Глава 5

Дома ожидание звонка от мужа навалилось такой глыбой, что всё просто валилось из рук. Разбив тарелку и опрокинув сахарницу, Натка усадила себя пить чай и теперь болтала ложечкой в своей чашке с маками. «Почему же он не звонит? Написал записку, и всё? Решил, что поставил точку? В конце-концов, двенадцать лет прожили, можно хотя бы поговорить со мной». То, что муж ушёл насовсем и окончательно, в голове никак не укладывалось. Казалось, исчез на недельку и опять появится, как исчезал и появлялся весь их последний хлопотный год. А появится – она с ним поговорит и хотя бы постарается всё исправить.

«Самой ему позвонить? А куда?» Из квартиры, где Генка держал офис, он съехал как раз перед её отъездом в Москву, нового адреса и телефона Натка узнать не успела. Из известных телефонов оставался только домашний номер носатого помощника Димочки. «Димке домой, что ли, позвонить? Неудобно как-то»… От этих размышлений Натка особенно сильно махнула ложечкой, от чего чашка с маками опрокинулась на бок, плеснув на колени уже остывшим чаем. Натка вскочила со стула и, решившись, набрала Димкин номер.

– Алло, добрый вечер, пригласите, пожалуйста, Дмитрия!

– Я тебе приглашу, так приглашу, что имя свое забудешь! Совсем, шалава, стыд потеряла, домой уже к нам названиваешь!

Брань в трубке была настолько неожиданной и явно не по адресу, что Натка первый десяток секунд оторопело выслушивала гневную тираду, судя по голосу, Димочкиной жены, и только потом решительно перебила:

– Извините, я не знаю вашего имени-отчества…

– Еще бы меня всякая дрянь знала по имени-отчеству!

– Я жена Гены Никитина. Мне нужно поговорить с Дмитрием.

Трубка захлебнулась на полуслове, а потом сказала:

– Извините. Я думала, кто-то из его поблядушек звонит. Я не могу пригласить Диму к телефону, он уже третий день не ночует дома.

– Как, и ваш тоже? – невольно вырвалось у Натки, и она, стремясь сгладить неловкость, зачастила:

– Понимаете, я была на сессии в Москве целый месяц, потом вернулась, и Гена мне ничего не сказал. А на следующий день собрал вещи и ушёл к какой-то Наде. Написал мне записку, что она беременна. И даже не поговорил со мной. Я хочу найти его и обсудить, что дальше делать. Имущество как делить. И не знаю, где его искать. Я подумала, может, Дима знает?

– Дима, может, и знает. Вот только кто бы знал, где он, этот Дима? Эх, Наталья, Наталья, что же вы так плохо за мужем следили? И сам загулял, и моего Димочку с толку сбил!

– Извините. До свидания, – Натка положила трубку. Что ещё она могла сказать этой женщине? Что никогда не ставила себе задачу следить за собственным мужем? Что всегда доверяла ему и считала недостойным ревновать и вынюхивать? Что так закрутилась в своей журналистской теле-жизни, что не сразу заметила, как между ними возникло отчуждение? А как заметила, ждала, что всё само собой уладится? Что и рада бы все исправить, но поздно уже?

Она вынырнула из своих горьких мыслей и обнаружила, что стоит, уставившись на книжный стеллаж. Книги стояли плотно, сверху вишнёвой шеренги томиков Моэма – Генка когда-то выиграл в лотерею, радовался! – выглядывал коричневый кожаный корешок их семейного альбома. Натка вытащила его и начала листать, разглядывая любительские, ещё черно-белые фотографии. Вот их самая первая с Генкой совместная фотография. Причёски у обоих почти одинаковые – темные волосы до плеч. Какими же они были смешными в восемнадцать лет! Познакомились они на первом курсе Томского политехнического, и было это совсем не романтично. Натка тихонько хихикнула, вспоминая, как.

Их институтская библиотека считалась одной из лучших технических библиотек в Сибири и занимала отдельное трёхэтажное здание из стекла и бетона. Обычно Натка часами пропадала в зале технической литературы, переписывала статьи из толстых журналов и переводила их с английского. За перевод их пожилая нервная англичанка спрашивала ох как строго, а на вынос журналы библиотекарши не давали категорически. И правильно делали. В их общаге книжки и учебники заигрывались на раз-два-три и не уследить, кто умыкнул. А как уследить, когда в комнате живут пять человек и день-деньской толчётся масса народа. То мальчишки клянчат конспекты списать, то девчонки одалживают соль-хлеб-пару картофелин, то в гости кто забежит, просто так, посидеть. Нет, ценные вещи из их комнаты, тьфу-тьфу-тьфу, не пропадали. И учебники сотоварищи могли «заиграть» не по злому умыслу, а потому, что не всегда помнили, откуда он к ним «приплыл».

У Натки так в первом семестре увели учебник по теоретической механике. И хотя после зимней сессии учебник нашёлся – кто-то сдал в библиотеку – она решила больше не рисковать (штрафы за утерянный учебник в библиотеке грозились слупить в пятикратном размере стоимости) и по возможности заниматься вне общаги. Тем более что библиотека к этому очень даже располагала: тихо, светло, музыку никто не крутит, телевизор не включает. Кушать хочется – пожалуйте в буфет. Другая какая нужда – туалет в трех шагах в отдельном коридорчике. Коридорчик делил квадрат этажа поперек и как бы связывал два зала, технической литературы и гуманитарных наук.

В день встречи с Генкой Натка сидела с конспектами не в привычном техническом зале, а в гуманитарном. Выписывала в свою тетрадочку про эстетические предпочтения первобытных людей, рассматривала фотографии с палеолитическими Венерами. Представления первобытных скульпторов о женской красоте были до предела лаконичными: ни головы, ни рук, только пышные груди и мощные целюлитные бёдра. Такая вот мечта доисторического эротомана. Натка даже перерисовала одну такую картинку в свой конспект, для наглядности. Потом заторопилась в туалет – терпела до последнего, чтобы всё закончить и не возвращаться. Быстренько сдала книжку, тетради и ручку с фломастерами сунула подмышку – сумки заставляли оставлять в гардеробе – и скорее-скорее помчалась в заветный коридорчик, в дверку направо. Вбежала в туалет задорной рысью – каблучки звонко цокали по каменному полу – и встала, как вкопанная, разглядывая часть мужской фигуры. Серые джинсы, синий джемпер, темноволосый затылок. Парень стоял, почти полностью скрытый перегородкой кабинки и, судя по всему, чувствовал себя вполне комфортно.

Натке сразу же расхотелось. Сначала от возмущения: что этот тип делает в женском туалете? Потом от ужаса: это она стоит посреди мужского туалета! Это со стороны зала технической литературы женский туалет – дверь направо. А со стороны гуманитарных наук – дверь налево. Получается, свернула не в ту сторону!

Всё это вихрем пронеслось в её голове, Натка развернулась на сто восемьдесят градусов и – быстрей, быстрей, пока тип не оглянулся – понеслась к выходу. У порога споткнулась, взмахнула руками и ручка, фломастеры и тетрадь шустро разлетелись по полу мужского туалета. Тетрадь раскрылась в полёте и теперь красовалась грушевидным силуэтом палеолитической Венеры.

– Вам помочь? – спросил за спиной заинтересованный мужской голос. Парень в синем джемпере присел на корточки и начал собирать всё, что рассыпалось. Хмыкнул, бросив взгляд на картинку, и вот уже протягивает всё это добро одеревеневшей от конфуза Натке. «Скажет хоть слово – убью. Или умру!» – думала она.

– Вот, возьмите, – сказал парень. – Я, кажется, в женский туалет зашел, извините.

– Это я перепутала дверь, – Натка «отмерла» и даже смогла взять своё барахлишко из рук парня: «А он ничего, симпатичный!»

– Да? Забавно! А меня Гена зовут. А вас?

– Наталья, – бросила на ходу Натка, плюнув на остатки приличий и рванув в женский туалет. Стресс прошёл, и терпежу уже совсем не осталось.

Потом, в общаге, она рассказывала об этом казусе девчонкам, те хохотали и обещали вручить ей приз за самое романтическое знакомство года. А на следующий день Генка подсел к ней на лекции по эстетике. Оказывается, они слушали эту лекцию в одном потоке. И учились на одном факультете. Только специальности у них были разные и жили они в разных общагах. К концу второй пары – лекции были сдвоенными – Генка пригласил Натку на фильм «Чучело» в Дом ученых.

Дом учёных располагался в бывшем особняке томского генерал-губернатора, выглядел роскошно и дореволюционно-респектабельно, как в каком-нибудь кино про дворян. Натка чинно, по-дворянски, прогулялась по анфиладе комнат, аристократически напилась соку в буфете. И уже к концу второй серии отчаянно захотела в туалет. Идти туда постеснялась – что Генка про неё подумает! – и решила дотерпеть до общаги. Ехать-то всего три остановки трамваем!

Но, как на грех, трамваи куда-то подевались, а у Генки случилось настроение прогуляться. Натка гуляла марафонской ходьбой – счёт пошел на минуты! А Генка нёсся следом и удивлялся, куда девушка так торопится? И когда терпеть не осталось почти никакой возможности, Натка махнула рукой на репутацию и романтику и призналась: в туалет. И тогда Генка завел её в какую-то кафешку, и Натка решила свою проблему и окончательно избавилась от комплексов по этому поводу. Генку, по крайней мере, перестала стесняться.

Звонок телефона подбросил Натку с места – Генка! Наконец-то! Она кинулась к трубке, уронив альбом. Звонила свекровь.

– Здравствуй, Наташенька. Что-то Гена долго нам не звонит. У вас всё в порядке?

– Здравствуйте, Ангелина Фёдоровна, – как же некстати! Придётся врать.

– У нас всё хорошо. Гена по делам уехал из города на недельку. Как перезвонит, я напомню, что вы беспокоитесь.

Натка врала ещё пару минут, потом попрощалась. А что делать? Говорить Генкиной матери, что муж её бросил и ушел к другой? А потом выслушивать охи и поучения, как надо было за ним ухаживать и как его теперь вернуть? Нет уж, пусть Генка сам все расскажет своей мамочке. И сам выслушивает её комментарии.

Ангелина Фёдоровна звонила из Саратова, вместе с мужем Альбертом Васильевичем и младшей Генкиной сестрой Оксанкой они уехали туда четыре года назад, вернувшись, наконец, в город, откуда уехали на Север за «длинным рублём». Генка ещё студентом рассказывал Натке эту историю: измученные безденежьем родители уехали на Север на три года по контракту, чтобы подзаработать, да так и остались на двадцать пять лет. Затянул Север своими просторами, чистотой, спокойствием. Да и рубль действительно оказался «длинным». За три года хороших заработков и строжайшей экономии они собрали столько денег, что смогли заплатить за «Жигули»-«копейку», на которую как раз подошла очередь в Саратове, построить для неё гараж, купить новый спальный гарнитур в саратовскую квартиру и почти полгода жить вчетвером, с двумя детьми, ни в чём себе не отказывая. А потом они снова вернулись на заработки.

У Генкиных родителей вошло в привычку копить и откладывать на «настоящую» жизнь. Когда Генка привёз Натку на Север в родительский дом (считалось, что на два года – мол, скоро уедем, вам всё оставим), она просто оторопела от привычки копить, доведённой до абсурда. Первое, что сделали Генкины родители, это завели тетрадочку, куда записывали все расходы и требовали, чтобы половину денег вносили они с Генкой. Всё бы ничего, но их никто не спрашивал, когда деньги тратились. Их просто поставили перед фактом: с вас – столько-то. Они только-только начали зарабатывать, пока ещё без северных надбавок. Натке, которая устроилась во вневедомственную охрану на сто двадцать рублей, так хотелось купить себе новую блузку! Но пришлось ждать целый месяц, пока купила. Их с Генкой авансов в обрез хватило на оплату по длинному списку от родителей: шесть десятков яиц, пять банок кильки в томате, два ящика маринованных огурчиков, ящик тушёнки, шесть кило курятины и так далее. Продукты свёкор со свекровью закупали впрок ещё до их с Генкой приезда, но они ведь тоже будут всё это кушать! Значит, расходы пополам.

Свекровь скрупулезно собирала копеечку к копеечке. Она работала учителем начальных классов и приносила из школы остатки хлеба (покусанный – на сухарики, целый – на стол), гарнир и котлеты (дети не пришли на обед, что же пропадать-то будет!). Она не выбрасывала ни кусочка и старалась любые остатки пустить в ход. Однажды потушила картошку на отваре, оставшемся от говяжьих почек. Ну как это – выливать отвар? Варево так воняло мочевиной, что есть отказался даже привычный ко всему свекор. В конце концов, Натка готовку для них с Генкой взяла на себя. Варила борщи, жарила рыбные котлеты, пекла пироги с курицей и картошкой. И продукты покупала в основном за их с Генкой счет. А его родители твердили, что она готовит тяжёлую нездоровую пищу и варили себе овсянку на воде, делали салат из одуванчиков, доедали школьные котлеты и честно вносили в общий бюджет половину стоимости соли, масла и крупы.

За девятнадцать лет жизни на севере Генкины родители скопили сорок две тысячи рублей. По советским временам хватало на хороший домик где-нибудь на юге. Они даже в последний свой отпуск ездили приценяться, и даже домик им вроде понравился… Но сразу расстаться с накоплениями всей жизни духу не хватило, решили подумать ещё. А через два месяца после их возвращения деньги перестали быть деньгами. Всё, что успел купить на эти сорок две тысячи свекор, срочно вылетевший в Саратове – еще один гараж поближе к дому, новый холодильник, телевизор и микроволновку.

Потом Генкины родители ещё пять лет готовились к отъезду, дожидаясь от властей компенсаций и возмещения расходов на переезд. Потом год складывали в контейнер всё, что поместилось. Что не влезло, попытались продать сыну. Генка отказался, родители нашли других покупателей. И уехали. Наконец, в свой Саратов, оставив им с Генкой полупустую квартиру с древним холодильником, колченогим кухонным столом, облезлым ковром, продавленным диваном и очень хорошим пианино, на котором когда-то играла Оксанка. Пианино занимало слишком много места, чтобы везти его с собой. А купить его желающих не нашлось, пришлось «дарить сыну». Именно так – Натка как-то разговорилась с соседкой, та и пересказала, как свекровь хвасталась: «Вот, уезжаем, столько хорошего молодым оставляем в подарок».

Так что когда Генка с Наткой через пару лет затеяли переезд в Северск, они без сожаления бросили эту квартиру со всей рухлядью. Все равно дом деревянный, грибком траченный, за что тут держаться! Денег от их с Генкой ударной торговли хватило на квартиру в городе, на обустройство со временем заработали. А свекровь теперь звонила регулярно раз в месяц, сладким голосом спрашивала, как у них с Геночкой дела и приглашала в гости «на витамины».

Телефон опять заверещал, и Натка опять подпрыгнула. Генка! Нет. Из посёлка звонила Ирка, её лучшая задушевная подруга. Теперь, когда Натка жила в Северска, виделись они не часто, хотя перезванивались и по возможности – она ли в районе в командировке, Ирка ли с оказией в городе – встречались.

– Натусь, привет! – частила в трубке подруга. – Как вы там? Я в пятницу вечером выезжаю, в субботу утром жди! Денег тратить зря не буду, целую, пока, приеду, поговорим!

Натка положила трубку и нагнулась за альбомом, собирая те снимки, что рассыпались. Ирка. Вот она на студенческой фотке. Это они после репетиций в клубе фотографировались. Дурачились, кривлялись. Молодые, веселые, искристые. Даже на черно-белой любительской картонке видно, как им тогда было хорошо. Вся жизнь впереди! Про свои нынешние тридцать четыре тогда думала – «пожилая».

А вот Ирка уже с Андрюхой. Сколько же они с Генкой хитростей придумывали, чтобы этих двоих подружить! Андрюха был Генкиным другом и одноклассником, они вместе приехали поступать в Томск из своего северного поселка, поступили и так и держались друг друга в чужом сибирском городе. Натка с Иркой, тоже обе приезжие из далёких южных республик, познакомились в начале первого курса в танцевальном кружке. Очень быстро подружились и тоже составляли друг другу компанию во всяческих важных девчачьих хлопотах. А когда у Генки с Наткой случилась любовь, и они занялись исключительно друг другом, Ирка и Андрюха оказались в ситуации третьих лишних.

Третьих лишних познакомили, они даже стали встречаться, но как-то вяло. На четвёртом курсе Ирка и Андрюха были свидетелями на Наткиной и Генкиной свадьбе. После института подруги разъехались, но через год Андрюха съездил в отпуск в Иркину республику, женился на ней и привез в их северный посёлок. «Ну, Натка, жить вам теперь с Генкой долго и счастливо», – сказала ей при встрече подруга. Примета такая есть: если свидетели женятся, то те, на чьей свадьбе они гуляли, никогда не разведутся. Что ж, долго работала примета, да, видно, иссякла.

Хорошо, что Ирка в субботу приезжает. А то одна она тут за выходные у этого телефона измается!