Глава 4

Всё ещё переживая, что проба сложилась неудачно, она вернулась в кабинет.

– Слушай, тебе тут какой-то мужик звонил! – оторвалась Динка от сценария, когда Натка вошла.

– Генка?

– Нет, какой-то Константин Игоревич. Говорит, ты его на съёмку приглашала. Сказал, через полчаса перезвонит.

– А, этот, красавчик!

– Что за красавчик?

– Ну, Кеша утром мне поручил с мужичком связаться, помнишь? Который такой красивый, что хочет продать своё лицо для рекламы.

– И что, в самом деле красивый?

– Не знаю, я его дома не застала. Может, урод.

Зазвонил телефон, Натка подняла трубку:

– Алло!

– Наталья Андреевна, к вам посетитель, Константин Игоревич. Он на проходной.

– Сейчас выйду, – кивнула Натка. – Вот, помяни чёрта. Сейчас увидим, красивый или нет. Он уже я вился, на проходной ждёт.

На проходной Натку ждали двое. Высокий худощавый мужчина лет тридцати и невысокая полная женщина лет пятидесяти. «Маму, что ли, притащил?», – гадала Натка, быстренько выписывая им пропуска. Она привела гостей в свой кабинет, посадила напротив себя, выдала по кружке с чаем, попутно рассматривая красавца. Мужик, действительно, был хорош. Тёмные волнистые волосы зачесанные наверх, серые глаза в чёрных загибающихся ресницах, чёткая лёгкая линия бровей. Правда, тонкие губы, хрящеватый нос с несколько резким вырезом ноздрей и острые ушные раковины делали его похожим на красивого, но злого эльфа. «Есть в нем что-то такое, гнильца какая-то. Как в перезрелом помидоре», – подумалось Натке. «Лежит красавец-помидор, показывает тугие сочные бока. А попытаешься в руки взять – лопнет и растечется по пальцам томатной жижей».

– Константин Игоревич, а сколько вам лет?

– Мне тридцать два года.

– Как вам пришла идея продать свое лицо?

– А у меня нет другого выхода. Ради любимой женщины я готов на всё. Я так и написал на передачу. Пусть будет хоть кривая, хоть рябая, хоть старуха древняя – на всё готов.

– Так, стоп, стоп, с этого места подробнее, – встряхнула головой Натка, – На что именно вы готовы с кривой рябой древней старухой?

– Я готов продать себя за тридцать тысяч долларов любой женщине и жить с ней, нелюбимой, до конца жизни!

Динка, сидевшая за спиной красавца оторвалась от своего сценария и вытаращила глаза.

Он что это, всерьёз? Натка почувствовала азарт – снимаем!

– Вы готовы повторить это перед камерой?

– Готов.

– Тогда посидите минуточку.

Она выскочила из кабинета и побежала в операторскую. Там сидел и курил одинокий Ежов, старший по операторам.

– Анатолий Иванович, миленький, мне срочно нужна съёмка на полчаса! Срочно! У меня там такой кадр пришел! Продавать себя хочет за тридцать тысяч долларов! Надо интервью записать. Я знаю, что камеру надо с утра заказывать, но он пришел без предупреждения, такой материал, нельзя упускать. Анатолий Иванович, выручайте!

– Тихо, тихо, не егози, – Ежов загасил окурок в облезлой баночке из-под растворимого кофе и открыл журнал с записями.

– Так, третья камера свободна до трех, сейчас половина, полчаса у нас есть. Где пишем?

– У меня в кабинете. Спасибо, Анатолий Иванович! Я к гостям вернусь, а вы подтягивайтесь!

Натка вернулась в свою комнату. Мама Константина Игоревича в смешной кофте с люрексом сидела и смотрела перед собой неопределенным рассеянным взглядом. Динка курила в форточку и отвечала на вопросы Константина Игоревича про телевидение. Константин Игоревич сидел, вольготно развалившись в креслице, закинув ногу на ногу. Натка оглядела его ещё раз, теперь – как персону в кадре.

Тёмные волосы закрывают шею и загибаются за ушами неопрятными прядями. Ничего, терпимо. Одет в светлый крапчатый пиджак – Натка видела такие на местном рынке. Из-под пиджака виднеется сине-серая клетчатая фланелевая сорочка, из-под сорочки выглядывает серая футболка. Так, до пояса в кадр брать можно. Общий план?

Натка поглядела на обтрёпанные чёрные суконные штаны и разбитые толстые ботинки, из которых выглядывали серые шерстяные носки ручной вязки. «Общий план брать нельзя. Да, поиздержался мужичок. Неужели кроме натуры зарабатывать нечем?»

– Константин Игоревич, а почему всё-таки такое радикальное решение? Вы не пробовали заработать как-нибудь по-другому, без продажи в чужие руки? – спросила она

– По-другому я не смогу заработать столько, чтобы решить сразу все проблемы. У меня рабочая специальность, я закончил училище по специальности «контрольно-измерительные приборы», но без связей ведь хорошую работу не получишь! Я грузчиком пробовал работать, ремонты делать в квартирах – но это всё не то, не моё. Я знаю, что способен на большее, но здесь у меня нет возможностей развивать свою личность. У меня любимая женщина…

Константин Игоревич мотнул подбородком в сторону своей спутницы и продолжил:

– Престарелые родители («Не такая уж и престарелая его мама!», – мелькнуло у Натки), маленький ребенок. И они ждут, что я, как сын, мужчина и отец изменю их жизнь к лучшему, защищу их и обеспечу. И я принял это решение и позвонил в Москву на телевидение.

– Вы знаете, он такой деликатный, он не хотел меня расстраивать и ничего мне не сказал, – вдруг заговорила женщина.

– Я узнала, что он решился на это только тогда, когда позвонили из Москвы и стали расспрашивать про Костю. Спросили, как я отношусь к его решению продать себя. А потом спросили, кто я. Я ответила, что гражданская жена, а они бросили трубку.

«Так она ему жена!!!» Видимо, Натка не смогла совладать с лицом, потому что женщина принялась объяснять:

– Конечно, я старше Кости на двадцать лет и сейчас, когда я долго проболела, эта разница очень заметна. Но когда мы полюбили друг друга, а мы уже два года вместе, мы были хорошей парой.

Натке не очень верилось, что эти двое были хорошей парой. Константин Игоревич с замашками баловня и любимца и его подруга, усталая, погасшая рыхлая женщина с блёклым лицом.

Тем временем Ежов установил камеру и уже прилаживал микрофоны-петлички обоим героям.

– Как вас зовут? – спросила Натка женщину

– Валентина.

– Валентина, вы готовы рассказать историю своей любви с Константином?

– Ну, если это ему поможет, то готова.

– Вы готовы к тому, что сюжет про вас увидят ваши друзья и знакомые?

– Пусть видят. Мне уже столько раз кости перемывали. Я ведь с мужем двадцать два года прожила, двоих детей ему родила, – начала рассказывать Валентина, и Натка сделала знак Ежову – пишем.

– Вроде хорошо жили, в доме всё было. Но я никогда не любила мужа по настоящему. Чувства к нему у меня не было. А встретила Костю… Знаете, я ведь не сразу поняла, что Костю люблю. Я мастеров вызвала замок в двери менять, и Костя пришел с товарищем. Поменяли замок, я их чаем напоила. Смотрела на Костю и думала: какой красивый мужчина. А он потом один вернулся и пригласил меня в кино. Представляете? Я в кино не помню сколько лет не ходила! Я согласилась, мы смотрели очень красивый фильм про море. Костя взял в темноте мою руку, и у меня просто ноги отнялись. А потом мы гуляли по парку, и Костя читал мне стихи и целовал мне руки…

Валентина вытянула вперед руку и посмотрела на нее. Тыльная сторона кисти была покрыта мелкими пигментными пятнышками. Ногти были чистыми и блестели розоватым прозрачным лаком.

– У меня никогда так не было. Пятьдесят лет прожила и такого не знала! Мы стали с Костей встречаться, он потребовал, чтобы я переехала к нему. И я подумала: для мужа и детей я уже пожила. А для себя сейчас жить начну. Сколько бы эта наша любовь не продлилась – вся моя. Попыталась объяснить всё мужу, но он очень на меня обиделся. Сказал, что если уйду, то нет у меня больше дома. И дети сказали, что я сошла с ума. Сошла, наверное, – улыбнулась Валентина слабой улыбкой, и Натка увидела в её глазах отблеск той давней влюбленности.

– Я ушла от мужа, Костя ушёл от своей жены. Жить мы стали в домике его приятеля, тот сдал нам его недорого. Знаете, трудно было очень. Все мои друзья и знакомые от меня отшатнулись, дети говорили, что я предала папу. Никто не захотел понять, что это – настоящая любовь, ради которой ничего не жаль. Муж подал на развод, оставил меня, в чём была. А мне ничего и не нужно было. Я тогда хорошо зарабатывала. Я ведь бухгалтер, несколько предприятий вела. И нам хватало на жизнь, и Костиной жене мы помогали. Там ведь ребёнок годовалый остался. Костя все никак устроиться не мог на хорошую работу. Не грузчиком же ему идти! Там все грубые, пьют, а он такой нежный, ранимый, романтичный. У нас такая любовь была! Он такие слова мне говорил – я за всю жизнь столько красивых слов не слышала, как от него всего за месяц! Он так красиво ухаживал! Чуть где найдет какую подработку – купит цветов на все деньги и мне дарит! Я с ним два года прожила как в сказке! А потом болеть стала – пол в домике холодный, сквозняки всё время. Вроде и старалась потеплее одеваться, но нет-нет, да и протянет. Я всё покашливала, а потом с воспалением лёгких в больницу попала. Потом по женской части болеть начала. Работать я уже как раньше не могу, хорошо хоть сейчас пенсию северную оформила. Костя в долги влез, а отдавать нечем – нет для него работы в городе. Поэтому когда я узнала, что он продать себя решил, подумала – пусть попробует. В Москву сможет уехать, может, манекенщиком станет. Или на телевидение работать возьмут. Он ведь такой красивый! Правда, хоть и мужчина, красота его тоже проходить начала. Раньше когда по улице шли, все женщины на него оглядывались. А теперь вот не оглядываются…

– Спасибо, Валентина. Константин, а как вам вспоминается начало вашей истории? – повернулась Натка к красавцу

– Ну, все случилось легко и непринужденно, – начал он, обхватив колено замком из тонких сплетенных пальцев. Натка заметила под его ногтями чёрную кайму.

– Мы полюбили друг друга, это была какая-то неземная, инопланетная, я бы даже сказал – марсианская любовь. К сожалению, окружающие не смогли нас понять и осудили наше чувство. Даже мои родители, близкие мне люди, пытались убедить Валентину, любимую мою женщину, отказаться от нашей любви! Но я их за это не осуждаю. Мало того, я готов их содержать и всячески помогать, как только найдётся богатая женщина, которая меня купит. Я готов жить с ней, быть с ней, исполнять её прихоти. Да, я фактически продаю себя в рабство, но я готов пожертвовать своей свободой, своей красотой ради счастья близких мне людей – моего сына, моих родителей, моей любимой женщины.

«Лопнул помидор», – подумала Натка. Красавчик брызгал томатной жижей ещё несколько минут, а Натка рассматривала Валентину и думала: а смогла бы она вот так? Не влюбится по молодости, когда всё – в будущем, а кинуться в любовь, как в омут, не оглядываясь на прожитую жизнь, оставляя всё в прошлом и истово веря в своё право быть счастливой? Нет, скорее всего, не смогла бы. Тем более если в этом омуте такой вот чёрт-паразит дожидается, как этот… проститут.

– Ох…! – нецензурно прокомментировал обычно флегматичный Ежов, когда Натка закончила съёмку и попрощалась с гостями, а Динка пошла проводить их до проходной.

– Это ж как земля таких гнид на себе носит? Сидел сначала на шее у родителей, потом у жены своей, потом этой бабе жизнь поломал, а теперь, когда с той взять нечего, решил в Москве богатую дуру поискать! Ну, козлина!

– И вас проняло? – откликнулась Натка. – Да пусть ищет и пусть найдёт. Там, в Москве, хищниц много, приспособят. А так хоть освободит бедную Валентину. Анатолий Иванович, спасибо вам большое, такой материал мы с вами сняли!

– Да ладно, делов-то. Ну, козёл мужик!

Оператор вытаскивал аппаратуру из кабинета и все ещё переваривал услышанное. Вернувшаяся Динка посторонилась в дверях, пропуская Ежова.

– Слушай, Нат, офигенный материал! А сделай сюжет мне в «Курсив». Тут история минуты на четыре тянет, как раз мой формат.

– Ну, и как тебе всё это? Если по-человечески посмотреть?

– Грустная история. Позволила женщина себе безоглядную любовь и вляпалась по самое некуда.

– А я злюсь сейчас. И на жигало этого зачуханного, и на родственников этой Валентины. Обиделись они! Ах, предательница, ах мы такие гордые и чистые. Ладно, муженёк, рогом упёрся, видать, жлоб порядочный, раз она от него к этому клоуну ушла. А дети о чём думают? Мать ведь! И в беду ведь попала! Ох, и сюжетик я сделаю! Чтобы проняло всех этих чистеньких до самых пяток!

– Девчонки, привет, – в комнату вошел Валера Кедрач. – О чём шумим?

Он бросил портфель на стул, а сам уселся на угол своего стола и уставился выжидательно.

– Да ты тут самое интересное пропустил, – откликнулась Динка, – к Натке только что красавчик один приходил, хочет продать себя за тридцать тысяч долларов.

– Нат, за хорошего мужика это недорого. Бери! – посоветовал Кедрач.

– За этого и три доллара перебор! – фыркнула Натка.

– Тогда не бери. О чём сюжет-то будет?

– О несчастной женщине, которая влюбилась в паразита и поломала себе жизнь.

– Слушай, а давай мне в «Добрый вечер», мне как раз истории про жизнь нужны.

– Стоп-стоп-стоп, Натка уже пообещала сделать сюжет мне в «Курсив», – запротестовала Динка.

– Дин, но у тебя ведь деловая передача, какая там может быть любовь. Про любовь – это ко мне! – заспорил Кедрач

– Дети, не ссорьтесь, – похлопала Натка в ладоши. – Хватит делить шкуру неубитого медведя!

– Как это неубитого? А чем ты тут тогда полчаса занималась? – удивилась Динка.

– Хорошо, – согласилась Натка, – неосвежёванного медведя. Сделаю сюжет, как душа требует и погляжу, что получится. Под чей формат подойдёт, тому и отдам.

– Договорились, – согласился Кедрач. – Девчата, я тут фотографии напечатал с конкурса, показать?

Не дожидаясь ответа, он дотянулся до портфеля и вытащил толстый конверт с фотографиями. Валерка возил дочку в Италию на европейский конкурс по бальным танцам, теперь хотел похвалиться. Кедрач, отец двух детей, отцом был образцовым. Старшей, двенадцатилетней дочерью, он гордился чрезвычайно. Девочка занималась бальными танцами, оказалась очень способной, и Валера раз в год непременно вывозил ее на какие-нибудь конкурсы. Ему, с учетом дороговизны дороги из Северска, влетало это в копеечку, но Кедрач умел делать деньги. Он даже мобильным телефоном обзавёлся, нереально дорогой роскошью, который ему подарили и который был ему нужен по делу. Кедрачу звонили заказчики, которым он делал заказные фильмы, рекламные ролики и коммерческие передачи.

Дети у Валерки были славные, младший пацан – вылитый папа. А вот с женой было что-то не то. Натка как-то встретила всё семейство Кедрачей на улице, и её поразил контраст между светлым, веселым, улыбчивым Валерой и его хмурой и недовольной женой. Он был как солнышко, она – как туча.

На столе у Кедрача зазвонил телефон.

– Алло, – ответил Валера.– Петька, ты хитришь. Конечно, я знаю, сколько будет два плюс восемь умножить на три. Но если я тебе сейчас скажу, то это я задачу решу, а не ты. Ты лучше вот как сделай: нарисуй… что там у тебя в задаче? Яблоки? Вот и нарисуй два яблока… Ну просто кружочки нарисуй. Нарисуй три большой кружка, в каждом нарисуй по два синих и по восемь красных. И сразу твоя задача решиться, вот увидишь.

Кедрач, спокойно и неторопливо, с явным удовольствием разговаривал с сыном, а Натка перебирала фотографии. На них танцевала и улыбалась тоненькая девочка в блескучем платье. Смотреть на неё было приятно.

И ещё до неё дошло – и в тот раз, когда позвонили насчёт красавца на проходной, и в этот, когда позвонил Валеркин Петька, сердце сначала ухало от ожидания, что звонит Генка. А потом – от разочарования, что не он. И весь оставшийся день, занимаясь текстами и сюжетом, Натка исподволь ждала Генкиного звонка.