– А и было, Лиль. Смерть она, знаешь, с жизнью рука об руку ходит, как закадычные подруженьки. А где жизнь – там и любовь, и добро, и милосердие есть. Разруха кругом, горе, страх, взрывы, пули, каждый день – как последний, а ведь умудрялись и стихи слагать, и шутки шутить, и в победу верить, и влюбляться вот. Тем и отличается человек от зверя, внуча.

Елизавета Васильевна много чего вспоминала ещё. О Гришеньке своём не одну историю излагала, а тысячи, тот только головой качал: «Ой, Лизок, ну и горазда ты болтать!», да скупо улыбался. Но и улыбки той лёгкой хватало, чтобы бабушка – Лизок, Лизонька – расцветала на глазах.

Словом, грезила Лиля о любви похожей – раз, о принце, чтоб вылитый дедушка – два, и, в конце концов: если они с бабушкой – как две капли воды, то и мужа подать Лильке такого же – три. И вдруг – Петров, из разряда: цирк уехал, а клоуна забыли. Как? Почему? Хоть спрашивай себя до посинения, ответ найдёшь ли… Как не найти и той причины, почему разоткровенничалась, почему обо всём поведала без утайки отцу Петрова. От неожиданности, что ли: свалился как снег на голову, как выигрыш в лотерею, спасателем и спасителем. Или в знак благодарности пригласила Лилька бригадира на чай? Да любопытство плюсом: разбирало, ой, разбирало  девицу. Что значит «покоя ни днём ни ночью нет от этой рыжей»? Когда его сын сказал, точно ли этими словами? А зло говорил, или по-доброму, с улыбкой, или нет? Вопросы множились как копии в неисправном ксероксе. Помнится, заел однажды у Лильки на работе агрегат, бумаги попортил почём зря, выплёвывая лист за листом. Пока сообразили что делать – полпачки откопировал.

Андрей Сергеевич Петров слушал Лилю молча, лишь ложечкой сахар в чашке размешивал. От угощения к чаю и какой-либо еды отказался, покрепче чего тоже не просил. Хорошо хоть приглашение принял. Принял просто и без удивления. Чемодан помог донести и вообще приятным, спокойным человеком оказался. «Не то что некоторые, – мысленно съязвила Лилька в адрес сына Андрея Сергеевича, – не будем пальцем показывать…». Скачет по жизни: Фигаро там, Фигаро здесь, и в Москве тоже Фигаро, а ты тут, Лилия Сергеевна, в лифте застревай, на поезд опаздывай.

– Я могу вас отвезти.

– Что?

– Я могу вас отвезти в Москву. На машине. Я хоть так, хоть этак собирался к сыну ехать. Отпуск у меня с завтрашнего дня. Я думал денька на три махну с мужиками на озеро. На рыбалку, а потом уже и Максима проведать можно будет. Но раз уж такая катавасия получилось, то рыбалку на попозже перенести не проблема. Соглашайтесь, Лиля.

– Да ведь я не по вашей вине застряла, что же вы планы менять будете, зачем? – изумилась Лилька.

– По нашей, и не спорьте. Хозяйство лифтовое – наше, не доглядели мы, значит, где-то что-то, не предотвратили поломку. Считайте – моральное удовлетворение и вам, и мне. Вы в Москву попадёте таки, я вину организации заглажу. А рыбалка никуда не денется. Я и в Москве найду где удочки закинуть, точнее под Москвой. Ещё и сына позову. По рукам, рыженькая? – улыбнулся Андрей Сергеевич. И так тепло от его улыбки, от «рыженькой» стало, так светло на душе, что она вздрогнула.

Лиля проснулась в четыре. Открыла глаза, будто приказал кто. Раз – и лупай в потолок, не пойми зачем. До подъема по будильнику два с половиной часа, до встречи с Андреем Сергеевичем – три с половиной. Спрашивается, чего не спится в ночь глухую, Лилия Сергеевна? Перевернись на другой бок, и всё – мечтай о радуге над речкой. О Москве златоглавой в утренней или вечерней дымке, в лучах солнца, о встрече с бывшим одноклассником мечтай, представляй её в подробностях до каждой секундочки, засыпая, но нет: сна не видать, хоть крутись до посинения.

«А у нас отчества одинаковые, – дошло вдруг до Лильки. Ну, с отцом Петрова, – вот чудо-то. Ой, чудо, тоже мне. Ещё скажи – знак! Опять – знак. Вставай уже, раз такое дело. Не уснёшь нынче!» Лиля встала со вздохом. И правда ведь – не уснёт. А делать что? Пошаталась бесцельно по квартире. Умылась, причесалась. Снова всё проверила: документы, обратный, теперь уже только обратный билет, деньги, зарядка. Накрасилась. На бал, что ли, собираешься? До Москвы пилить и пилить, хороша будешь с размазанным макияжем. Стёрла. Стрелки, брови, губы. Ресницы. Вот, дурочка. Переоделась: эти джинсы не таки, лучше брючки льняные. В машине брюки помнутся, будут как из одного места, как из задницы, короче, будут, подавайте джинсы назад. Может, шорты? Заварила чай в термосе. В другом – кофе. Чтобы выбор был. Бутерброды наклепала: сейчас аппетита нет, а в дороге появится, к бабке не ходи. И потом, вдруг Андрей Сергеевич проголодается, а у неё тут раз – и всё готово. С сыром, с колбасой. Плюсик в карму невестки. И яблоки ещё. И бананы взять, нечего им в холодильнике болтаться. Родители придут цветы поливать, кота кормить, всё равно не возьмут, не съедят, чего добро пропадать будет.

В семь утра Лиля стояла у лифта и размышляла: вызывать, или не вызывать, или ну его нафиг? До встречи – полчаса, что она за это время по лестнице не спустится аккуратненько? Спустится, конечно. А лифт – товарищ ненадёжный, спасибо, проверили вчера.  Спустилась. Напротив подъезда стояла машина. Чёрного цвета, чёрт его знает какой марки. Нахальной марки, потому что перегородила всё на свете. Въезды-выезды, входы-выходы. Андрей Сергеевич где проедет, если что? Ей, Лильке с чемоданом, пройти как? К тому же сейчас бабушки с тележками, мамочки с колясками посыплются из подъезда, как яблоки из авоськи, скандалу с утра не оберёшься. Зачем перед дальней дорогой скандал?

– Мужчина! – решительно двинулась к машине, рядом с которой, стоял спиной к подъезду курил водитель. Ну, а кто ещё, если не он? – Послушайте, мужчина, вы очень неудачно поставили свой автомобиль! Я вам говорю, вам, слышите?

Он обернулся.

Лилька глупо улыбалась с себя вот уже часа три. Глупо – потому что утром не узнала Андрея Сергеевича. Ничего в мужчине, стоящем у нахальной тачки, в мужчине, на вид примерно лет 45; не очень высоком, но подтянутом и сухощавом, спортивного, в общем, телосложения, как принято говорить, ничего в этом мужчине от вчерашнего бригадира ремонтников не осталось. У Лили слова в горле застряли, что называется, и ноги заплелись – споткнулась на ходу, когда он вместо приветствия спросил:

– И вам не спится?

– Не спится, – буркнула Лилька в смущении. Скандал не состоится, слава богу: бабушки и мамочки машину у подъезда не обнаружат. – Богатым будете, Андрей Сергеевич, я вас не узнала.

– Богатым – это неплохо. Хорошо бы ещё и счастливым. Гулять – так на все. Ну, что, Лиля Крылова, поедем в столицу нашей Родины?

– Поедем! – согласилась задорно. Хотела подтащить чемодан к багажнику, но Петров-старший перехватил с улыбкой:

– Позвольте поухаживать за дамой?

– Пожалуйста, милости просим, ухаживайте на здоровье, пока не надоест, – она рассмеялась в ответ.

Нет, всё-таки как сложились обстоятельства замечательно. И не зря в народе говорят: всё, что ни делается, всё к лучшему. Кто его знает, какие бы попутчики попались Лильке в плацкарте, какой проводник, а тут вроде бы приятная компания собралась. И можно о Петрове-младшем поболтать не стесняясь. С Петровым-старшим. А то, что болтать с ним ненапряжно, Лиля уже уяснила. И глупо улыбаться несколько часов подряд – тоже можно.

– Сейчас будет большая заправка. Остановимся. Вы не против перекусить, Лиля Сергевна? Я чай взял с бутербродами.

– И я. И я взяла.

– Тогда сначала – твои, а потом каждый – свои. Ничего, что я на ты перешёл?

– В свете последнего покушения на мои бутерброды – это даже логично.

– Принято, – усмехнулся Андрей Сергеевич. – Сейчас устроим мировой бутербродный чемпионат: кто успел, тот и съел.

– Кто не успел, у того есть яблоки. И бананы.

– Хитра лиса Лиля, ой, хитра.

– Не хитра, а предусмотрительна.

– Предусмотрительна, ишь ты.

– Ишь я.

Так, с шутками-прибаутками, понарошку препираясь, подъехали к заправке. «Щёки болят уже, – подумала Лилька, – и рот до ушей, хоть завязочки пришей, сколько можно смеяться? Серьёзней нужно быть, гражданочка, серьёзней, Лилия Сергеевна. А то что об вас люди добрые скажут, какое мнение составят?» Добрый людь Андрей Сергеевич ничего такого ужасного не сказал, только предложил уничтожить сразу весь мировой запас бутербродов. До последней крошки сыра, до последней капли колбасы:

– А то задохнутся, Лиль.

– Пусть лучше утроба лопнет, как говорила моя бабушка, чем добро пропадёт?

– Типа того. Справимся?

– Должны.

– Может, в кафе придорожное зайдём? Там цивилизация: столы, стулья.

– Не хочется что-то. Насидимся ещё.

– И то верно. А стоя больше влезет. Ну что же, приступим, коллега.

Выбрали тенистое местечко под ивой, что раскинула свои ветви рядом с заправкой. Припарковались аккуратненько, вылезли из авто, багажник открыли. Внутри его (на чемодане) скатерть-самобранку из бумаги расстелили, да и приступили.

– Я не пан, я пропал, Андрей Сергеич, всё, – спустя полчаса заявила Лиля и взмолилась: – Больше не могу, смилуйтесь!

– А понадкусывать?

– Не-не! – хихикнула, подняла ладошки вверх. – Сдаёмсу. Иначе в Москву никто не доедет.

– Эх, Лиля, Лиля. Мы тебя воду возить нанимали, а ты рысаком оказалась. Придётся в таком категорическом случае прибегнуть к помощи зала. Где-то тут возле баков крутилась парочка лохматых аборигенов, я думаю они возражать не будут против угощения, – Андрей Сергеевич оглянулся и присвистнул, завидев чёрный хвост бубликом. – Эй, Барбос, или как там тебя? Ну-ка, иди, иди сюда, мой хороший, иди. На, на, и друга своего зови. Тузик, говоришь? Ну, Тузика зови. Давай-давай! Зови, не жадничай.

Лилька с улыбкой наблюдала, как две дворняги подскочили к нему наперегонки. Доверчиво нюхали руки Андрея Сергеевича, пакет с едой, припадали на передние лапы, вставали на задние, опираясь о его колени, повизгивали, поскуливали от удовольствия. Как будто нечаянно увидели старого знакомого, подумала Лиля.

– Встреча в верхах прошла конструктивно, – прокомментировал собачью радость Петров, – повар на званом обеде превзошёл сам себя, делегация осталась довольной. Надеюсь, требовать продолжения банкета вы не будете. Да, Тузик?

Будем, будем, а как же, провентилировала хвостами в ответ делегация.

– Простите, ребятки, но больше у нас ничего не осталось, не виннипушничайте понапрасну. Ну, что, Лилия Сергеевна, готова держать путь? Мимо острова Буяна к царству славного Салтана?

– Кстати, о царе, – Лилька уселась в машину, подтвердила тем самым свою готовность. – Вот вы при первой встрече тогда сказали…

– Ты, – поправил Андрей Сергеевич, – ты сказал.

– Точно, – чуть смутилась Лиля, – ты. Так вот. Ты тогда произнёс: та самая Крылова, от которой покоя нет ни днём, ни ночью. Это Макса слова? Он так обо мне говорил?

– Нет. Оксана говорила. Жена. Мать. То есть, мне жена, а ему – мама.

Они выехали с заправки.

– Ты не думай, Лиль, что наш Макс дурака валял и цеплялся к тебе от нечего делать. Оксанка-то сразу поняла: всё, говорит, пропал сынок. Прикипел к девчонке, доставать её будет. Хоть от любви, хоть от ненависти. Чувства свои проявлять. Мальчишки – они ж такие: чем больше кнопок на девчонкином стуле, чем больше нравится, тем сильнее дразнит. И вот если бы ты замечала его, привечала – может, он бы и остыл. Может, и нет, конечно. Только дома он все уши прожужжал матери: а Крылова то, а Крылова сё. Рыжая, рыжая. Рыжая-бесстыжая. Лилька-Шпилька. Уж я к ней и так и этак, со словами и без слов, как поётся. Обломал немало веток, наломал немало дров*.

– Я думала, что Максим терпеть меня не может. И специально изводит. Шуточки эти его дурацкие. Прозвища.

– Внимание пытался обратить на себя. Вот и вредничал. Заводился, конечно, что не удавалось. Обижался на весь свет. Оксана рассказывала потом: явится домой злющий. Бурчит, портфель пинает. Хорошо, хоть на тренировках пар спускал. Бывало, не спит допоздна: вроде книгу читает. А спроси о чём – не вспомнит. И винить некого. Голову ты ему не морочила, наоборот даже. А покоя хлопцу нет. Он и уехал, Лиль, из-за тебя. Мол, шансов нет. Забыть, сказал, не могу здесь. Знаю, что в любой момент увидеть могу, а сил уже нет понимать – что всё бесполезно.

– А вы не сердитесь на меня?

– Ты.

– Я имела в виду вы – вас, родителей. Ты и Оксана. Мама. Всё-таки разлука с сыном из-за какой-то рыжей девчонки.

– Лиль, глупо сердиться. Что за разлука? Он же не на другую планету улетел? Оксанка пофыркала для порядка. Целых полчаса. А потом снарядила котомку, куда делась. Теперь, думаю, только радуется. Лишний повод есть почаще в Москву наведываться.

– А почему… – Лилька едва успела прикусить язык, чтоб не сорвался вопрос: а почему сейчас нет рядом Оксаны? Почему она не поехала, но вовремя спохватилась. Что же она лезет не в своё дело? Какая ей, собственно, разница, где жена Андрея Сергеевича.

– А почему я вас не помню по школе совсем? – фух, выкрутилась вроде. Ох, уж это любопытство. – Не то, чтобы я знала родителей всех одноклассников, но хоть что-то как-то да слышала, встречала. А вот вас – нет. Ну, ладно – на школьные собрания многие предки не ходили, но к директору там, или к классухе, вызывали же по любому. Макс ведь не паинька.

– А твоих вызывали, Лиля?

– Ага. Пару раз случалось. Когда с урока сбежали классом. Ну и так ещё, по мелочи. Между прочим, когда с физры свалили, Петров, Макс в смысле, заводилой был. Мы не выдали его, естественно. Поэтому всех родителей тогда директор на ковёр вызвал. Навроде экстренного собрания. Вместе с детьми. Но ни один из вас не пришёл. Я это к тому спросила, Андрей Сергеевич, что пытаюсь объяснить сейчас, почему не признала вас в бригадире. Тебя, то есть, – кажется, я слишком много болтаю, решила Лилька в ответ на молчание Петрова-старшего. И любопытничаю. Ну и пусть! – разозлилась вдруг ни с того, ни с сего. Тем более, душу перед ней никто, кажется, раскрывать и не собирался.

– На то была причина, – наконец произнёс Андрей Сергеевич. – Не скажу, что уважительная, но весомая. Вы о ней, Лиля, несомненно, узнаете, но попозже. А сейчас нам нужно узнать, почему мы встряли.

– Что мы сделали?

– Встряли. Стоим в пробке уже двадцать минут. В довольно удивительной. Странной. При моей памяти впервые именно здесь и такая огромная. Мы не двигаемся вообще. Вы, Лиля, посидите, а я пойду посмотрю, что там. Да других водителей поспрашиваю.

– А я и не заметила. Андрей Сергеевич, Андрей, подожди… подождите!

– Всё нормально, Лиля. Не переживайте. Я сейчас вернусь.

Андрей Сергеевич вернулся в машину минут через пятнадцать-двадцать, Лилька уже извелась вся: ну что же там случилось?

– Расклад такой, Лиля. Встретились две фуры. Одна в овраг ушла, от удара, вторую на дороге развернуло, да ещё легла на бок. И поперёк. Все полосы загородила. Проезда нет, ни туда, ни обратно. Неясно когда возобновится движение. Через час: кран уже вызвали и службы все здесь, или через три-четыре. К счастью, обошлось без смертельных жертв.

– Ох… как хорошо. В смысле, что без жертв обошлось. Что же делать? – не то, чтобы Лиля встревожилась, или досада её взяла из-за непредвиденной задержки. Просто не хотелось лишний раз торчать в летний зной в автомобиле, когда в полях подсолнушки желтеют, в небе облака сбились в кучку, как тополиный пух, упавший в какой-нибудь пруд, и плыли, плыли навстречу солнцу.

– Вариантов вижу два: присоединиться к оптимистам и продолжать стоять; либо вступить в лихие ряды партизан-обочечников, которые, вон, видишь, мчат до первой просёлочной тропинки, возвращаются назад и уходят в объезд. Потеря времени – те же три-четыре часа. Но…

– Но лучше медленно ехать, чем быстро стоять!  – продолжила Лилька. – Согласна вступить в лихие ряды. Во мне проснулся дух авантюризма двоюродного деда-кавалериста.

– Принято. Мне нравится ход ваших мыслей, МарьИванна.

– Что?

– Анекдот. Проехали. И поехали, Лилия свет Сергеевна. Мне нравится дух твоего деда. Лишь бы обочина пробкой не заразилась. Не хватало ещё в пылюке застрять.

– А что за анекдот, Андрей Сергеевич?

– Э…ммм… ну… в общем… рано тебе ещё такой рассказывать, – усмехнулся Петров, но почему-то заёрзал на сиденье, как будто бы смутился. Кирпичный румянец лёг на плиты его скул, проступил неровно, а сам Андрей Сергеевич своей нервозностью напомнил Лильке её нашкодившего кота.

Лиля не выдержала, прыснула сначала в кулачок, а потом расхохоталась в голос: анекдот она знала, и даже несколько его вариаций, чай, не кисейная барышня. Но вот ведь – будто бес в ребро пихнул – вздумалось подразнить человека да посмотреть на его реакцию.

– Да ты смеёшься надо мной, ах ты ж, Рыжик! Лисий нос!

– Не думала даже!

– Так я и поверил. Ну, Лиля, держи теперь ушки на макушке. Отольются лисице крошки колобка!

– Ой-ой. Я вся боюсь, мурашками покрылась. А где мы едем, Андрей Сергеевич?

– Если не ошибаюсь, зарулили в Лискинский район.

– Лискинский? Лискинский-Алискинский. Чудеса!

– Точно! Привёз лису Лилию под Лиски. Или к лискам. Эх, не спешили бы в Москву, показал бы тебе одно место. Дивное-предивное. Светлое. Так и называется: Дивногорье.

– А кто сказал, что мы спешим?

– А разве нет?

– Нет. И да. Просто… просто не факт, что по приезду я тут же побегу к Максу. Скорее всего, я ещё день буду бродить-гулять по Москве, с мыслями собираться, чувства в порядок приводить. Так какая разница, где я буду наводить уборку в своей голове? На Арбате или в этом, как его, Дивноморье.

– Дивногорье.

– Вот. Дивногорье. Что-то есть в его названии такое волшебное. У Дивноморья дуб зелёный. Или Мариесемёновское, что ли? Созвучное Беловодью из «Волкодава». Правда?

– Ну так. Славянское же.

– Только, чур, сейчас мне ничего о нём не рассказывать! Я хочу увидеть сама. Знаешь, Андрей Сергеевич, как? Как будто сейчас я в чёрной повязке, а приеду, она спадёт, и я получу самое верное и сильное впечатление! – Лиля по-детски оживилась в предвкушении, даже в ладоши радостно прихлопнула. И от радости той, от чуть резких движений, затряслись пружинки-кудри рыжие, зазвенели, кажется, медными колокольчиками. Отражался солнечный свет в их пламенной рыжине, и в веснушках, и в зрачках сиял он.

– Принято. Тогда о чём же будем вести беседу? Нам минимум час-полтора пилить ещё, – Андрей Сергеевич невольно улыбнулся и залюбовался Лилькой: и захочешь до волос её коснуться, да страшно – обожжёшься ещё, вон как горят. Бедный, бедный Макс. Понятно, почему сбежал в Москву. Бедный. И счастливый.

А Лилька подумала: что на неё нашло? Спонтанность – не её конёк совершенно! Ей всегда нужно, чтобы дела и мысли лежали по полочкам, по папочкам, чтобы не в разброс, а по очерёдности, по плану. Рационально, стабильно, без всяких там неожиданностей. И на тебе: импровизация вдруг проснулась, забила ключом. А вместе с ней и непосредственность, несерьёзность, что ли, появилась. Проснулись да как сбежали! Как закипевшее молоко из-под крышки. Ой, Лиля Сергевна, ты смотри мне!