В подъезде я встретила Карину, которая ждала моего возвращения.
– Что это за книга? – Выхватив бессмысленный роман, подруга прочитала его название: – Львовский роман. Оригинальное название!
– Не менее оригинальный текст внутри, – усмехнулась я.
– Что-то хорошее?
– Полнейший бред и бессмыслица!
– Бред, говоришь? – Карина открыла страницу наугад и стала вслух читать ни о чем не рассказывающий текст, который больше был похож на галлюцинацию больного человека. – Интересно, что курил автор перед тем, как выдать этот бред?
Мы рассмеялись, и мне даже не было обидно за Богданова, который оказался очередным бездарным самозванцем.
– Зачем ты вообще этот бред читаешь?! – Воскликнула Карина, после чего на обложке прочитала: – Александр Богданов. Это тот самый Богданов? Лиза! Только не говори, что ты влюбилась?!
Я молчала, не зная, как объяснить подруге свое отношение к этому одновременно пугающему и притягивающему меня мужчине. Какое-то притяжение на энергетическом уровне, но это не была влюбленность, которую мне так пытались навязать. Но что это? Я не понимала. Так же, как не понимала жизнь в действительности. Почему обязательно нужно было что-то объяснять? Мне просто интересно общаться с этим человеком, и все. Не нужно искать какой-то скрытый смысл и тем более чувства, на которые я вряд ли была способна.
Мы зашли ко мне домой, и Карина со своей особой любовью к чужим вещам принялась изучать мою комнату на предмет чего-то нового. Она была у меня не так часто, как я у нее, поэтому за время ее отсутствия я успевала захломить комнату новой, как она выражалась, ерундой.
Что уж поделать, если я совершенно не умела тратить деньги и ограничивать себя в покупках? Приходя в магазин, я бездумно бродила по рядам, рассматривая прилавки с разным товаром, покупая то, что мне заведомом не пригодиться, но с мыслью: «А вдруг?». Иногда я представляла, как сделаю то или иной произведение с помощью вот этих красок или вот этих предметов. Покупала всего и побольше, но никогда к этому не прикасалась. Все так и валялось, пока не приходила в гости Карина и не очищала мою комнату от ненужных и бессмысленных предметов. Единственное, что я не давала трогать, да она и не пыталась, это бесчисленное количество тетрадок и блокнотов, которые я скупала каждый поход в магазин. Да, я очень много писала и рисовала, но все равно не достаточно, чтобы использоваться свои много годовые запасы.
Таким шопоголиком я была! Пусть и не любила тратиться на одежду, которую наоборот предпочитала старую и поношенную, но остальное скупала с лихвой!
Погруженная в мировую паутину, я сидела перед монитором, в котором глазами полными надежды, пыталась посылать невидимые импульсы новому контакту соц. сети – Богданову. Два дня назад он добавил меня «В друзья» на своей страничке Mail.ru, снабдив новым неизлечимым заболеванием – гипнотическим желанием смены значка напротив его имени с «offline» на «online». И теперь к моим ежедневным вечерним караулам под окнами добавилось еще это. Несмотря на то, что по природе своей я была жаворонком и ложилась достаточно рано, сейчас мне приходилось засыпать за полночь на клавиатуре, вздрагивая от звука уведомления о новом сообщении, которое я открывала с непоколебимой надеждой, хоть и знала, что это всего лишь очередной СПАМ. Но разочарование накрывало меня намного позже, когда время на часах переваливало час ночи, а Богданов в сети так и не появлялся.
Еще тяжелее было, когда долгожданный контакт появлялся в сети, проходило минут 20, но моя страничка продолжала предательски молчать, не признавая силы ожидания, после чего контакт пропадал, вызывая на глазах слезы от обиды за безнадежное желание. Мне не составляло трудности написать первой, но даже тогда, я могла остаться задушенной нарастающими обидами, так как этот мужчина не признавал виртуального общения, лишая меня хоть какой-то доли радости. Мои сообщения одно за другим проваливались во Вселенную, оставаясь задушенными временем, разбиваясь о собственные пределы допустимого. Сложно было понять, что делало Александра Эдуардовича столь ограниченным, в то время, как жизнь свою он демонстрировал без застоя социализма. Возможно, причина была банально проста и крылась во мне? Ведь я была для него всего лишь очередной студенткой, не сомневаюсь. Эти угнетающие душу мысли раздирали ее на клочки, заставляя метаться, как только что пойманному зверю в клетке. И клыки этого зверя были обнажены, не различая врагов и друзей, пытаясь выстоять в безумной схватке за свою никчемную жизнь.
Неужели так сложно ответить? Если Вам неприятно общение со мной, так и скажите!
Выбила я дрожащими пальцами и занесла указательный над клавишей Enter, понимая всю безумность данного текста, но не в силах сдержать эмоций. Еще несколько секунд палец оставался в воздухе, после чего безжалостно ударил по клавише, определяя дальнейшее существование к принадлежавшему телу. Теперь он наравне с еще тремя соседями безудержно расчесывал локтевой сгиб левой руки, принося своей обладательнице не столько облегчение, сколько мучительную боль за содеянное и скорую расплату.
Буквально через полчаса цветовая схема контакта изменилась, и нижняя панель замигала уведомлением о новом сообщение, ударив таким желанным сигналом по угнетенным барабанным перепонкам. Импульс мгновенно отозвался в мозгу, посылая сигналы по всему телу, которое напряглось в ожидании.
Не говори глупостей, Лиза! – написал он.
Видя, что Александр Эдуардович находится в сети, я поспешила зацепиться за столь неожиданное внимание:
Почему тогда Вы игнорируете мои сообщения?
Поговорим при встрече! Уже убегаю.
И контакт снова покинул сеть, лишая меня возможности добавить что-либо. Может быть, это было и к лучшему, потому что откровенность в такие минуты зашкаливала, и я могла просто сказать напрямую о своих чувствах и переживаниях, что никому из нас не было нужно. Наивность не была моей чертой, чтобы дать слепую надежду на то, что этот мужчина будет когда-нибудь мной завоеван, пусть и в качестве друга. Студентка и преподаватель – такое возможно только на страницах любовных романов! А моя надежда снова била по легким, заставляя их требовать воздуха, безнадежно растворяющегося на пути к ним.
Совладав с дыханием, я вытерла слезы, и открыла сайт Богданова, который мне, в силу ограниченных со стороны администратора возможностей, удалось немного скорректировать. Главная и последующие страницы были снабжены одним единственным фото, довольно неприятной наружности, но за неимением другого – приходилось довольствоваться этим. Если бы меня спросили, что в нем не так, я бы, не задумываясь, ответила: Он здесь слишком старый! А если провести симметричную линию, разграничивающую его лицо, создавалось впечатление, что в этом человеке обитают две противоположные личности, или души, кому как угодно будет. И если кто-то скажет мне, что во всем живом присутствует две противоборствующие половины, я добавлю: В нем они ярко выражены и невозможно укрыты от сути понимания.
Мое призрачное присутствие на парах было разрушено с подачи культуролога, нелепо вписавшегося в мое биополе, неожиданно выхватив у меня тетрадку, казавшуюся ему лекционной, но оказавшуюся личным дневником. Его слова «А вот Лиза подскажет нам, что мы обсуждали на прошлом занятии», разбились о собственную бестактность, как только он открыл потайную комнату, наткнувшись на свой портрет, выведенный моей рукой, и подпись под ним: Кажется, я влюбилась.
Мой взгляд в этот момент готов был убить даже столь обожаемый объект, разрывая в клочья остатки нетленного сознания. Сергей Александрович, несомненно, понял, что зверь готов впиться клыками в его незащищенное горло, которое приобретало багровые пятна, выскальзывая из обычной уверенности. Он быстро вернул тетрадь хозяину, не раздумывая, умело выйдя из неловкой ситуации:
– Мы говорили, что Шпенглер рассматривал своеобразие мировых культур, как неповторимые органические формы.
Он повернулся ко мне:
– Спасибо, Лиза.
Я опустила руки под парту и стала расчесывать. Если бы не длинные рукава, через которые смягчалось безумное царапание, то они были бы разодраны до крови. Мучения усугублялись периодическими взглядами, посылаемыми мне в знак вопроса: «Неужели правда, Лиза?». Это было невыносимо! Еще один взгляд и зверь предпочел спасаться бегством. Собрав свои вещи, в спешке бросив их в сумку, я выскочила из аудитории.
Завернув за первый угол в этих безумных коридорах гранитного здания, я прижалась спиной к стене, чувствуя сильное головокружение. Виски сдавленные невидимыми тисками, ощущали не просто пульсацию, а беспощадные удары, каждый из которых казался сильнее предыдущего.
Потеряв ориентацию в пространстве, ощущения приобрели приземленность, когда моей руки кто-то коснулся. Не сразу поняв, что осмелившийся нарушить интимные границы был тем же, кто заставил их обостриться, я одернула руку, и вернувшийся взгляд зверя пронзил своего обидчика.
– Лизонька, прости меня, – прозвенело в моих ушах. – Я же не знал, что там…
– Что ты вообще знал!? – взорвалась я. – Что ты вообще понимаешь!?
– Я не заметил, когда мы перешли на «ты», – прозвучало как-то неуклюже встревожено из уст моего оппонента.
– Тоже пропустила этот момент! По-моему, со студентами ты общаешься на «Вы», чем я заслужила такое внимание?
Заминка с ответом стала сигналом к бегству, прервавшееся новым хватом за руку.
– Руки! – Пока еще сдерживая свою ярость, прошипела я.
– Вы заблуждаетесь, Лиза! Я все-таки профессор и требую к себе должного уважения.
– Убери руки, профессор!
Кажется, мой взрыв его напугал, тиски разжались, и я скрылась, пока профессор переваривал поступившую информацию, ускользавшую от него до этого.
Пролетев без оглядки до трамвайной остановки, зверь забился в свое логово – переднее место, как нельзя кстати, было свободно, и щека снова нашла свое утешение на плече – оконном стекле желто-красного друга. Не важно, куда вели нас рельсы, мир принадлежал только нам! Мысли, чувства, снова мысли в безумном хороводе крутились в голове не оставляя шанса вырваться из этого круговорота, всасывающего словно огромная воронка. Моя взорвавшаяся наглость перевела стрелки, заставив свернуть не туда. Как я могла сказать ему ТЫ!? Как дальше общаться? Смогу ли я загладить вину, да и хочу ли этого? Мне нравилась новая позиция, сближающая – стягивающая невидимой нитью таким наглым «ты». Стоит ли возвращаться к столь отстраненному, обыденному и условному обращению, в то время, как случайность открывала новые горизонты? Но больше всего пугало произношение его имени. Нет, назвать его Александр Эдуардович, я уже не смогу, но и Саша казалось полным безумием, упирающимся не только в возраст, но и в статус. Что не говори, а он, действительно, профессор, а я всего лишь студентка.
Безнадега затягивала, и пальцы вновь тянулись к расчесанной от безысходности коже.
Вечер утопал в девичьих слезах, разбивая бессмысленные мечты о борт непотопимого корабля под кричащим названием «Надежда». Понимание того, что такие хрупкие отношения были разрушены собственной рукой еще чуть-чуть и могли довести до греха, мелькающего в воображении в виде кровавой драмы. «Неужели он не захочет со мной больше разговаривать? Что же я наделала!? Можно ли что-нибудь исправить?» – эти и другие мысли разлетались бурным потоком, занимая свои ниши в глубине сознания.
Я уже готова была просить прощения, унижаться, втаптывать себя в грязь, лишь бы наша последняя встреча не оказалась, действительно, последней. Мне было все равно, что он обо мне подумает, что и как скажет. В голове крутились разные варианты разрешения ситуации, но в итоге, руководства к действиям не рождалось.
Открыв ноутбук и вытерев заплаканные глаза, чтобы ясно видеть монитор с его содержимым, мои руки уже были наготове к письму. Но набранный текст неоднократно стирался и печатался снова, не устраивая своим содержанием, выбивающий последние капли эмоций, пропитываясь несвязным бредом. Я не могла решить, как к нему обращаться, а главное, что сказать.
Александр Эдуардович появился в сети, но письмо было еще не готово, а потрепанные нервы могли ответить только новой порцией слез, от безысходности и обиды за свое жалкое положение. Хотелось, чтобы он почувствовал, как мне плохо и написал первый, но он, увы, был лишен экстрасенсорных способностей, и мои сигналы, посылаемые взглядом в монитор, продолжали биться о несуществующую реальность.
А если бы он знал, что сейчас со мной происходит, ответил бы? Или наоборот, решил избавиться от надоедливой студентки путем игнорирования? А может, он именно это и делает, догадываясь о моих чувствах? Ведь он видел мой дневник, видел свой портрет в нем. – Каждая мысль взрывалась новой соленой волной.
Контакт вышел из сети. Горло сдавило огромными тисками, а легкие забились в новом приступе, отвергая поступаемый кислород, будто бы не нуждаясь в нем. Но воздуха катастрофически не хватало – так обманывался организм, бросая все силы на борьбу со стрессом, выводящим функциональность из строя.
О проекте
О подписке