Широкие, ярко освещенные улицы, мостовая вымощена плитами, подогнанными друг к другу так, что стыки получились не толще ниточки. Ларенхейд полностью электрифицирован, и, возможно, весь город тоже. А дома как будто из начала девятнадцатого века. Двухэтажные, украшенные лепниной, только вместо привычных ангелов или горгулий тут сплошь абстрактные узоры и орнаменты. Может, они что-то и символизируют, конечно. С орнаментами как с алфавитом: пока не выучишь все знаки – не поймешь, что нарисовано.

А автомобилей нет. Их не только здесь, в Ларенхейде, нет, а вообще во всем городе. Маршрут от площади до Парка и от Парка в Ларенхейд проходил через несколько городских районов, и нигде Заноза не учуял запаха бензина. Хотя, может, конечно, у них тут электромобили, и ездят на них только днем. А может, вообще какая-нибудь дурацкая магия. Феи же кругом. Это Небывальщина, по-любому, она просто прикидывается человеческим городом.

Ветер принес со стороны рынка целый букет теплых запахов, и Заноза, прищурившись, взглянул в том направлении. Ничего особенного не увидел: глаза уже болели, и улица сливалась в расплывающиеся круги света у фонарей, но мысли о Небывальщине из головы вылетели. Пахло конюшней и дегтем. Просто конюшней и просто дегтем, а еще резиной, машинным маслом, окалиной. Знакомые запахи, старые-старые знакомые. Так пахло в кузницах и на почтовых станциях. Никакой магии. Конюшня в центре города, извозчики вместо такси и, может, свои выезды у жителей Замкового квартала. Никаких загадок. Электрификация вовсе не подразумевает обязательного перехода на автотранспорт.

Заноза сунул пакет в урну у стены дома, в котором не было освещено ни одно из окон, еще раз втянул носом запах конюшни, улыбнулся и пошел обратно в «СиД». Прогулка заняла больше времени, чем нужно, чтоб выпить литр крови, но о том, что Мартин и Лэа его потеряют, он не беспокоился. Во-первых, они ничего не знают о вампирах и, значит, не знают о том, что на одну такую бутылочку нужно не больше двух секунд. А во-вторых, куда он денется с острова-то?

* * *

– А он милый, – сказала Лэа, – забавный. Слушай, зачем он красится?

– Милый? – Мартин продирался сквозь ряды очень красивых и нечитаемых букв, и ему вовсе не казалось, что Заноза милый, милые люди так не пишут. – Посмотри, он написал, что наркоман.

– Где? – Лэа заглянула в анкету.

– Вот, – Мартин ткнул пальцем. – Героиновый наркоман.

– Бывший наркоман, ты читай, в прошлом году соскочил с иглы, – Лэа тоже провела пальцем по строчкам. Ей почерк Занозы давался легче: Лэа свободно читала на немецком, в том числе и рукописные тексты, а эти буквы, они точно были немецкими.

– Не бывает бывших наркоманов.

– Да ладно, был бы он наркоманом, он бы об этом не написал. И… о, а это что? – Лэа зачитала вслух: – Повышенная эмоциональная возбудимость, агрессивность, жестокость, подавленный инстинкт самосохранения.

– Это он правду написал, – пробормотал Мартин. – Слушай, нам кто-нибудь когда-нибудь в этих анкетах правду писал?

– Остальным работа нужна была, – Лэа хмыкнула, – а Занозе, по ходу, не очень. Ладно, зато он вежливый.

– Да?! – Мартин оторвался от текста и удивленно взглянул на жену. – Вежливый?

А ведь правда, кстати. Если вспомнить, то в присутствии Лэа Заноза ни разу не выругался. Мартин уже успел решить, будто он без мата не разговаривает, но в «СиД» упырь говорил без ругательств и вообще совсем другим тоном, чем с ним.

Ага, и при этом успел попрекнуть Лэа ее поведением. А Лэа за это должна была бы пинками выгнать его из агентства или предложить такую работу, чтоб он сам ушел и зарекся возвращаться. А что она? Она говорит, Заноза милый. Вежливый.

– Инсектофобия… – читала Лэа вслух избранные моменты, – пирофобия, повышенная чувствительность к свету. Слушай, я не пойму, а нам от него какая польза? Кроме того, что он хороший мальчик. Кстати, он красивый, заметил? – она покосилась на Мартина и прохладно добавила: – Даже не сомневаюсь. Но господину Эрте-то он зачем мог понадобиться? А, вот: может, в этом дело? Почитай вот тут: возраст по календарю сто шестнадцать лет от афата, возраст по крови – восемьсот лет. Не понимаю, что это значит, но «возраст по крови» звучит очень по-вампирски. Готичненько так. А восемьсот лет – это, по-моему, солидно. Может, господину Эрте его кровь нужна? Он еще больше чем ты выпендривается.

– А как старая кровь связана с тем, что Эрте выпендривается? – Мартин откинулся на спинку кресла, потер виски. Сил уже не было разбирать этот почерк. Лэа может прочесть, вот и пусть читает, тем более что ей и самой интересно.

– Да у вас все с кровью связано. Все понты, ахъ, я не человек, я исчадие зла. Господин Эрте кровь пьет, я видела. А зачем? Ему это не надо, он же обычную пищу может есть. Заноз, – она помахала рукой появившемуся в дверях упырю, – ты можешь обычную пищу есть?

– Этого вопроса в анкете не было.

– Я для себя спрашиваю, а не для анкеты.

– Что значит обычную? – Заноза, не снимая плаща, прошел через кабинет и сел в свое кресло.

– Человеческую! – Лэа взглянула на Мартина, закатила глаза. – Человеческую еду! Картошку там, бифштексы… ты же англичанин? Что у вас едят? Овсянку, например?

Размазанный мейк добавлял Занозе выразительности: взгляды получались до того красноречивыми, что, наверное, упырь мог вообще не разговаривать, а только смотреть. Сейчас он показался таким растерянным и озадаченным, что Мартину его даже жалко стало.

– Я не могу есть человеческую пищу… я, правда, не уверен, что правильно тебя понял. Я же вампир, вампиры пьют кровь.

– А ты пробовал? Откуда ты знаешь, что не можешь?

– Нет, я не пробовал. Мне противно. Лэа, видишь ли… – в тоне Занозы ясно слышалось непроизнесенное «как бы тебе объяснить-то такие простые вещи?» – во мне такая старая кровь, что ничего от человека не осталось сразу после афата. Некоторые вампиры сохраняют в себе людей, и они могут есть человеческую еду, только не могут ее усваивать. Им нравится вкус, запах… что там еще? В общем, что-то, ради чего они готовы терпеть необходимость избавляться от съеденного, прежде чем оно начнет портиться, или готовы пережигать кровь на то, чтобы пища превратилась в какие-то крохи силы. Я ничего человеческого не сохранил – мой ратун был слишком старым для этого, и он сам давно уже стал нелюдем, поэтому мне интересна только кровь.

– И ты тоже выпендриваешься, – подвела итог Лэа. – Мартин, я тебе вот об этом и говорила. Мы нелюди, мы пьем только кровь, ахъ, мы исчадие зла!

– Но ведь не добра же, – сказал Заноза резонно. – Демоны и вампиры, какое же это добро?

– Да ну вас обоих, – к разочарованию Мартина, Лэа соскочила у него с колен и пересела на стул рядом, – давайте лучше посмотрим, что там господину Эрте надо. Кроме старой крови, – она фыркнула. – Там точно было что-то про вампиров.

В письме Эрте действительно упоминались вампиры, но не в буквальном смысле. Лорда Алакрана интересовал некий артефакт из мира Белого бога, причем с одной из Земель. Потир одиннадцатого века от Рождества Христова, использовавшийся для причащения священников. Вот их-то Эрте вампирами и обозвал. Шутить изволил.

Мартин слабо разбирался в христианстве, однако слышал, что христиане пьют кровь своего бога, его человеческих воплощений, поэтому насчет вампиров Эрте был отчасти прав. Но потир хранился в частном музее в городке Гайлу, и для чаши, в которую наливали кровь бога, охранялся как-то слабенько. Почти никак.

Заноза, услышавший название города, оживился:

– В Гайлу замок есть, Пильбьер.

– Как раз в нем и музей, – подтвердил Мартин, открывая вложенные в письмо фотографии и видеозаписи. – Замок Пильбьер, частные владения, частная коллекция. Этот потир – самая древняя вещь в экспозиции, хоть и не самая ценная.

– Хозяин мсье Брузар? – Заноза как будто не мог определиться, задает он вопрос или утверждает.

– Хозяйка. Анделин Клюгер. Американка, но давным-давно живет во Франции. Что-то не так?

Показалось, будто Заноза на секунду вообще отключился от происходящего. Но только показалось, потому что упырь пожал плечами и безмятежно улыбнулся Мартину поверх экрана:

– Значит, не мой мир.

– Миров бесконечно много, – Мартин надеялся, что Заноза правильно поймет слово «бесконечно», но вообще-то его никто никогда не понимал правильно. – Шансов, что ты попадешь обратно в свой, почти нет. Один из ста.

– Один из ста – это не так уж мало. Я полагаю, ты знаешь, что такое бесконечность, но не знаешь, что такое теория вероятности, и соотношение назвал для красного словца. А мне-то казалось, теорию вероятности придумали демоны. У Бога все куда проще, всегда одно из двух.

– Ты хочешь вернуться? – Мартин отвлекся от письма и фотографий. – Ты разве не понял, что застрял на Тарвуде навсегда?

– Мне есть к кому возвращаться, – Заноза вновь перевел взгляд на экран, дав понять, что разговор окончен.

Ну что ж, это его дело.

Мартин почувствовал легкое разочарование от того, что и этот новичок оказался таким же как остальные. Ему тоже нужно уйти с Тарвуда, у него тоже дела в родном мире. И у него тоже не хватило ума сразу понять, что возвращение невозможно.

На весь музей было шестеро охранников, дежурили они по одному и только по ночам. Днем хватало двух присматривающих за экспозицией женщин: матери и дочки. Мать заодно служила в Пильбьере экономкой, а дочь вообще училась в соседнем городе и в музее работала по выходным и на каникулах.

– Объясните мне про кровь бога, – попросил Мартин, так и эдак повертев изображение чаши и не найдя в ней особой красоты. – Предметы, в которые ее наливают, должны быть переполнены силой. На Земле так много воплощений Белого бога, что такие предметы мало ценятся? Или бог, разделившись на множество воплощений, сделал свою кровь очень слабой? Почему потир охраняют так плохо?

Молчание было ему ответом.

Мартин обвел взглядом Лэа и Занозу – две пары синих глаз смотрели на него с одинаковым изумлением.

– Чува-ак, – протянул упырь недоверчиво, – да ты знаешь о причастии даже меньше, чем баптист из Нэшвилла.

– Мартин, ты что, – Лэа постучала костяшками пальцев Мартину по лбу, – совсем на крови головой съехал? Вино они пьют. Кагор. Притворяются, будто это кровь Христа. И едят печеньки, которые как будто плоть Христа. А чашка медная, камушки так себе, – она потыкала стилом в картинку, и потир снова начал вращаться, – чего ее охранять-то сильно? Из одиннадцатого века таких чашек больше одной сохранилось, а у Клюгер если и есть миллионы, то на охрану она их жабит.

– То есть это не настоящая кровь и в чаше нет настоящей силы?

И зачем тогда она понадобилась Коту? И зачем ему понадобился Заноза? Чудит лорд Алакран. Ну и акулы с ним.

– Нет в ней вообще никакой силы, обыкновенная чаша для причастий, – Лэа бросила стило на стол. – Я не могу понять, почему обязательно надо красть ее из музея. Ее нашли два года назад, значит, она лет пятьсот неизвестно где валялась, и там ее вообще никак не охраняли. Почему туда не пойти и не забрать?

– Вы что, еще и во времени путешествовать можете? – поинтересовался Заноза.

Лэа сказала «да», Мартин – «нет». Произнесли они это одновременно, и вряд ли для упыря ситуация хоть как-то прояснилась.

– Вернуться в прошлое или пойти в будущее нельзя, – объяснил Мартин, – но в другие миры можно прийти в любую эпоху, там ни прошлого, ни будущего нет, они же другие. Не имеют к тебе отношения.

Заноза кивнул, сделал вид, что понял. А Мартин в очередной раз уверился, что паршиво умеет объяснять. Вообще никак не умеет.

– Тогда, – упырь взглянул на окна, – мы можем сегодня до рассвета пойти в Гайлу в начало ночи?

– Хочешь все сегодня сделать? – спросила Лэа. – Или хочешь поскорее сбежать на Землю?

– Зачем мне бежать? Там я буду так же далеко от дома, как здесь.

– Там тоже Земля, и на твою очень похожа, будешь почти как дома. Все знакомое и привычное, не то, что здесь.

Мартин в разговор не вмешивался, он перечитывал сопроводиловку, искал подвох. Получалось, что подвоха нет, за потиром можно идти хоть сейчас, документы только сделать, но это на полчаса работы. Нет, Мартин в разговор не вмешивался, но прислушивался. Лэа права: Занозе на той Земле, на любой из Земель, близких к его родному миру, будет лучше, чем на Тарвуде. Там он освоится гораздо быстрее, он и здесь как-то очень уж быстро освоился. И никакое это будет не «сбежать», на Тарвуде его силой не держат.

– Мне нужно вернуться не «куда», а «к кому», – ответил Заноза и встал. – Я пойду покурю.

– Так там наверняка есть ее копия, – сообщила Лэа вслед уходящему упырю. – Ты даже разницы не заметишь.

Заноза обернулся от дверей, сверкнул улыбкой, в которой даже клыки не очень бросались в глаза:

– Лэа, меня ждет «он», а не «она». И я его ни с кем не спутаю. Ты бы Мартина с его копией тоже не спутала.

Лэа хмыкнула. Дверь за Занозой закрылась.

– Видишь, какой воспитанный? – Лэа почему-то попинала Мартина в голень. – Выходит, чтобы покурить. А ты только окошко открываешь. А иногда даже только форточку.

– У него на Земле парень, – Мартин ухмыльнулся. – Это ничего?

Лэа упорно игнорировала в Занозе все, что злило, а то и бесило ее в других людях. Это было… весело. Непонятно интересно и весело.

– Он же не сказал, что это его парень!

– А почему сравнил с тобой и со мной?

– Потому что… для убедительности! Чтобы понятней было. Хотя я бы тебя запросто перепутала, если бы двойник выглядел так же и запах был такой же. Какая разница?

– Я бы не перепутал, – сказал Мартин и тоже достал сигареты, – душу скопировать невозможно, души у всех разные, и такой как у тебя ни у кого больше нет.

– Опять демонишься, – Лэа вскочила на ноги. – Демонись, сколько хочешь, я пошла собираться. Мне нравится идея провернуть все прямо сегодня. С тебя документы, придумай, кем мы там будем. Может, пожарной инспекцией? – последнее было сказано с особым выражением и сопровождалось особым взглядом, брошенным на зажигалку. Мартин чиркнул было колесиком и вспомнил, что у Занозы-то зажигалки нет. Курить он пошел, ага.

– Я тоже выйду, – он встал. – Будете сотрудниками комиссии по контролю за условиями хранения древностей. Подходит?

– Бейсбольная бита и пистолет им не полагаются? – уточнила Лэа грустно.

– Неа.

– А шорты носить можно?

– Даже нужно.

– С кедами?

– Как нефиг делать.

– Ну тогда ладно. И майку с белкой. И смотри, чтобы фотография была красивая, а не как в тот раз!

Занозу Мартин нашел на крыльце. Упырь вертел в пальцах сигарету, но, кажется, не очень беспокоился об отсутствии зажигалки. Мартин поднес ему огонек, снова пронаблюдал, как Заноза, зажмурившись, прикуривает, закурил сам и спросил:

– Как ты куришь, если огня боишься?

– Да вот так, – Заноза показал сигарету, – преодолевая невообразимые трудности. Если я себе существование не осложню, кто это сделает?

– Мы с Лэа.

– С вами я только сегодня познакомился, а курить начал еще при жизни. Тогда, правда, проблем с огнем не было.

Если продолжать в том же духе, разговор скатится к ерничанью и никуда не приведет. Так что Мартин сменил тон.

– Что за спешка? Если ты не собираешься остаться на той Земле, не хочешь как можно скорее уйти с Тарвуда, то зачем торопиться?

– Я пойму, что не могу вернуться домой, и стану бесполезен, – объяснил Заноза. Непонятно объяснил. То есть все ясно, но… неясно ничего.

Упырю хватило одного вопросительного взгляда, чтобы развить мысль:

– Я до хрена полезный, когда в хорошем настроении. Но когда в плохом, от меня не только никакой пользы, от меня еще и вред. Злость – это хорошее настроение, если что. Плохое – это сплин.

– Депрессия, что ли? – не понял Мартин.

– Типа того. Стрелять я хуже не начну, но остальное, – Заноза пренебрежительно пффыкнул. – Творческого подхода можно не ждать, а без него хана. В этом деле стрелять как раз не нужно, значит, надо успевать, пока я еще в норме.

– И… долго ты будешь бесполезен? После того как поймешь, что не можешь вернуться?

Стадии принятия смерти, так это называлось. Тарвуд – иной мир, попасть сюда – то же самое, что умереть или получить смертельный диагноз. Значит, до того, как начнется депрессия, Занозе предстоит пройти через отрицание очевидного, гнев на очевидное, и попытки сторговаться с судьбой. А потом, после всего, он примет ситуацию и смирится с ней. Но Мартину казалось, он уже смирился. Сразу. Он же не спорил, не злился, не загадывал, спокойно принял все объяснения, даже про теорию вероятности что-то там сам рассказал.

– Чува-ак, – Заноза улыбнулся, – да я понятия не имею, буду ли я после того, как пойму. Так что с музеем надо поскорее заканчивать.

– То есть как понятия не имеешь? – Следовало спросить: «кто же там у тебя остался, если тебе без него не выжить?», но это, наверное, был слишком личный вопрос. Они два часа как знакомы, рано в душу лезть, даже будучи демоном. – Он твой ратун, что ли? – сообразил Мартин. – Ну так узы ослабнут со временем. Это сейчас кажется, что они навсегда, а на самом деле они слабеют.

– Он мой Турок, – Заноза щелчком выкинул окурок в урну, – а ратуна своего я сожрал тринадцать лет назад. Узы со временем и правда слабеют, но когда никаких уз нет, слабеть нечему. И это трындец. По результатам экспериментов у меня где-то две недели.

– Каких еще экспериментов?

Кокрум, Эрте что, заинтересовался Занозой потому, что он псих?

Уже не важно. Теперь Мартину стали интересны не мотивы Эрте, а сам Заноза. Все упыри такие? Или этот какой-то особо странный? Нет, точно не все такие, потому что съесть своего создателя это вроде бы преступление. Узы ведь. Связь на крови. Младший старшему подчинен и не выступает, и вообще, кстати, любит, как собака хозяина. Как собака может съесть хозяина? Да никак, если только она не психованная.

– Долго объяснять, Мартин. Были непонятки, я свалил из дома, хватило меня меньше чем на две недели.

– Потом вернулся?

– Умер я потом. Второй раз. Говорю же, долго объяснять. Что нам нужно для того, чтобы идти в Гайлу? Где будут точки входа и выхода? Как Лэа планирует попасть в музей? Проникновение со взломом? Или приехать в сумерках под видом туристов?

– Проникновение. Взлом, то есть. Лэа… специалист.

– План сигнализации есть, – Заноза кивнул, – отключить ее – как два байта. Ок. Сколько нужно ждать портала, чтобы вернуться? Если все быстро, нам и документы никакие не понадобятся.

– Какие-то все-таки понадобятся. Если вас накроют…

– Кто? Один-единственный охранник? Я прямо вижу, как мы предъявляем ему удостоверения сотрудников комиссии по учету и хранению музейных ценностей, – Заноза скорчил такую рожу, что Мартин не смог не улыбнуться. – Ты сам-то как думаешь, упыри, грабящие музеи, часто выполняют требования охраны?

– Да я не знаю. Я не видел ни одного упыря, который грабил бы музеи.

– Я один взорвал, – сообщил Заноза гордо. – Случайно, правда. Но все равно. Охранников там было больше десятка. Я их съел. Никаких документов не понадобилось.