но не любили это делать.