3.

Нет, Ирина в переселение душ не верила. И, очнувшись в палате, сразу поняла, что взгляд зловещей свекрови ей почудился, от боли, стресса и сна, увиденного перед тем, как начались схватки.

– Девчушка у вас здоровенькая, 8 по Апгар, – бодро докладывал врач, когда Ира пришла в себя и вспомнила, что как раз перед этим родила. – Сейчас вы в себя немного придёте, мы вам её насовсем принесём. Вы даже не порвались почти. А что отключились ненадолго, так это бывает.

– А похожа она на меня? – осторожно спросила Ира.

– Она пока на кого угодно похожа, – засмеялся доктор. – Ещё сто раз израстётся. Но глаза голубые, а не как у папаши. Так что больше в вашу родню пошла, видимо. Жаль, к груди её сразу после рождения приложить не удалось, потому как вас откачивали.

Ну вот. Первое несоответствие с мечтой. Детка не припала к материнской груди, и её молоко – не первая пища, которую она попробовала в этой жизни. А может, уже и второе даже расхождение с желаемым. Ведь уж точно Ира не грезила о том, чтобы при взгляде на новорожденное дитя свалиться в обморок от ужаса.

«Хочешь рассмешить бога? Расскажи ему о своих планах!» – кажется, так сказала ей свекровь в одном из снов. Вот ведь, старая карга. Даже с того света умудрилась ей подпортить радость встречи с долгожданной дочечкой.

– Ну уж нет, – сказала Ирина вслух. Благо, в палате одна уже была. – Всё у нас хорошо будет.

Через час ей принесли посапывающую девочку и знакомство состоялось по-настоящему. Малышка уже не казалась ей воплощением Анны Викторовны, и на том спасибо. Но почему-то ожидаемая волна нежности пока тоже никак не накрывала молодую мать. К вечеру в палату пустили почти многодетного отца, Петра. Да, есть преимущества у платного обслуживания. Он и на родах мог присутствовать, но отказался. Сказал, что развидеть он это не сможет, и как дальше вместе жить – не понятно. А Ирина и не возражала.

Началось традиционное «носик как у тёти Лены, ушки как у меня, губки как у бабушки».

– Не захотела Ульянка рождаться 4 марта, торопыга, – заметил мимоходом Петя.

– Ой, а как получается правильно? – заволновалась Ира, – меня же 27 февраля увезли, вроде бы?

– Ну, а родила ты 28-го. Хорошо, год не високосный, путаться не придется, – засмеялся муж. – А то 29 февраля появиться на свет, та ещё радость. День рождения раз в четыре года.

Домой их выписали через три дня, без осложнений. Маленькая квартирка целиком превратилась в детскую. Кроватка занимала половину стены, пеленальный столик. Куча мебели. Компьютерный стол с креслом, двуспальная кровать, Ульянкина мебель, шкаф с одеждой. Пространства для жизни почти не осталось. Журнальный столик пришлось на балкон вынести, никуда не помещался уже. Через неделю и компьютерный разобрали, туда же выставили. Лежавший на полу ковёр тоже перекочевал на балкон. Нечего рассадник пыли всяческих микроорганизмов под ногами расстилать. Петя пытался было спорить: ковёр этот он почему-то очень любил. Да и ему казалось, что пол без него очень холодный, так и простыть можно. Но Ира мужа переспорила. Балкон теперь напоминал склад ненужных вещей, выходить туда совсем не хотелось. Мало ли, ножка от столика по коленке долбанёт, или не ровен час, рулон с ковром по голове огреет.

Петя старался, помогал Ирине вливаться в материнство. У него всё-таки родительский опыт уже был. По его словам, Ульяна оказалась более подарочным вариантом, чем его первенец: больше спала, меньше капризничала. Постепенно и новоиспеченная мать вспомнила обо всех заветах, что сама до родов оставляла в соцсетях и комментариях на форумах. Нет, эйфория всё ещё не наступала, но привязанность к своему ребёнку она почувствовала. Оказывается, к маленькому человечку тоже нужно привыкать. Иногда Ирина ловила себя на том, что ожидает от двухнедельной крохи понимания, как от взрослого человека. Ловила у себя что-то похожее на укол обиды, если девочка будила её среди ночи, или не хотела засыпать в своей кроватке, боялась купаться, выплёвывала грудь.

Ей всегда казалось, что за одним грудным ребенком ухаживать не так уж и трудно. Чего там, новорожденные же спят всё время! Первые три недели так и было. Ульяна много и с удовольствием спала. А потом «демо-версия» закончилась и случилось то, что опытные родители называют «животик» и советуют лечить «укропной водой». Всем. Даже если задолбавшаяся мать приходит на интернет-форум после двухнедельного марафона по устранению проблем ЖКТ у дитяти, первое, что ей посоветуют: «укропная вода». Дальше несчастная будет три страницы перечислять, какими средствами она уже успела попользоваться (и эта самая «вода» там, конечно, на первом месте, с неё все и начинают), ей зададут уточняющие вопросы, начнётся новая страница ветки… И первым же сообщением на ней станет: «Не буду перечитывать всю тему, долго. Укропную воду пробовали?»

Это всё, что нужно понимать о современных интернет-сообществах. И почему до родов они казались Ирине источником знаний? Сейчас «ответы знатоков» её просто бесили. Как и орущая от колик дочка. Да, она заваривала укропные семена, как положено. И ходила в поликлинику. И врача вызывала! У дочки взяли анализы на стафилококк и прочие ужасные инфекции. Всё оказалось чисто. Ира выкладывала Улю на живот, покупала газоотводные трубки и совершала прочие положенные манипуляции, которые ненадолго помогали. Даже пересмотрела полностью своё питание. Но и это не помогало. Как-то она просто не выдержала и заорала в полный голос, зажав руками уши. А в кровати в это время кричала Ульяна, суча ногами и руками.

Петя жаловался на то, что не высыпается, а потом ему трудно работать, начал выглядеть уставшим и даже его прекрасная холёная борода потускнела и приобрела чуть лохматый вид.

– Второй раз подряд проходить этот ад, – как-то буркнул он за ужином, состоявшим из магазинных пельменей.

А телесный и моральный отдых для Пети были очень важны. Потому что работа у него физическая. Муж Иры трудился в фирме по установке окон и жалюзи, и сам выезжал на замеры и проведение прочих работ. Компания была небольшая, поэтому он и в офисе присутствовал лично, документацию по заказам заполнял, отчитывался о сделанном. Тут любая ошибка – это прямые убытки.

На улице стоял отчаянно тёплый май, деревья давно уже щеголяли летним нарядом. Ульяне исполнилось три месяца, и большую часть этого времени она, а вместе с ней и её семья, страдала «животиком». Вердикт участкового педиатра был: «Подождите, у неё это пройдёт». В качестве вероятного временного промежутка, когда всё «пройдёт», как раз и ставили три месяца. Когда благословенная дата подоспела, Ирину ожидал новый «материнский фейл». На почве постоянного стресса и самобичевания у неё пропало молоко. Все её идеальные представления о том, какой она будет женой и мамой, отскакивали, как пуговицы у тесной одежды при ходьбе.

Недовольный муж, кричащий младенец, к которому есть привязанность и чувство долга, но нет всепоглощающей любви. И она – поправившаяся на пятнадцать килограммов, с загнанным взглядом, мечущаяся по тесной комнатушке, утыканной мебелью. Перфекционизм не просто дал трещину, он развалился, погребая Ирину под своими руинами.

Иногда звонила мама, давала советы. Ира не рассказывала ей всего, стыдилась. Даже радовалась, что родители далеко и не видят, как она терпит крушение. Из детских времён вспоминалась ей улыбчивая, спокойная мама, которая всё успевает и всегда готова приободрить, помочь и подсказать. В квартире пахло ванильными булочками и выглаженными вещами, и даже солнце заглядывало в окна как-то иначе, подсвечивая только нужные участки стола, а не слепя глаза. Почему её жизнь настолько далека сейчас от родительской? Ведь пример перед ней всегда был исключительно замечательный.

Как дались те времена Петру? Сложно и смутно. Не так давно он расстался хоть и очень симпатичной, и умной, но полноватой, погрузившейся в ребенка девушкой, потому что встретил первую любовь, «ту самую» девочку, которая выросла в прекрасную женщину. Он не романтик, но увидев её тогда с картонным стаканчиком кофе у лифта просто онемел. Узнал сразу. Тонкая, звонкая, как говорит его мама. Элегантная и грациозная, она уверенно и доброжелательно с кем-то общалась по телефону, улыбалась и кивала собеседнику, словно видела его перед собой в это время. Фигура у Иришки стала просто отпадная, прическа стильная. Одежда выбрана со вкусом. В тот день он не решился к ней подойти. А потом всё-таки не удержался, и вот, такой ком событий следом свалился.

Что сейчас? Золушкина отекшая ножка в хрустальную туфельку уже не залезет. Красивые светлые волосы потускнели и начали выпадать. Ирина пытается их убирать, но они повсюду. Характер тоже испортился, видно же. И ребенок, кажется, её раздражает. Нет, Ульяна всегда накормленная, чистенькая, в красивых костюмчиках. В квартире тоже вполне сносно. Но это потому, что она крохотная и убраться в ней легко, пыли и оседать толком негде. Да и он помогает на выходных. Хотя очень хочется сбежать на субботу-воскресенье. Петя радуется, когда в эти дни звонят и просят приехать к клиенту, который в другие дни не может. Раньше он старался отказываться, если была возможность, побыть со своей ненаглядной. А сейчас… Вот странная штука, почти неощутимой оказалась для него разница, с кем жить, когда в доме младенец. С любимой Ириной или нелюбимой Дарьей. Проблемы те же: ребенок плачет, женщина тускнеет и меняется. Может, это он такой неправильный, или женская природа неумолима? Только вот сын его уже подрос и колики, режущиеся зубки, памперсы и ночные пробуждения остались в прошлом. А с дочерью только всё начинается. Он будто своими руками себя загнал в ловушку. Ведь он хотел любви, секса с обалденной красоткой и лёгкости, когда не надо подстраиваться под малышовое расписание, по телевизору можно смотреть не только детские каналы по умолчанию, холодильник не забит на три четверти творожками и йогуртами. Такая себе нормальная, взрослая жизнь, где всё про взрослых, а не сопливых, хотя и своих, младенцев.

Что делать? Они живут на его территории, то есть, ему сбежать не получится. Честное слово, проще у кого-то жить, чем самому предоставлять крышу. Попросить уйти? Она его жена, законная. И ребенку всего три месяца. К тому же, малышку он полюбил. Его удивляло, что кажется, кроха тянется к нему больше, чем к матери. Успокаивается у него на руках чаще, чем у неё, по крайней мере. К отцовству у Петра интерес проснулся и в целом. Теперь он с удовольствием стал «воскресным папой», гуляя со Стёпкой каждый выходной, если его, конечно, не звали на установку окон. Контраст между смышлёным трёхлеткой и маленькой Ульяной, которая только-только начала понимать, что руки и ноги – это её часть, был очевиден.

С одной стороны, Ирину очень злило, что Пётр стал на работе задерживаться сверхурочно, брать заказы на выходные и неожиданно переквалифицировался в хорошего папу для сына. Понятно же было, что он просто старается меньше бывать дома. С другой стороны, ей и самой не особенно хотелось видеть его рядом, несмотря на помощь, которую он ей без возражений и вздохов всегда оказывал. Она с ним просто мирилась, как с неизбежностью, это уже было ей понятно самой. Легкая влюблённость, элемент новизны, очарование юношеских чувств, бережно хранимых Петром со школьной скамьи, его поддержка в трудную минуту – всё это осталось позади. Появился быт и маленькая странная девочка, которая (это Ирина хорошо чувствовала, хотя и называла себя за это сумасшедшей) её не любила. Маленькое тельце сжималось, когда Ира брала дочку на руки. Она будто не хотела к ней идти! Ирина разглядывала крохотного человечка, находила свои черты, умилялась младенческим гримаскам. Но чувствовала себя при этом какой-то отстранённой.

Когда молоко пропало, Ира, к своему стыду, испытала облегчение. Ужас какой, подумала не о том, как бы ей восстановить лактацию и вернуть естественное питание дочери в краткие сроки. Нет! Первая мысль была: «Как было бы хорошо перестать оценивать каждый кусок прежде, чем его съесть. И вина можно хряпнуть. Прямо сегодня. Мне не хочется, но как факт».

Две недели она по-честному выполняла все рекомендации «для возвращения молока». И это даже принесло небольшой результат. Но, как ни странно, на вынужденном искусственном вскармливании девочка стала гораздо спокойнее. «Животик» отступил. Возможно, всё дело было и не в материнском молоке, просто возраст в три месяца уже миновал.

– Ничего, прошли колики, скоро зубы на подходе, – изрёк мрачноватое пророчество Пётр. Ирина готова была ему врезать.

Время шло, Ира пыталась привести свою жизнь в нормальный вид. Пусть не инстаграмный, но хотя бы благоустроенный.

Малышка начала ползать, а потом и делать попытки ходить. Это было трогательно, Ирина в такие моменты чувствовала себя мамой чуть больше обычного. К десяти месяцам, перед самым новым годом, девочка пошла уже уверенно. Это случилось на улице. Ульяна стояла, ухватившись ручками за скамейку, и вдруг повернулась к Ирине, которая пошла к коляске, взять термос с тёплым чаем. Их разделяло небольшое расстояние. Девочка улыбнулась матери, раскинула руки, и неловкой походкой, как бегущий пингвин в объемном комбинезоне, проследовала к Ирине. Та схватила ребенка в охапку, и почему-то разрыдалась. Это были первые её слёзы счастья со времени рождения дочери.

– Господи, почему, как я стала такой вот раздраженной тёткой, которая не рада своему ребенку? – горько размышляла Ирина.

А ночью ей приснился кошмар. Она их давно уже не видела. Ирина стояла у того самого торгового центра, а через дорогу к ней бежала Ульяна. Раскинув ручки и смешно переваливаясь. У Иры сжалось сердце, она слишком хорошо знала, что будет дальше. Автомобиль появился ниоткуда и ехал, ускоряясь, прямо на бегущую ему наперерез маленькую девочку.

– Неееет! – закричала Ира, и проснулась. Кажется, уже открывая глаза, она слышала звук удара и визг тормозов.

Ирина обливалась холодным потом в пустой кровати. Пётр дома не ночевал, сослался на то, что ему надо с утра рано ехать на заказ, и он поспит у друга, чтобы встать утром с ясной головой. Ведь у Ульяны теперь «зубки» и ночи снова неспокойные. Да уж, сегодня Ирина вполне способна составить дочери компанию, а то и конкуренцию по части ночных криков.

Молодая мать кинулась к детской кроватке. Дочка ворочалась, Ира явно её побеспокоила своими воплями. Она погладила девочку по спине, успокаивая. Тут её будто обдало холодом. Время – после полуночи, уже новый день. День смерти её бывшей свекрови под колёсами авто беспечного водителя-болтуна. Ровно два года, как не стало желчной Анны Викторовны, портившей ей жизнь.

***

Новый год прошёл как-то рутинно. Практически перед началом боя курантов Ульяна проснулась, раскапризничалась, засыпать долго не хотела, так что Ирина не успела загадать желание под бокал шампанского и поздравление Президента. Более того, пытаясь уложить дочь, она и сама уснула рядом с ней, потому что была измотана. Она всё-таки пыталась держать лицо и устроить идеальный семейный ужин. Наготовила на роту солдат, хотя гостей они и не ждали.

Проснувшись в три часа ночи, Ирина поняла, что муж всё ещё сидит на кухне перед телевизором. Придя к нему, застала его в компании бутылки коньяка и телефона. Петя активно сидел в соцсетях, поздравляя друзей и принимая поздравления. Подошла, села рядом.

– Шампанское будешь? – спросил Пётр.

– Давай.

Налил ей бокал, чокнулись за Новый год.

Он выглядел обиженным. Нет, Петя был взрослым и разумным человеком, понимал, что встреча нового года в маленьком тесном помещении с ребенком, которому и года не исполнилось, вряд ли будет искромётным событием. Но… он остался один в так называемый семейный праздник, потому что остальные сначала плакали, потом спали.

– Ты устал от нас? – спросила Ирина.

Петя вздрогнул. Он как раз думал об этом. Что устал так жить.

– Я понимаю, что это – не вечно, – начал он. – Но я заколебался уже.

На самом деле, он сказал не «заколебался», а более резко.

– Мы в каком-то тупике, – выражать мысли Пете помогало выпитое виски. Коряво, зато честно и по существу. Наболело. – Я тебя люблю, и Ульянку тоже люблю. Но я постоянно не выспавшийся, на пределе уже. И с тобой у нас как-то всё уже не так. Помнишь, как вначале было? Любовный рай.

– А сейчас бытовуха, – продолжила Ирина. Она резко допила шампанское, и сама налила себе ещё. – Нам в Пензу лучше уехать, наверное, – сказала она. – У родителей поживу, Уля подрастёт пока. Потом вернёмся, в садик её устрою.

– Не, не надо, – смущённо стал отбиваться Петя. – Не хочу я вас высылать. Там нас весь район знает, представляю, что скажут, когда ты туда переедешь. Давай попробуем дальше. Скоро же и зубы все вырастут, и дочура старше станет. Справимся.

И они пытались справиться. Только вот Ире становилось всё сложнее. Девочка росла и отношение её к родной матери становилось всё более странным. Или Ирине это казалось? Иногда она думала, что вот-вот сойдёт с ума, или даже уже сошла.

Порой Ульяна просыпалась, звала её:

– Мама!

Ирина подходила к кроватке, а Уля смотрела на неё изучающе и как-то недоброжелательно, с подозрением, и рук не протягивала. А как-то раз вообще плюнула ей в лицо. Речь малышки активно развивалась, она нарабатывала словарь, как и у всех детишек, были у неё словечки, смысл которых не сразу и поймёшь, родители со смехом пытались их угадать. Особенно сложным оказалось одно: «игоська». Никак не получалось понять, что это такое.

Характер Уле достался явно бунтарский. Часто дёргала мать за волосы, постоянно капризничала. Причём на попытки отца сделать то же самое, что и Ирина, например, дать себя одеть или выкупать, девочка откликалась более спокойно. Петя начал косо посматривать на Ирину. Уж не обижает ли она ребенка в его отсутствие? Точно ли эта самая женщина мечтала родить дочь и наслаждаться каждым её вздохом? Напряжение между ними всё возрастало, и к полутора годам Ульяны достигло своего апогея. Случилось это резко, непредвиденно и странно.

Ирина готовила ужин на кухне, Петя с бутылочкой пива коротал пятничный вечер на диване с ноутбуком, мельком приглядывая за дочкой. Куда она денется-то, пространство ограниченное, всё видно, как на ладони. Малышка возилась со своими игрушками, потом ей стало скучно, и она не спеша прошла к шкафу, открыла его, постояла немного, внимательно изучая неизведанные пространства. Сколько возможностей! Девчушка деловито высыпала на себя содержимое нижней полки. Им оказались папки с какими-то бумагами и фото.

Пётр посмотрел на дочь, погрозил пальцем:

– Ай-яй-яй! Вот мама сейчас ата-та тебе сделает!

Ульяна гордо оглядела причинённый ущерб, и вдруг радостно засмеялась, захлопав в ладошки:

– Игоська, игоюска! – повторяла девочка.

– Что там за «игоська»? Хоть узнать наконец! – Петя заинтересованно слез с дивана, поспешил к дочке, которая уже сидела на корточках, проворно разрывая напополам какую-то фотографию. Один фрагмент она отбросила, а второй прижала к сердечку.

Ира, привлеченная шумом, зашла в комнату. Прямо ей под ноги, причудливо закручиваясь, как кленовый «вертолётик», спланировал кусок фотоснимка с её первой регистрации брака. Она в платье невесты.

– Ты чего это хулиганишь? – строго спросил Пётр, аккуратно забирая у девочки остаток карточки. Посмотрев, изменился в лице:

– Игоюска? Ира, как ты это, твою мать, объяснишь? Почему наша дочь мало того, что знает твоего бывшего перца, так ещё и любит его, судя по всему? Сколько у неё этот грёбаный «игоська» с языка не сходит? Месяца три?

Как среди старых квитанций и всякой архивной и в основном, не очень нужной документации, затесалась совместная фотография Ирины и Егора, она и сама не знала. У неё не было цели вымарать первого мужа из своей жизни так, чтобы ничего о нём не напоминало. Да и Пётр этого не требовал. Но тот факт, что малышка испытывает столь тёплое чувство к дяденьке, о существовании которого и знать не должна, оказался для него непростительным.