Танцующий монарх

7 июня 1754 года Людовик был коронован в Реймсе и после завершения коронационных торжеств возвратился в Париж. По-видимому, после помазания на царство он почувствовал себя настоящим монархом и стал держаться соответствующим образом. Надо сказать, что многие участники Фронды никак не могли смириться со своим поражением и делали попытки мутить воду в парламенте Парижа. В частности, в начале 1655 года по представлению короля в парламент были внесены некоторые указы, которые, по его разумению, должны были быть беспрекословно утверждены. Однако, члены парламента, подстрекаемые фрондерами, настаивали на их включении в так называемую роспись, т. е. повестку дня для обсуждения. Толки об этом дошли до короля, проживавшего в ту пору в Венсенском замке. Он тут же отдал приказ парламенту собраться на другой день, 13 апреля. Это не понравилось придворным, поскольку грозило сорвать уже заранее задуманный выезд на охоту. Однако Людовик заявил, что травля зверя непременно состоится, и явился в парламент в охотничьем костюме, красном кафтане, серой шляпе и высоких сапогах, с хлыстом в руке, соответствующим образом были одеты и придворные. Юный король заявил ошарашенным парламентариям, что не потерпит более противодействия своим указам и оспаривания своей власти. Знаменитые слова «Государство – это я» на самом деле тогда не были произнесены, но они емко выразили сущность будущего царствования Людовика. Так постепенно из впечатлительного юноши выпестовался властный король, идеальный монарх абсолютизма.

После парадного вступления в столицу юного коронованного монарха ожидала целая вереница празднеств – балов, спектаклей, выездов на охоту. Сердце какой женщины не дрогнуло бы при виде молодого красивого короля самой большой страны Европы? Принцессы на выданье и их венценосные родители лихорадочно взвешивали шансы породниться с такой династией. Некоторые высокородные особы, как ни смешным это может показаться, мечтали об этой чести еще тогда, когда Людовик только появился на свет. К их числу относилась его двоюродная сестра Анна Мария Луиза, дочь Гастона Орлеанского, носившая титул великой мадемуазель, но необычная судьба этой девицы заслуживает отдельной главы, которая будет посвящена ей в этой книге несколько позднее.

Не надо думать, что король присутствовал на всяческих придворных увеселениях в качестве наблюдателя, снисходительно взирая на то, как веселятся его подданные. Нет, он принимал самое активное участие в забавах того времени, исполняя роли в различных балетах.

Французские придворные балеты семнадцатого века не имеют совершенно ничего общего с теми классическими балетными спектаклями, которые сегодня представляют на сценах профессиональных театров. Это была смесь отдельных танцевальных номеров, созданных на основе народных танцев различных стран, шествий, вставных стихотворных текстов, песенных куплетов, коротких театральных интермедий, объединенных общим сюжетом. Сильный толчок развитию таких увеселений дали королевы-итальянки, уроженки Флоренции Катарина и Мария Медичи, обогатившие этот вид развлечения многими усовершенствованиями, успешно перенесенными ими на благодатную французскую почву из самого высококультурного двора Европы их предков, великих герцогов Тосканских.

Французы также внесли свой вклад в виде изящества и отточенности в исполнении мелких па, роскоши и изобретательности в оформлении костюмов и декораций, остроумия куплетов на злободневные темы. Немалую роль в популярности балетов сыграло изобретение трикотажных чулок, дамы получили дополнительную возможность кокетливо выставить напоказ прелестную ножку, туго обтянутую вязаным чулком, а не мешковатым, сшитым из грубоватой ткани. Поэтому, если Италия неоспоримо является родиной оперы, то честь создания балетного жанра принадлежит в равной степени как Италии, так и Франции.

Роли в придворных балетах добывались посредством сложных интриг, ибо как мужчинам, так и женщинам безумно хотелось оказаться на виду у короля и привлечь его внимание либо внешностью, либо искусством исполнения. Именно участие в балете пятнадцатилетней Шарлотты-Маргариты де Монморанси в последний раз воспламенило сердце любвеобильного короля Генриха IV, которому стукнуло уже 53 года. Король, потрясенный прелестью девушки и изяществом ее движений, совершенно потерял голову, разорвал ее помолвку с маркизом де Бассомпьером и срочно просватал за принца де Бурбон-Конде, надеясь, что супруг (по слухам, предпочитавший мужчин) снисходительно отнесется к присутствию в этом браке третьего лица. Ничуть не бывало! Ревнивый благоверный принялся перевозить молодую жену из замка в замок; сходивший с ума от любви король переодевался простолюдином только для того, чтобы издали увидеть предмет своей страсти. В конце концов, принц увез супругу^[7] в Брюссель, и разгневанный король собрался снарядить военный поход во Фландрию, находившуюся тогда под властью Испании. Ко всеобщему прискорбию, удар кинжала фанатика Равальяка положил конец этому роману с балетным началом.

Невзирая на свой меланхоличный характер и нелюбовь к шумным развлечениям, Людовик ХIII питал склонность к балетам и даже лично сочинял либретто для них. Помните знаменитый «Марлезонский балет» в романе Александра Дюма? По-видимому, эта страсть полностью передалась его сыну, ибо Людовик ХIV танцевал в придворных балетах до 1669 года. Он принял участие в 26 балетах, причем в некоторых исполнял по нескольку ролей. Безусловно, мечтой гурманов, увлекающихся историей театра, было бы посмотреть спектакль по пьесе Мольера именно в виде изначальной постановки комедии-балета, совершенно нового жанра, сочетавшего в себе театр, танец и музыку, который создали композитор Жан-Батист Люлли и великий комедиограф. Именно такие представления имели огромный успех при дворе Людовика ХIV.

Король, подобно своему отцу, давно полюбил балеты и охотно принимал участие в их исполнении. Либретто писались на исторические, мифологические и аллегорические сюжеты, о чем можно судить по их названиям: «Маскарад Кассандры», «Ночь», «Пословицы», «Время», «Фетида и Пелей», «Ряженые амуры» и тому подобное. В них Людовик чаще всего выступал в ролях богов, а его брат Филипп, герцог Анжуйский, чье по-женски очаровательное лицо как будто было создано для этой цели, – богинь. Предполагают, что это еще больше способствовало развитию в нем известных наклонностей, оказавших столь сильное влияние на его судьбу. В одном из балетов король появлялся в виде Восходящего солнца и декларировал стихи следующего содержания:

 
Уже я правлю сам своими скакунами,
За ними льется свет блестящими волнами.
Вручила вожжи мне небесная десница,
Богине властию обязан я своей.
Мы славою равны: она – цариц денница,
Светило я царей.
 

В балете «Фетида и Пелей» Людовик исполнил аж пять ролей: Аполлона, Ареса, Фурии, Дриады и придворного вельможи. Балет имел такой успех, что король приказал представлять его всю зиму и даже по три раза в неделю. Естественно, в спектаклях участвовали самые красивые и грациозные дамы и девицы, вращавшиеся при дворе, так что оставалось только гадать, какая из них зажжет огонек страсти в сердце короля.

Здесь уместно напомнить, что для каждой эпохи существует свой идеал женской красоты, и семнадцатый век не был исключением. Так вот, для того века идеалом была блондинка с голубыми или серыми глазами, белоснежной кожей, маленьким ротиком, белоснежными зубками (если таковые у нее сохранились, ибо по причине плачевного состояния гигиены редкий человек в ту пору мог похвастаться хорошими зубами, именно поэтому на портретах того времени практически никогда не увидишь изображенной улыбки) и довольно пышными пропорционально развитыми формами. Шансы брюнетки на успех расценивались как минимальные, а быть рыжеволосой считалось постыдным. Именно блондинками были те дамы, к которым будто бы проявлял внимание юный Людовик (их было то ли три, то ли четыре, и приводить здесь их известные фамилии просто не имеет смысла), но все-таки его первыми сильными увлечениями стали не они.

«Мазаринетки»

В то время фактическим правителем Франции являлся первый министр в лице кардинала Мазарини. Он был несметно богат (в пересчете на современные деньги его годовой доход составлял 180 миллионов евро), и, хотя не являлся священнослужителем^[8], женат не был (предполагаемый тайный брак с Анной Австрийской никоим образом не влиял на его официальный статус закоренелого холостяка) и детей не имел. Однако же судьба подарила ему трех племянников и семерых племянниц, отпрысков его сестер Маргариты Мартиноцци и Джероламы Манчини. Кардинал чрезвычайно пекся об их благосостоянии и пожелал обеспечить им не просто достойное, но истинно блестящее будущее. В 1653 году весь этот выводок был выписан из Рима в Париж и расквартирован в Пале-Рояле, во дворце, где проживала королевская семья и сам Мазарини. Анна Австрийская, мать двоих сыновей, с нежностью отнеслась к гурьбе веселых девчушек, так оживившей ее покои. Придворные остряки немедленно окрестили их «мазаринетками». Уже неделю спустя, представляя девочек княгине Анне Колонна, Мазарини похвастался:

– Вы видите, сударыня, этих маленьких барышень? Старшей нет еще двенадцати лет, двум другим – восьми, этой – девяти, но первые лица королевства уже изъявили предварительное согласие вступить с ними в брак!

Племянницы быстро освоились при дворе и чувствовали себя там как рыба в воде. По мнению знатоков женской красоты, с этой точки зрения барышни были безнадежны: длинноголявые, костлявые, с тощими, смахивавшими на плети, руками, желтоватой кожей, большими ртами с тонкими губами, одним словом, если бы не красивые зубки (как уже упоминалось выше, немаловажное достоинство по тем временам!), они, несомненно, подпадали бы под разряд натуральных уродин. Черные глаза, в которых еще не зажегся огонек кокетства, придавали лицу в обрамлении густых смоляных локонов сходство с бессмысленным взглядом куклы и заработали им еще одно прозвище «черносливки». Полученное у лучших наставников светское воспитание (танцы, музыка, пение, рисование) не особенно выделяло их среди прочих юных девиц. Однако в 1654 году придворные сплетники стали замечать, как внезапно начала хорошеть и приобретать светский лоск Олимпия Манчини (1638–1708), вторая по старшинству из дочерей уже покойного к тому времени барона Микеле-Лоренцо Манчини. Король начал все больше и больше интересоваться ею, слишком часто приглашал танцевать, и вскоре девушка стала королевой всех придворных праздников. Время от времени Людовик уединялся с ней, и через некоторое время она появлялась на людях с растрепанными волосами, развязавшимися бантами на платье и загадочной улыбкой на устах. Это обеспокоило королеву-мать, которая не видела иного пути для Людовика, кроме как женитьбы на принцессе и поддержания высоконравственного поведения в семейной жизни, безупречного примера для придворных. Она призвала близких к ней религиозных деятелей молиться за то, чтобы отвратить короля от каких бы то ни было грешных помыслов.