Дверь она снова закрыла и открыла – на сей раз опять в свой кабинет – и за руку провела меня в него, а затем и усадила на стул для посетителей. Я не сопротивлялась – уложить все в голове оказалось сложновато.

Кот! Змей Горыныч! Избушка на курьих ножках! Другие миры!

А моя собеседница, снова устроившись за своим столом, нажала на что-то.

– Генри, будь любезен, принеси нам чаю в кабинет… так вот, попаданцы. Этим и занимается мое турагентство – организует путешествия в другие миры. Среди наших клиентов есть туристы, а есть и переселенцы. Разница между ними очень простая. Я – смотрительница Дома, и могу пройти в любую дверь, оставшись сама собой. Туристы проходят в выбранный мир вместе со мной – и тоже остаются прежними. А вот переселенцы уходят сами – и попадают не только в другие миры, но и в другие тела.

– Подожди… – из ее речи я выделила главное и подалась вперед. Не знаю, поверила ли я во все происходящее сразу. Но… поверить слишком уж хотелось. – То есть – я могу получить, пусть и в другом мире, здоровое тело? И ты можешь привести туда же кого-то еще? Например… моего ребенка?

– Да, – она кивнула. – Все верно. Только есть подвох.

*

На скелета по имени Генри, вошедшего с подносом и аккуратно расставившего перед нами чашки с чаем, я едва обратила внимание.

Ну скелет, подумаешь. Бывает! Я только что Змея Горыныча видела. И кота говорящего.

…Да и плевать мне на все подвохи, если я смогу самостоятельно вырастить свою дочь! Да и вообще – жить.

– Сколько это стоит? – решила начать с главного. Может, Лариса ловкая мошенница, а все вокруг – какая-то чудовищная постановка, но… нет. В глубине души я уже точно знала, что все – правда. И этот дом, и разные миры, и возможность стать кем-то совсем другим. И, пожалуй, за эту возможность я готова была отдать все.

Правда, мое «все» – это не так уж и много. Но я могу продать свою квартиру – зачем она мне нужна, если мы с Лелькой все равно переедем?

Однако Лариса качнула головой.

– Нисколько. Не удивляйся – этот Дом и правда необычный. Меня он обеспечивает всем, что мне нужно. С туристов мы, конечно, берем деньги – да они бы иначе и не поверили во все это. Хотя и так не верят. Думают, что у нас тут что-то вроде виртуальной реальности. Ты не представляешь, как достало объяснять каждому идиоту, что не стоит дразнить огнедышащих драконов, хамить магам и вызывать на бой настоящих рыцарей, если сам не знаешь, с какой стороны браться за меч! Хуже всех – геймеры и ролевики, эти реально думают, что они в своих играх «прокачались» и все могут… ой, извини. Наболело! В общем, мне от тебя ничего не нужно. Это скорее тебе нужно… и тому миру, в который ты попадешь. Видишь ли, если бы этот Дом не был тебе нужен – или ты ему, с ним никогда не поймешь – ты бы просто его не нашла. Не взяла бы трубку, когда я звонила, или приняла мой звонок за спам, или тебя бы что-то отвлекло и ты не смогла приехать, а потом и вовсе забыла… Но если ты здесь – значит, так и должно быть. Значит, у одного из миров в бесконечной многомерной вселенной есть какое-то «больное место», которое можешь вылечить именно ты.

Каждая душа бесконечно рождается и умирает, проживая сотни жизней в самых разных мирах и с каждым рождением забывая о них. Время для душ ничего не значит – в следующей жизни ты можешь родиться в семье древних кроманьонцев, а можешь в далеком будущем. В каком-то смысле твоя душа прямо сейчас проживает все сотни своих жизней. Самостоятельно переступив порог одной из дверей в этом доме, ты не займешь чье-то чужое тело. Ты попадешь в одну из своих собственных других жизней, и будешь помнить свое прошлое и в этом мире, и в том. Точнее, земную свою жизнь ты вспомнишь, как только я тебя там найду и назову по нынешнему имени. Найду, не волнуйся – у меня в этом деле богатый опыт.

Подвох в том, что ты не выбираешь мир – это он выбирает тебя. Ты можешь оказаться там кем угодно. Гномкой, тролльшей… да хоть разумной каракатицей.

И главное – момент, в который ты попадешь, будет каким-то важным и критическим, в котором твое альтер-эго может принять неверное решение и испоганить себе судьбу… в общем, попросту говоря, там ты гарантированно и сразу вляпаешься в неприятности. Хорошая новость в том, что, если ты туда попала, значит, именно нынешняя ты можешь что-то изменить к лучшему – причем обычно не только в той своей жизни, но и в целом в том мире. Именно твои нынешние опыт и знания тому миру и той, другой тебе очень для чего-то нужны. Что касается твоей дочери – я действительно смогу ее туда к тебе привести. Поскольку она войдет в дверь со мной за руку, то и останется сама собой, в своем нынешнем теле. Но ты должна понимать, что можешь оказаться в ситуации, где забрать к себе ребенка будет… затруднительно. Лика, например, попала в гарем… правда, очень быстро все там изменила.

– Неприятности меня не пугают, – я пожала плечами. – Куда уж неприятней, чем умирать? И нет такой ситуации, в которой бы я не нашла способа быть со своим ребенком. Только, знаешь…

Мои опыт и знания? Я криво усмехнулась. Честно говоря, звучало это… почти как насмешка. Потому что мне всю мою жизнь для чего-нибудь не хватало знаний и опыта. И еще потому что я… обычная. Слишком обычная для всего этого.

Да, я читала книги о попаданках. И точно поняла одно: таким людям, как я, в других мирах делать нечего. Никогда не пропадет, скажем, врач: для него везде обязательно найдется работа. Или повар-профессионал. Или хотя бы домохозяйка – виртуозная, способная создать домашний уют из ничего, сложить печку из подручных материалов и приготовить ужин из даров леса. Та же Лика Ведунова с ее опытом управления людьми наверняка любой другой мир под себя подстроит. А у меня – нет никаких полезных навыков.

Собственно, мне их и в этом-то мире всегда отчаянно не хватало.

Почему-то люди часто думают, что, если ты из детского дома, значит, точно везде пробьешься и умеешь все на свете, ибо «жизнь научила». Но правда в том, что детдомовские дети не умеют множества самых обычных вещей, которым «домашние» учатся чуть ли не с младенчества – не намеренно даже, а просто наблюдая за взрослыми, попадая в самые обычные житейские ситуации.

Вот, скажем, готовка. Конечно, у нас были уроки домоводства в школе – это когда человек пятнадцать девчонок у одной плиты жарят общую сковородку картошки или пекут единый противень печенья. На самом деле тесто замешивает одна, раскатывает вторая, противень в духовку сажает третья. А большинство просто стоят в сторонке в своих косынках и фартуках. И в итоге – ни одна не может уверенно сказать, что теперь умеет печь это чертово печенье, хотя все записали в тетрадки его рецепт. Или может – если уже пекла что-то дома с мамой. Да хотя бы видела, как мама это делает!

А представьте, что абсолютно весь ваш опыт приготовления пищи и вообще обращения с продуктами до их попадания в тарелку сводится к тем самым урокам домоводства! Нет у вас мамы и своей кухни, всю еду вы видите только готовой – в столовке. Да я даже не знала, как включить газовую плиту. И картошку чистить так и не научилась.

После девятого класса нас распределяли в средние специальные учебные заведения. Выбор нерабочих специальностей был невелик – и я пошла на секретаря-референта. Да-да, есть в училищах такая специальность. Обучение два года после одиннадцатого класса или четыре – после девятого. Нас учили основам бухгалтерии и делопроизводства, стенографии – кому нужна вообще стенография в век, когда у каждого есть смартфон с диктофоном?

Но мы учились. Машинопись у нас тоже была – слепой десятипальцевый метод, и мы на полном серьезе учились печатать на здоровенных механических пишущих машинках. Наша преподавательница гордо говорила, что профессиональная машинистка даже мизинцем левой руки может ударить так, что мало не покажется! Чистая правда. По клавишам этих монстров приходилось колотить со всей дури – и мизинцами в том числе. Та еще тренировка. Зато как после этого легко оказалось набирать текст на компьютере!

В общаге при училище были и «домашние» дети. И нас, детдомовских, они обычно сначала жалели – а потом недолюбливали. Считалось, что мы поголовно – лентяи и неряхи. А у нас просто не было элементарных навыков, которые казались им само собой разумеющимися – например, мыть за собой посуду или стирать свои вещи. Конечно, всему этому пришлось очень быстро учиться – в общежитии водились и тараканы, и даже мыши, так что оставаться неряхой там было чревато – но слава уже закрепилась.

Потом был универ и новая общага. Я пошла на непрестижный факультет филологии – не по особенному зову души, а потому что не верила, что смогу поступить куда-то еще. А общежитие было мне жизненно необходимо. После выпуска детдомовцев полагается обеспечивать жильем… но на практике его часто приходится ждать, а то и выбивать. Как что-либо выбивать, я тоже не представляла, и спросить было не у кого.

А на третьем курсе я вышла замуж и родила Лельку. Сначала взяла в универе академический отпуск, но потом как-то стало не до учебы: денег нам с Игорем вечно не хватало, и пришлось идти работать… хм, по первой специальности. Офис-менеджером. Хотя мой диплом училища у всех вызывал нервный смех, и устроиться с ним в серьезную компанию и на хорошую зарплату оказалось невозможно – даже от секретарши все ждали законченного высшего образования. Правда, к моим профессиональным качествам вопросов не возникало.

Зато вопросы постоянно возникали дома. Я бесконечно сталкивалась с тем, что чего-то не знаю и не умею. Не представляла, как платить за коммуналку, какие продукты покупать… свекровь очень любила тыкать меня носом в эту мою бытовую беспомощность.

Да даже отношения в семье – та тема, что была для меня очередным «темным лесом». Обычно, растет ребенок в хорошей семье или в плохой, в полной или неполной, но у него есть хоть какая-то модель, представление, «как должно быть». У меня не было никакого. Наверное, я постоянно делала ошибки… может быть, еще тогда, когда согласилась на предложение Игоря.

Потом случилась моя болезнь, и Игорь растворился в пространстве. Благо, к тому времени свекровь все-таки добилась того, чтобы мне выделили жилье, мы обменяли его на двушку, за которую доплачивал муж – а после развода разменяли снова.

И все, что я делала после этого, свелось, по сути, к борьбе за собственную жизнь, попыткам свести концы с концами – и обеспечить своей дочери хоть насколько-то нормальную жизнь.

Словом… вряд ли во мне есть хоть что-то особенное. Я не из тех, кто способен изменить к лучшему какой-то чужой мир. Тут бы с собственной дурацкой жизнью разобраться.

Я честно рассказала обо всем этом Ларисе. Вывалила на нее – может, рассказ получился и сумбурным, но она не переспрашивала. Только посмотрела долгим взглядом, когда я замолчала, отхлебнула остатки уже остывшего чая и поставила чашку на стол.

– Ты даже не представляешь, насколько ты особенная, – сказала она наконец.

И почему-то отчаянно захотелось ей поверить.

*

Говорят, один переезд можно сравнить с двумя пожарами и тремя потопами. Пожалуй, соглашусь… особенно если ты собираешься переезжать в другой мир!

Ну да, ну да – я собиралась «переезжать» еще и в другое тело, и Лариса сделала большие круглые глаза, когда я объявила, что мне нужно собрать вещи. А как вы думали? У меня-то, понятно, на новом месте будет одежда и прочее. А вот у Лельки – нет. А вдруг там будет холодно? А что мы будем делать зимой? А одеяло? А любимые игрушки и книжки? Ха! Ничего-ничего, вон, у Ларисы в качестве носильщика отличный скелет есть. И парень у нее в агентстве работает, я видела! Авось донесут как-нибудь мой багаж.

Лариса от моей наглости так опешила, что даже не нашлась, что возразить. Да, да, дайте водички напиться, а то так кушать хочется, что аж переночевать негде.

А еще нужно было решить вопрос с тем, что остается у меня здесь. Все та же Лариса посоветовала нотариуса, и я составила хитрое завещание, по которому никто не сможет получить мою квартиру только потому, что мы с ребенком «пропали без вести много лет назад». Квартира принадлежит Лельке, и точка! С оговоркой: если моя дочь не объявится в течение двадцати пяти лет, ее наследство перейдет благотворительному фонду. Но если Лелька, когда вырастет, захочет вернуться – ей будет куда.

Лельку я пока оставляла на Ларисиных соседей – родителей ее коллеги и, по-моему, ее парня Матвея. Эти прекрасные люди согласились присмотреть за ребенком несколько дней – у них и у самих растут двое детей, так что скучно там никому не будет. Лариса приведет ее ко мне, когда разыщет меня в новом мире. И багаж принесет!

Провожала меня целая делегация – Лариса, Матвей, скелет Генри, соседское семейство в полном составе… и Лелька, конечно. Непривычно серьезная. В чудеса и другие миры она поверила сразу. А вот в то, что какая-то незнакомая тетя будет ее мамой, и это все равно буду я… по-моему, не очень.

В очередной раз обняв дочь, я наконец повернулась к ближайшей из множества дверей – и нажала на ручку.

На этот раз Лариса стояла в стороне – и никакого видимого мира за дверью не оказалось. Там клубился густой разноцветный туман.

И почему-то только сейчас я поняла, что пути обратно не будет. Я принимаю решение здесь и сейчас. Стало дико, безумно, до рези в желудке, скрутившемся тугим узлом, страшно. Захотелось все отменить, повернуть назад.

В конце концов, врачи создают все новые методы лечения, и иногда чудеса случаются даже в нашем мире.

Но…

Я оглянулась на Лельку. А потом снова шагнула к ней и присела на корточки.

– Ты ведь понимаешь, что я не брошу тебя ни за что на свете? – спросила ее.

– Точно? – серьезно переспросила она, сосредоточенно хмурясь.

– Точно-точно.

Легко чмокнув дочь в лоб, я поднялась на ноги и снова обернулась к дверному проему, заполненному туманом.

И почему-то страх сменился вдруг диким азартом. Адреналин забурлил в крови от предвкушения. У меня будет новая жизнь. Совсем другая. Наверняка интересная. У меня будет… жизнь!

Уже не сомневаясь ни в чем, я шагнула через порог.