Глава 7

Мужчина, стоящий у подъезда, обернулся на мои шаги.

– Здесь очень тихо, – сказал он с легким акцентом. – Я был в Москве, там очень громкий шум. А здесь тихо.

Какой странный акцент или говор – не пойму. Как будто он слишком старательно выговаривает все звуки, и от этого они звучат неправильно. Наш язык – неуловимый и свободный. Гласные – нечеткие, согласные меняем, оглушаем звонкие, озвончаем глухие, съедаем концы слов, не заботясь о четкости звучания… Отражает ли это национальный характер? Наверняка. Только в чем он? В любви к свободе? Мы любим свободу, но не больше, чем, скажем, греки, французы или итальянцы.

– Вы – Олга?

– Да.

– Я видел ваше фото. Здравствуйте, Олья. – Он протянул мне руку, я с некоторым сомнением пожала ее. Теплая рука, крепкое пожатие. – Я Эварс.

– Простите?

– Вам написала Мария?

Я не сразу поняла, что Мария – это наша с Маришей мать. Прошло несколько дней с тех пор, как Мариша приезжала ко мне, странный разговор быстро забылся. Неужели правда кто-то приехал из Австралии сюда, нашел меня? Зачем? Что ему нужно в нашем городе? Почему он приехал не к Марише? Или это она послала его ко мне? Как он узнал мой адрес? От Мариши? Но почему она не предупредила меня? Все эти вопросы пронеслись у меня в голове, перегоняя друг друга, наталкиваясь друг на друга, сбивая и не давая мне сосредоточиться ни на одном.

– Я могу у вас остановиться?

– Зачем?

– Что, простите? – Мужчина, назвавшийся именем, которое ни с чем у меня не связалось (кажется, Эварс…), растерянно улыбнулся. – Можно мне зайти к вам?

Я пожала плечами. Ерунда какая-то. Я набрала номер Мариши. Она сбросила меня и написала коротко «Не могу позже». То есть моя сестра-министр занята, разговаривать не может, позвонит мне позже. Хорошо, что у меня есть время – смотреть на окна, на людей, на кошек и собак, мечтающих о доме, на ветки деревьев и лужи, на закатные отблески на стеклах, на птиц, расхаживающих по краешку тротуара. Я бы ни за что не хотела поменяться с Маришей местами. Она иногда говорит: «Вот были бы мы одинаковые, настоящие близнецы, ты бы иногда могла побыть министром, а я посидеть вместо тебя в консультации. Так, для развлечения и отдыха. Ты сходила бы на какой-то прием хотя бы, надела бы платье в пол и бабушкины бриллианты. А я бы с обычными людьми пообщалась». Но, к счастью, мы такие разные, что никто не заподозрит в нас не только близняшек, но и просто сестер. Одна сестра забрала себе бабушкины бриллианты, другая – всю свободу, которая отпущена нам была на двоих. И ничуть не жалею о своем выборе.

– Заходите…

Он подхватил большую кожаную сумку и попытался галантно открыть мне дверь подъезда. Он не знает, что наш подъезд надежно закрыт от чужаков тайным кодом.

– Здесь есть секрет, – улыбнулась я. – Нажимаете ноль и решетку.

– Какая замечателная улыбка у вас! – приятно улыбнулся он мне в ответ.

– Вот и познакомились. У вас тоже ничего.

– Ничего?

– Вы давно учите русский?

– М-м-м…. Да! С двадцать пять лет, с пе-ре-ры-ва-ми. – Он произнес по слогам и сам засмеялся. – Самое трудное – это русские падежи и еще ударение. Сейчас русский не в моде, но это моя профессия. Я приехал, чтобы написать книгу. Моя диссертация – о современный русский язык и его особенности.

– Неужели это кому-то интересно в Австралии?

– Если честно – нет, – широко улыбнулся он. – Но это наука, она живет сама, независимо от политика. Это интересно мне. Я ищу общие корни.

– Корни?

– Да, корни – близкие и далекие языки имеют одинаковые корни. Я пытаюсь понять, как развивается язык. Почему в какой-то язык один и тот же корень имеет много формы, и они… м-м-м… имеют гласные звуки, а в другом есть толко три согласные. Например, русское «горло» и чешское «крк», и также английское “throat”. Это одинаковые слова. Как это связано с история и характер народа? Это же очень интересно, правда?

– Наверное. Проходите. – Мы уже поднялись на третий этаж, я открыла дверь квартиры, и мои коты с опаской вышли навстречу незваному гостю. – Где вы собираетесь остановиться?

– Хм… У вас. Можно?

– Нет, конечно. Это неудобно.

– Я хотел бы больше общаться с носитель языка.

Я с сомнением взглянула на мужчину.

– Вы и так отлично говорите.

– Спасибо, это неправда. Понимаю отлично, говорю хуже. И говорить – это еще не все. Чтобы сделать то, что я хочу, нужно чувствовать язык. Я искал человека, с который можно проводить много времени.

– И нашли меня? – усмехнулась я.

– Да.

– Каким образом?

– По совету друзья… друзей!

– Ерунда какая-то… Друзья посоветовали вам пожить у меня?

– Да.

– Какие друзья?

– Вы против?

– Послушайте, что за бред! Кто вы? Откуда вы? Почему вы приехали именно ко мне?

Мужчина прошел, не снимая ботинок, в гостиную, сел на бортик кресла и стал смотреть на меня, улыбаясь.

– Да, вот об этом я и мечтал. Я правилно говорю?

Я отмахнулась.

– Вы говорите слишком правильно, можете не беспокоиться. Многие русские сейчас так не говорят. Не об этом речь. Вы не можете жить у меня.

– Вы красивая. Сколько вам лет?

– А вам сколько лет?

– Тридцать семь. Может быть, мы пойдем вместе куда-то поесть? Я последний раз ел в Москве вчера.

– Долго были в Москве?

– Нет, несколько часов. Я гулял немного в центр Москвы. Не хотел остановиться в Москве, поехал сюда сразу.

Легкий, приятный акцент, сам – довольно симпатичный, поджарый, спортивный, еще не начал седеть, рыжеватые волосы, веселые внимательные глаза, хорошая улыбка, небольшая аккуратная бородка и усы. И что? Зачем мне это?

– Вы можете идти обедать со мной? – повторил он.

Я покачала головой:

– Вы простите. Я устала, я пришла с работы. Я никуда не пойду.

– Можно вызвать такси. Или заказать обед домой. Что вы любите?

– Послушайте… – Я в растерянности не знала, что сказать. – Ну хорошо, давайте так. Я вам помогу снять номер в гостинице…

– Нет, нет, не беспокойтесь! У вас очень милая квартира, такой приятный вид. Покажите мне моя… мою комнату. И поедем в ресторан. Я прочитал, что здесь есть замечателный ресторан, где можно провести вечер с друзья.

– Вы издеваетесь?

– Нет. Куда можно положить вещи?

От абсурда ситуации у меня даже застучало в висках. Может быть, он никакой и не австралиец, а просто проходимец? То вроде без ошибок говорит, то все в именительном падеже, легкий акцент, слишком легкий, не смягчает согласные, но это легко подделать. На лицо… А чем мы особым отличаемся от австралийцев и белых европейцев? Или это всё какой-то розыгрыш? Надо просто его выгнать. Наверное, все эти сумбурные мысли были написаны у меня на лице, потому что Эварс сказал:

– Я не вор и не… – Он быстро открыл в телефоне переводчик, – не мошенник! И, пожалуйста, не выгоняйте меня сразу. Я могу платить за комната. Скажите, сколько. Я хочу общаться с настоящий русский человек. Книги – это совсем другое.

– То есть вы хотите наблюдать за мной?

– Нет. Я же не психолог, в отличие от вас.

– Вы знаете, что я психолог?

– Да. И вы можете наблюдать за мной, если вам интересно.

– Мне хватает наблюдений на работе.

– Хорошо. Но я просто хочу почувствовать, что такое русский человек, который говорит по-русски. Мне интересно. Я знаю ваш язык, но не понимаю его глубоко.

– И будете в диссертации описывать свои ощущения?

– Да.

– Давайте поедем в ресторан. Я тоже голодна, и готовить не хочется, я сегодня устала.

– Отлично! Только я приму душ. Где будет моя комната?

Я указала ему на свою спальню. У меня в квартире две небольшие комнаты. Я решила сейчас больше с ним не спорить.

– Но это же ваша комната?

– У меня нет комнаты для гостей. В России принято гостю давать лучшее.

– О, это интересно… Но я буду спать здесь! – Он сел на диван в гостиной. – Мне… ммм… устраивает!

Коты, которые давно наблюдали за Эварсом из разных мест, вышли и сели тоже, рядком, как три маленьких и совершенно беспомощных стража моей квартиры и мои собственные.

Если за ближайшие пять минут он не сделает ни одной серьезной ошибки в русском, у меня исчезнут сомнения в том, что он мошенник или, по крайней мере, не тот, за кого себя выдает. Надеюсь, мой план сработает. План так себе, я хитрю плохо, вру бездарно, из конфликтных ситуаций выхожу без потерь редко. Но ведь я дипломированный психолог, я обязана сейчас вывести саму себя из этой странной ситуации.

Глава 8

Девушка, вошедшая в кабинет, чем-то напомнила мне большую тряпичную куклу, слишком сильно набитую ватой. Все такое мягкое, немного неправильное, милое и одновременно некрасивое. Не получается шить тряпичные куклы красивыми или не хочется. Хочется, чтобы они были уютные, смешные, приятные на ощупь и – не красавицы.

– Я сяду? – Голос у нее оказался неожиданно резкий и высокий, как будто от другого человека. Так бывает у людей, в чем-то очень неверно устроенных.

Я показала ей рукой на стул.

– Конечно.

– Я просто хотела… У меня нет проблем!

Я кивнула. Может быть, есть методичка для тех, кто идет к психологу? Где первым пунктом написано: «Сообщи психологу о том, что у тебя все в порядке в жизни, и ты зашел просто так». Или эта методичка – внутри нас? И в ней написано – не позволяй своим тревогам завладеть тобой полностью? Поэтому, если люди решаются на такой крайний шаг и идут к постороннему человеку рассказать о своих страхах, трудно разрешимых проблемах, комплексах, они не хотят ставить себе диагнозы и подписывать приговоры. И правильно делают. Все наши диагнозы – до случайно встреченного на улице одноклассника, с которым ты вдруг ощущаешь себя молодым и свободным, до неожиданного поздравления от человека, с которым давно не виделся, до солнечного весеннего утра, до доброй улыбки близкого человека. У кого он есть. У меня есть Мариша, например. И был еще тот, чей номер я так и не заблокировала в телефоне. Почему? Потому что психолог, к которому я обратилась недавно, объяснил мне – это слабость – блокировать. Каждый раз, когда ты не отвечаешь ему на звонок или письмецо, ты делаешь шаг в другую сторону от него. Возможно, вперед. Психолог этот смотрел на меня из зеркала внимательно и спокойно. Он знал, что говорит. У него высшее образование, опыт и искреннее желание помочь.

«Эварс сказал, что ты его не пустила к себе. Это правда? Что произошло?» Я написала «Его не пустили коты» и перевернула телефон, на котором и дальше приходили Маришины рассерженные сообщения. Она знает, что я на работе, но, наверное, не считает мою работу важной. Не нужно обижаться на Маришу. Мариша хороший человек, и у нее, как и у меня, личная жизнь не складывается. Точнее, складывается как-то иначе, чем у большинства людей. Поэтому ей можно простить стремление к гиперопеке. Я для нее – настоящая младшая сестра, которая нуждается в заботе.

– Как вас зовут?

– Это важно?

– Не очень.

– Маша. Или Настя.

– Хорошо. Просто имя человека многое определяет.

– Имя мне дали родители. Что оно может определять?

– Так и жизнь дали родители. И определили всё.

– Вы хотите сказать, что я проживу всю жизнь с тем, что дали мне родители?

– В этом есть что-то, что вас не устраивает?

Больше всего мне хотелось бы назвать эту девочку по имени и на «ты». Но она ощущает себя взрослой, и возможно, есть для этого основания.

– Я не хотела говорить про родителей. У меня всё отлично. Просто мне нужен совет.

Я кивнула:

– Конечно.

– Вы ведь можете дать объективный совет?

– Не могу. Но постараюсь. Когда психологов, как и многие другие профессии, заменит искусственный интеллект, он будет давать объективные советы. Большинство из которых будут неправильными.

– Почему?

– Потому что жизнь субъективна и непредсказуема. Все законы нарушаются так часто, что теряют свои четкие границы. Либо мы не способны определить их своим несовершенным умом. Жизнь – это управляемый хаос. И мы не знаем, кем или чем он управляется.

Настя (или Маша) кивнула:

– Согласна.

– Ты еще учишься? То есть… вы еще учитесь?

– Я уже преподаю.

– В школе?

– В университете.

– В каком корпусе?

– На Ленина.

Может быть, сталкивается с ним в коридоре… У нас не такое большое здание, и не такой огромный штат, все преподаватели хотя бы в лицо знают друг друга.

– Я… – Девушка накрутила в очередной раз волосы на палец и отбросила прядь. – Я встречалась с одним человеком… полтора года. И до этого я его любила… Его зовут… неважно… Сначала мы просто были знакомыми. А потом… Я, конечно, сама проявила инициативу… И он меня увидел. А до этого не видел. И… я даже ездила к нему домой… Он не из нашего города… Ну то есть я жила в гостинице, и он ко мне приходил. И я познакомилась с его мамой… И мы нашли с ней общий язык, так мне казалось…

Я видела, что ей трудно говорить. Что еще не всё пережито. Как некрасиво она одета. Это принцип? Совсем нет денег? Больше не хочет красиво одеваться? Или не умеет?

Девушка помолчала, заставила себя не заплакать, походила по комнате и продолжила:

– А в какой-то момент я поняла – всё, что было, ко мне не имело никакого отношения. Просто он мстил девушке, которая ему нравилась. Которую он… – Она заставила себя это сказать, я видела, что ей было трудно, – любил. И до сих пор любит. А меня не любил.

Губы ее задрожали, но она снова сумела не заплакать. Молодец.

– Ты уже приняла это. Стадия непринятия прошла. Значит, впереди брезжит свет. Можно, кстати, называть тебя на «ты»?

Девушка взглянула на меня. Небольшие светлые глаза. Если чуть подкрасить белесые ресницы и мягкие губы, подвести веки, она будет милая и… некрасивая. Никуда не деть толстый нос уточкой, полноватые щеки, неправильный подбородок и слишком широкий лоб, жидковатые бесцветные волосы. Поэтому, к примеру, китайцы смело и безрассудно перекраивают себе лица. Научились и тут же бросились менять себя – свои лица и заодно судьбы. А потом рождаются дети, похожие на тебя настоящего, на того, которого больше нет, которого ты сам не любил, и никто не любил, пока ты не сделал себе новое лицо. И начинаются драмы и разводы. И бедные дети, которые еще не знают о своей внешности ничего и хотят только тепла и любви мамы и папы, наблюдают со страхом, как ругаются их красивые родители, на которых они, некрасивые, беспомощные, совсем не похожи.

– Мне все равно. Называйте как хотите. Мне теперь вообще всё равно. Я хотела спросить вот что: я поставила на летней сессии семь двоек и в начале этого семестра у двоих не приняла пересдачу.

– Мальчикам или девочкам ставишь двойки?

Девушка быстро взглянула на меня и резко отвернулась.

– И тем, и тем. И я вдруг подумала – я злая? Я им мщу за то, что он… Да? Я теперь всегда такой буду?

– Если тебя это занимает, это очень хорошо. Значит, ты выздоравливаешь.

– Я не больна!

– Нет. Но у тебя рана, она должна зажить.

– Пока болело… я написала много стихотворений и даже… – Девушка усмехнулась, – стала победителем большого поэтического конкурса. И… как-то перестала писать. Всё, отрезало. Сажусь писать – ни одной строчки, ни одной рифмы. Пустота и тоска.

– Но ведь уже не такая тоска, как раньше?

Девушка покачала головой:

– Пусто, и больно, и тошно. И не проходит. Время идет, но не проходит.

– Давно вы расстались?

– Прошлой зимой. В самом конце зимы. В день всех влюбленных. – Девушка усмехнулась. – Я послала ему сердце, хорошие строки, и спросила, когда он придет. А он написал: «Никогда». И даже «извини» не написал. Ничего больше, ни одного слова. И везде удалил наши фотографии.

– У него кто-то есть?

– Нет. Я думаю – нет. Он любит ту.

– Ты не можешь этого знать.

Девушка помотала головой.

– Не могу. Но знаю. Чувствую. Я его чувствую, как будто он рядом. Чувствую, как ему плохо, как одиноко, как нужно тепло… Но не мое. Он любит ту, которая над ним просто смеялась.

– Должен пройти год. Все сезоны – осень, зима, весна, лето. И начнется жизнь сначала. Вот увидишь.

Девушка выпрямилась.

– Не надо меня утешать! Я пришла за советом. Мне просто нужен совет.

– Слушаю тебя.

Прищурившись, она смотрела куда-то в сторону. Я ее не торопила. Потом девушка резко встала и ушла, не обернувшись и ничего так и не сказав.