Глава 2.

– Рад снова видеть тебя. – Приветливо улыбаясь, невозмутимо бросил психолог, усаживаясь за свой стол.

Я невесело усмехнулась и кивнула. Не могла ответить ему взаимностью.

– Итак, Полина… Ты здесь, ты пришла. Позволь же сразу спросить, чего ты хочешь от этой терапии? – Спросил мужчина и выжидательно посмотрел на меня.

– Хочу, чтобы мама успокоилась. – Пожала плечами я.

– Забота о маме – это прекрасно. Но этого недостаточно. Чего ты хочешь лично для себя?

– Ничего.

– Совсем? – Мужчина удивленно приподнял бровь, уставившись на меня с немым вопросом в глазах. Но я не ответила. Он несколько секунд выжидательно смотрел на меня, затем разочарованно поджал губы и вздохнул. – Твою жизнь можно назвать счастливой?

– Она вполне сносная.

– Разве ты не заслуживаешь чего-то большего, чем просто сносная жизнь?

Повисла пауза. Я нахмурилась и почему-то зависла. Вопрос поставил меня в тупик и заставил нервно ерзать на стуле. Я потерла запястье рядом с часами и сцепила руки в замок.

– Не знаю. Не думаю. Я не знаю. – Ответила сумбурно, начиная нервничать все сильнее. Руки сами собой сложились на груди, и неосознанно сжалась всем телом.

Психолог хмыкнул, внимательно наблюдая за мной, и сделал пометку в своем блокноте.

– Что ж, ладно… Разберемся по ходу дела… – Мужчина взял в руки стопку картонных карточек и точеным жестом перфекциониста поправил их так, чтобы они лежали ровным прямоугольником. – Это известный тест. Тест Роршаха. Я попрошу тебя расслабиться насколько можешь, и отвечать не задумываясь. Ты должна будешь описать то, что видишь. Идет?

Я без интереса пожала плечами. Как будто ему было нужно мое согласие…

Мужчина стал показывать мне одну за другой карточки с изображением каких-то нелепых чернильных пятен. На некоторых из них угадывалось что-то похожее на очертания людей или животных, на некоторых – просто пятна, которые невозможно было с чем-то ассоциировать. Я послушно описала свое видение каждой картинки, и мужчина удовлетворенно кивнул.

– Теперь я хочу, чтобы ты заполнила этот лист бумаги какими угодно цветами. – Психолог протянул мне белый альбомный лист и подвинул стакан с цветными карандашами. – Не думай. Просто зарисуй его, не оставляя пробелов.

Мне не было необходимости думать. Я взяла черный восковой карандаш и за несколько секунд полностью закрасила лист. Небрежно толкнула его в сторону мужчины.

Подняла глаза. Он посмотрел на меня с интересом, задумчиво потер подбородок, затем кивнул, будто сделал для себя какие-то выводы. Снова сделал запись у себя в блокноте, и взял следующий набор карточек небольшого размера. Разложил их по столу в несколько рядов.

– Выбери любую, ту, которая тебе больше всего понравится. Выбирай внимательно. Не логикой, скорее интуитивно. Прислушивайся к ощущениям.

Я встала со стула и склонилась над столом. Скользнула глазами по карточкам, на которых были изображены странные, словно из глупых детских рисунков, картинки. Сказочные, сюрреалистичные, с изображением людей, пейзажей, загадочных персонажей и абстракций. Я безучастно рассматривала картинки, ничего не вызывало в моей душе отклика, пока я не натолкнулась на карточку, на которой были изображены два револьвера со слегка изогнутыми вверх дулами и резными ручками, лежащие в траве ярко-голубого цвета. Ткнула в карточку пальцем и снова опустилась на стул.

– Хм, прекрасно. – Довольно улыбнулся мужчина, откладывая карточку рядом с моим рисунком, а остальные собрал и убрал в стол. Снова посмотрел на картинку и задумчиво ухмыльнулся. – Интересно… Рассказать тебе мои выводы?

– Как хотите. – Отозвалась я без интереса, откидываясь на стул и скрещивая вытянутые ноги. Перевела взгляд в окно, где над городом нависли тяжелые дождевые тучи.

– Твоя психика изо всех сил блокирует воспоминания, которые причиняют тебе боль. Так что пока мы не будем их касаться, чтобы избежать ретравматизации. – Начал вещать мужчина, но я не реагировала, продолжая разглядывать унылый пейзаж за окном, лишь почувствовала, как от его слов напряглась моя шея. – Но я хочу, чтобы ты понимала: пока травма не будет должным образом переработана, ничего в твоей жизни не изменится. Рано или поздно тебе придется вернуться в тот день… и прожить его правильно…

Мужчина понизил голос на последнем предложении и замолчал, ожидая моей реакции. И она последовала незамедлительно. Мое горло сжало спазмом. Мне вдруг захотелось закричать, во весь голос заорать на этого идиота-психолога. Вернуться? Прожить правильно? Разве можно такое прожить правильно??? Разве может он хоть что-то в этом понимать? Хоть каплю?

Мне хотелось выкрикнуть все это ему в лицо, но я сглотнула болезненный ком, сжала зубы и молча, подняла на него взгляд исподлобья. Удовлетворенный тем, что ему удалось привлечь мое внимание, мужчина продолжил:

– Но не сейчас. Сейчас ты не готова. Пока мы позволим твоей психике реализовывать свой защитный механизм. Мы не будем касаться прошлого. Мы сосредоточимся на настоящем. – Психолог подбадривающе мне улыбнулся и, набрав в легкие побольше воздуха, добавил. – А в настоящем… В настоящем ты чего-то боишься. Очень сильно боишься, и очень сильно хочешь избавиться от этого страха. – Мужчина ткнул пальцем в выбранную мной картинку. – Ты хочешь контролировать свою жизнь. И быть менее уязвимой. Сейчас я хочу, чтобы ты очень хорошо подумала и ответила: то чего ты боишься – реальная угроза или иллюзорная?

Я смотрела на мужчину, слушала его слова и чувствовала, как возмущение и злость, еще секунду назад, разъедавшие мое сознание, уступают место более опасному чувству. Я буквально физически чувствовала, как внутри закручивается противной воронкой страх. Мои мысли будто немеют, затормаживаются. Так всегда происходило, стоило лишь направить память и мысли в это ядовитое русло.

С огромным усилием я заставила себя подавить волнение и сосредоточиться хоть на чем-то, пока удушливая паника не начала раскручивать свой маховик. Судорожно выдохнула воздух, медленно вдохнула. Снова повторила свое действие, слушая, как воздух с шумом входит и выходит из легких.

– Она реальная. – Ответила наконец внезапно осипшим голосом.

Мужчина медленно кивнул, напряженно наблюдая за мной.

– Ты можешь сделать что-нибудь, чтобы стать менее уязвимой перед этой угрозой?

Я сглотнула и сильнее сжалась. Взглянула на свои смарт-часы, с активной кнопкой SOS. На рюкзак, лежащий на полу рядом с моей ногой, в котором всегда лежит два газовых баллончика. Внизу в машине меня ждала мама, она сопровождала меня всегда и везде. Ей пришлось перейти на удаленную работу, чтобы она могла сопровождать меня в те редкие дни, когда я решалась выйти из дома. В нашей квартире была установлена дорогущая сигнализация. Но я не чувствовала себя защищенной. Мне не казалось, что я неуязвима. Всего этого мне было недостаточно.

– Тебе нужен револьвер, Полина. – Как в подтверждение моих размышлений, тихо проговорил мужчина. – Образно, конечно… Оружие – это просто способ контроля, возможность… быть более уверенной. Я хочу, чтобы ты хорошо подумала об этом накануне. Ты должна найти свой револьвер…

***

Бездумно кликая по кнопкам меню бесцветного простенького сайта, я то и дело неосознанно возвращалась к фотографии мужчины, который был представлен как собственник и главный тренер единственного в нашем убогом городишке клуба боевых искусств. Я возвращалась к ней уже в сотый раз, разглядывая приветливое лицо мужчины, так, будто, если чаше смотреть, можно проникнуться большим доверием.

Мужчина выглядел серьезным, уверенным в себе и вполне миролюбивым, но он все же оставался мужчиной, а это само по себе вызывало тревогу.

Последний раз скользнув взглядом по фото, я закрыла браузер.

Тяжело вздохнула. Жизнь меня испытывала.

В этом городе как будто вообще не было женщин, или мне просто хронически не везло. Врачи – мужчины, полицейские – мужчины. Следователи. Судмедэксперты. Судьи. Все.

И то, что в нашем городе был лишь один психолог, – работающий с посттравматическим синдромом, и тот мужчина, – очередное невезение. Или наказание.

Испытание меня на прочность.

Хотелось завыть в голос. Не было у меня никакой прочности. Не осталось. Ничего не осталось. Я была пустая внутри. Я ничего не хотела. Не было желаний, не было целей. И эмоций тоже не было, только страх. И он заменял и замещал собой весь мой эмоциональный спектр. Он был со мной всегда, мой единственный верный спутник, до оскомины постоянный, лишь иногда меняющий свою интенсивность: от легкой сосущей тревоги до внезапной неконтролируемой паники.

В течение вот уже трехсот семидесяти пяти дней. Двадцать четыре часа в сутки. Каждый день. Только страх. И ничего больше.

Он был частью меня. Я срослась с ним намертво. Но чертов психолог был прав. Я устала от него, катастрофически устала. Я хотела избавиться от него, даже если мне пришлось бы оторвать его от себя вместе с кожей.

Я хотела это прекратить. Я должна была попробовать. Должна. Хотя бы в надежде на то, что боль, накопившаяся за триста семьдесят пять дней, хоть немного поутихнет.

Я не хотела, чтобы страх и дальше управлял моей жизнью. Я хотела управлять ею сама.

Мне нужен был револьвер.

И я решила, что сама могла бы стать им.

Глава 3.

Игнат.

– Ну-ка, вы двое, я сказал вам заткнуться. – Заорал я на двоих хихикающих подростков, и те резко притихли, устремляя на меня перепуганные взгляды. – Десять кругов по периметру, бегом.

– Мы ничего не сделали… – Сделал попытку возмутиться один из них – тот, что постарше и понаглее.

– Пятнадцать. – Рявкнул я, и пацаны, переглянувшись и недовольно сморщив носы, стартовали с места.

Так-то лучше. Я не любил этих двоих. И вообще детей, старше лет этак десяти. Нет, вообще моя работа мне очень нравилась. Особенно мне нравилось работать с мелкими. Заряженными невесть откуда взявшейся для такого юного возраста мотивацией, и с неведомым даже взрослому человеку упорством постигающие азы боевых искусств. С ними было легко. Они жаждали результата, им нравился процесс, да и с малышней поладить просто: они управляемы, послушны, хорошо видят границы, побаиваются, и с восхищением заглядывают тебе в рот. Но чем старше они становятся, тем больше становятся их эго, тем сильнее они хотят показать свою крутость и независимость. Вырастают в таких вот подростков-идиотов, которые то и дело порываются прощупать твои границы и подловить тебя на какой-то слабинке. С такими без вариантов: приходится прибегать к жестким методам и наказаниям, иначе потеря авторитета неизбежна.

– Такой суровый. – Вдруг услышал за спиной знакомый женский голос, полный иронии.

Обернулся и чуть расплылся в глупой мальчишеской улыбке. Что поделать, я всегда был рад ее видеть. Поспешил к стоящей у двери девушке и, подойдя, заключил ее в объятья.

– Кира… Вау, – выдал на выдохе, изумленно разглядывая девушку, – выглядишь… э-э-э. – Запнулся, не зная, какое слово было бы уместнее подобрать.

– Шикарно? – С усмешкой подсказала девушка.

– М-м… да. Да. – Промямлил я, продолжая пялиться на ее огромный живот. – А тебе вообще можно передвигаться… в таком состоянии? – Спросил, нахмурившись, на что Кира вопросительно подняла бровь. – То есть, я имею в виду… одной…

– Все в порядке, Игнат. Я беременна, а не больна. Вполне самостоятельна и дееспособна. – Ухмыльнулась девушка. Бегло оглядела зал и тренирующихся мальцов, и вдруг, совсем внезапно резко изменилась в лице. Улыбка пропала с ее лица, губы сложились в немую «о», брови сошлись на переносице. Она поморщилась так, будто ей больно, и схватилась за живот руками.

Я чуть ли не подпрыгнул на месте.

– Кира… что т-такое? – С паникой в голосе заикался я, начиная кружить вокруг девушки и хаотично размахивать руками.

– Ох… кажется, началось. – Прислоняясь спиной к двери, Кира начала дышать часто-часто через рот.

– Что началось? Не-не-не, Кира… ты с ума сошла? Блин, ты что? – Завизжал я, как истеричная девица, суетясь вокруг девушки. Что я должен делать? Что делать-то? Звонить. Да, точно. Надо позвонить. А куда? Игорю? В такси? В скорую?

Пока я бросился к столу за телефоном наперерез двоим проштрафившимся пацанам, заканчивающим последний круг, Кира наклонилась, согнулась пополам, издала какой-то непонятный хрюкающий звук, и вдруг разразилась громким хохотом. Я резко развернулся в ее сторону и уставился выпученными глазами, замирая на полпути.

Кира хохотала до выступивших слез и тыкала в меня пальцем.

– Видел бы ты свое лицо… Ох, Игнат… – Продолжала надрываться Кира, а я стоял и с открытым ртом, как дурак хлопал глазами. До меня доходило медленнее, чем до несмышленого младенца.

– Ну о-очень смешно. Прям обхохочешься. – С обидой выдал я, уставившись на девушку и уперев руки в бока. Паника отступала, и я начинал испытывать злость, как всегда бывает, когда чего-то сильно испугаешься по чьей-то вине. Была б она мужиком, я б ей втащил. Но она девчонка, и мне не оставалось ничего, как лишь злобно бросить: – Ты за этим вот пришла? Решила на мне проверить свои актерские способности? Ну молодец, че… – Я наигранно похлопал себя по карманам и развел руками. – Извини, Золотой глобус забыл, но ты заслужила его, без сомнений… Лучшая женская роль, блин.

Наконец отсмеявшись, Кира выпрямилась и подошла ближе.

– Ну прости, не удержалась. – Пытаясь скрыть улыбку, с наигранным чувством вины в глазах, проговорила Кира и погладила мою щеку рукой, успокаивающе, будто заботливая мамочка.

Я дернулся назад, отклоняясь от ее руки.

– А чего тогда? – Я говорил с недовольством уже скорее из упрямства, обида на ее дурацкий розыгрыш почти сошла на нет.

– Вот. Принесла листовки. – Кира достала из сумки пачку цветных глянцевых бумажек. – Михаил Андреевич обещал распространить объявления о благотворительной ярмарке среди родителей учеников. И-и… – Многозначительно протянула Кира, – пока они с Игорем в Торонто, и за главного здесь ты, заняться этим предстоит тебе.

Я закатил глаза и недовольно поджал губы. Ну конечно. Вот делать же мне больше нечего…

Кира смотрела с привычной улыбкой и добротой, которой она буквально лучилась, и я не мог сопротивляться этому свету в ее глазах. Конечно, не мог.

– Ладно. Давай сюда свои объявления. – Проворчал, забирая у девушки стопку. – Никак не угомонишься. Сидеть бы тебе под роддомом, а ты все суетишься…

Кира благодарно улыбнулась и, поднявшись на цыпочки, поцеловала меня в левую щеку.