– Тебе больно? – спросила Ивер.
Грешник сидел на пороге, уронив голову на руки; пальцы были в крови. За его спиной виднелась разгромленная комната, усеянная мертвыми ветками ледяной лозы: они быстро таяли, превращались в воду, но разбитая мебель и посеченные серпом стены никуда не девались.
– Тебе больно? – опять спросила девочка и приблизилась, с трудом преодолевая страх. Она чуть было не споткнулась о кочергу, валявшуюся на полу. – Я позову Дженну… сама она сюда не придет, побоится…
– А ты не боишься? – послышался приглушенный голос грешника.
– Тебя или лозы? – уточнила Ивер с кокетливой усмешкой, которой сама от себя не ожидала, и Парцелл поднял голову. Его лоб и щеки были покрыты порезами, которые заживали на глазах, и почему-то Ивер знала: следов не останется. Слепой взгляд золотых глаз больше ее не пугал – страх ушел, а освободившееся место заняла жалость. Хотя на его правую кисть она все-таки старалась не смотреть.
– Пойдем-ка вниз, храбрая птичка, – сказал он и поднялся, держась за стену. – Моя работа только начинается!..
Когда Парцелл спускался по лестнице с кочергой наперевес, за ним наблюдали шесть пар глаз, в которых можно было прочитать любое чувство – от любви до ненависти. Но наблюдавшим оставалось только догадываться, куда смотрит он сам и о чем думает, потому что минута слабости, невольной свидетельницей которой стала Ивер, уже прошла.
– Ты их уничтожил? – От волнения Марк дрожал, как перепуганный заяц. – Всех?!
– А как же! – ответил Гром вместо Парцелла и кивком указал наверх: – Ты слышишь, какая тишина? Спасибо, парень! Я твой должник…
– Не стоит торопиться, – сказал грешник, качая головой. Кочергу он отпустил, и та в два прыжка оказалась на положенном ей месте у камина, где и замерла неподвижно, как подобает рукотворной вещи. На время объединившийся с нею фаэ огня незаметной искрой скользнул в очаг. – Я прогнал лозу, обратно она полезет нескоро, но наш противник – существо совсем иного порядка.
– Как же так?.. – растерянно пробормотала Дженна, потирая ключ-кольцо. – Неужели мы обидели кого-то из могущественных фаэ?
– Похоже на то, – кивнул Парцелл. – Теперь следует выяснить, в чем дело. И я свои слова назад не беру – мы вполне можем не дожить до рассвета.
Он замолчал, и тут заговорил Арно.
– Марк, – спокойно сказал печатник, – не пора ли вам с сестрой поведать свою историю? Это ведь именно за вами пришли фаэ, а пострадал наш несчастный доктор.
Юноша побледнел, и на его лице появилось непреклонное выражение: не иначе, он решил последовать примеру сестры и замолчать навсегда. Арно сокрушенно вздохнул, а Гром, досадливо морщась, сжал кулаки – в его намерении выбить требуемую историю силой усомнился бы лишь слепой.
– Не утруждайтесь! – раздался вдруг голос, при звуке которого вздрогнули все до единого. – Он ничего не расскажет, но это вполне могу сделать я, поскольку история у нас общая!
По лестнице спускался Симон – в мокрой одежде, покрытой пятнами крови, бледный, дрожащий, но живой.
– Не пугайтесь, я не призрак и не оживший покойник. Впрочем… последнее не так уж далеко от истины. И я не солгал, назвавшись лекарем Симоном, это и в самом деле мое имя и моя работа, но ровно до того момента, пока Достопочтенному Аладоре, повелителю летающего города Ки-Алира, не понадобятся вновь услуги его верного Охотника.
В Ки-Алире есть немало мастеров, способных создавать восхитительные произведения, которых не постыдились бы и кудесники Золотого века. Мастера эти знают о своей исключительности и редко упускают случай ею похвалиться, я бы даже сказал, что заносчивость во многом превосходит их таланты. Впрочем, Достопочтенный покровительствует лучшим из лучших, не обращая внимания на их добродетели и пороки, ему важен лишь результат – нечто необычное, непростое! Примерно год назад он устроил в своем дворце праздничный ужин, на который созвал всех мастеров и задал им один вопрос: «Может ли вещь рукотворная по красоте своей сравниться с нерукотворной, не убив при этом создателя?» Они наперебой стали уверять своего покровителя в том, что такое возможно и, более того, любому из них вполне по силам создать подобную вещь. Тогда герцог дал мастерам три месяца на то, чтобы выполнить обещанное; тут они поняли, что его вопрос вовсе не был шуткой, и перепугались. Несчастные от страха потеряли головы. Кое-кто попытался даже бежать из города, но Достопочтенный подумал об этом заранее и принял меры: ни один махолет не брал на борт людей из квартала Искусников, а другого способа покинуть летающий город нет. Немногим хватило самообладания на то, чтобы по-настоящему заняться непростой задачей Аладоре, и лишь одному эта задача оказалась по силам. Когда три месяца истекли и мастера вновь оказались во дворце Аладоре – многие думали, что настал их смертный час! – к Достопочтенному подошел молодой человек и сказал, будто готов создать вещь невиданной красоты, без единого изъяна, и не сомневается, что при этом останется жив. Смелость юноши покорила Аладоре, он согласился на все условия отважного мастера: предоставил комнаты во дворце, заказал сырье у лучших поставщиков…
Время шло. Юноша работал, не допуская никого в свою мастерскую, а Достопочтенный изнывал от нетерпения. Искусник то и дело требовал новые ингредиенты, один чуднее другого, поэтому неудивительно, что по дворцу поползли слухи: говорили, что юный мастер на самом деле обычный пройдоха, который сумел обвести вокруг пальца самого повелителя Ки-Алиры. Аладоре, конечно же, не мог оставить это без внимания и потребовал от искусника объяснений. Тот долго упирался, но потом – не без помощи герцогских палачей – все-таки согласился объяснить и показать, что именно он создает. В мастерскую они вошли вдвоем с Аладоре, а обратно герцог вышел один – улыбающийся, будто мальчишка. Больше он не тревожил мастера и дал тому спокойно работать до окончания полугодового срока.
Однако за день до того, как вещь должны были вручить хозяину, она исчезла вместе с мастером. Я долгих три месяца выслеживал их обоих в небе и на земле, но теперь наконец-то мои поиски увенчались успехом…
– Так вы… Охотник? – изумленно пробормотала Дженна. – Настоящий?
– Посмотрите на его правую руку, – сказал Парцелл, и все увидели: накладной ноготь на мизинце Симона сломался, а под ним обнаружился другой – блестящий, будто золотая чешуйка. – Самой малости порою достаточно, чтобы изменить единое целое. Вы спрашивали, Арно, бессмертны ли грешники? Вот и подтверждение моих слов. Нет и да. Мы умираем, но потом дьюс заполняет собой пустоту, и мы вновь живы. Просто одни выбирают такую участь сознательно, а у других нет возможности выбирать…
– У нас с тобой нет ничего общего! – рявкнул Симон. – И лучше бы тебе помалкивать, пока я еще здесь!
Парцелл пожал плечами с равнодушным видом, а «лекарь» повернулся к Марку и его сестре – те стояли в углу, прижимаясь друг к другу, и не пытались никого просить о помощи.
– Но где же вещь? – спросил Гром, растерянно хмуря лоб. – Ты нас дуришь, Симон, или как тебя там звать на самом деле! Такое чудное творение мы бы сразу заметили!
– А мы ее заметили, – ответил вместо Охотника мэтр Арно. – Только не поняли ничего.
В следующий миг Симон поднял руку и начертил в воздухе какой-то знак. Марк вскрикнул и вновь попытался заслонить собой сестру, но Белла с неожиданной силой его оттолкнула. Шелковые одеяния девушки всколыхнулись, нарисованные цветы и птицы ожили – печать, которая заставляла дьюсов постоянно удерживать один облик, была снята…
Лицо Беллы превратилось в маску.
Очень красивую маску, изготовленную из дерева ромиш и мастерски раскрашенную. Ее легко было принять за человеческое лицо, но только не вблизи: сквозь краску просвечивала отполированная древесина, резные черты хранили неподвижность, а стеклянные глаза неприятно поблескивали.
– Созда-атель… – выдохнул кто-то. – Это ведь кукла!
Красивые губы тронула усмешка. Белла обвела собравшихся тяжелым взглядом, который бестрепетно сумел выдержать лишь Парцелл, взмахнула рукой – теперь отчетливо был виден каждый шарнир на ее тонких пальцах – и сказала хриплым голосом:
– Возможно, вы согласитесь выслушать и нас?
– Нет! – быстро проговорил Охотник. – Хватит, тварь, набегалась! Я не прощу тебе этого открытого окна, не прощу ледяную лозу! Ты знаешь, как больно умирать? Все, достаточно с меня твоих фокусов…
– Пусть расскажут! – перебил его грешник. – Интересно ведь… – Заметив яростную гримасу Симона, он прибавил: – Или ты хочешь помешать им… и мне?
Воцарилась мертвая тишина. Лишь мэтр Арно понимал, что происходит: невольно все они стали свидетелями того, как раскрылся едва ли не самый главный секрет Охотников, секрет их власти над рукотворными вещами и духами. Рискуя разумом и жизнью, они делали с собой то, что Симон совсем недавно называл грехом, – и чем больше был риск, тем ценнее оказывалась награда победителю. Но разве могла сравниться жертва Симона с той, которую принес Парцелл, хотя бы и против своей воли? Вот и получалось, что итог возможного сражения между двумя грешниками был предрешен… если, конечно, «лекарь» не припрятал в рукаве еще один козырь.
– Бродяга… – Симон презрительно скривился. – Ты не знаешь, с чем вздумал играть. Тот, кто согласился тебе помочь, безумен – он выпустил в мир чудовище!
– У тебя не осталось другого оружия, кроме оскорблений? – спокойно поинтересовался Парцелл. – Тогда замолкни и дай нам выслушать последнюю историю. Пожалуйста, Марк!
Искусник ответил не сразу – взглянул на живую куклу, творение своих рук, и лишь потом заговорил, тихо и несмело…
– Аладоре спросил: «Кто из вас лучший?»
Мы пировали в его дворце, как бывало не раз, и мало кто обращал внимание, что его светлость то и дело отводит взгляд, прячет под напускным весельем какие-то тяжкие думы. А вопрос этот он и раньше задавал, когда желал поручить одному из мастеров особый заказ. Большая ответственность, но и награда немаленькая… Стали называть имена. Аладоре слушал и молчал, а в глазах у него сгущались тучи.
«Я хочу, – сказал он, когда все стихло, – чтобы через три недели вы мне показали вещь, которая будет столь же красива, как белая лилия на рассвете или вызолоченный осенью клен, но при этом не убьет своего создателя. Пусть она окажется такой же прекрасной, как облако над бескрайним морем, как улыбка юной красавицы, но не станет при этом смертоносной бестией! Вы поняли меня?»
Вот тут стало по-настоящему тихо, и лишь глава Гильдии Искусников осмелился сказать, что подобное невозможно, на что Аладоре ответил коротко: «Три месяца вам даю».
И захлопнулись для нас ворота Ки-Алиры, закрылись навсегда. Был город – стала тюрьма. Через три месяца нас начали уводить во дворец по одному, и никто не вышел обратно. Созвали совет Гильдии, да только что могли предложить перепуганные мастера? Никто не хотел умирать, но вопрос Аладоре так и оставался без ответа. Я подумал в тот день, что герцог не успокоится, пока не перебьет всех, и решил: раз ждать я не в силах, пусть хоть кто-то на день дольше проживет… И пошел во дворец сам.
А когда с герцогом лицом к лицу встретился, меня будто молнией ударило: все равно умирать! Так хоть обману его напоследок, выиграю время для остальных – хоть месяц или два, а там они что-нибудь придумают и спасутся. Но вышло так, что сначала я сам себя обманул – думал, будто делаю всего лишь вещь, пусть и очень красивую…
Остальное вы знаете.
История вышла короткой и непонятной: Марк, жадно ловивший каждое слово чужих рассказов, собственными тайнами делиться не желал. Он посмотрел на Парцелла со смесью смущения и благодарности, а потом протянул руку и привлек к себе Беллу, которая все это время исподлобья глядела на Охотника.
Всем вдруг показалось, что эти двое на самом деле – одно.
– Ох уж эти мастера! – сказал Парцелл, усмехаясь. – Не хотел много говорить, мог и вовсе одним словом отделаться.
– Каким?! – нетерпеливо спросила Дженна. – Каким словом?
– Волшебным, – хмыкнул грешник. – Тем, которое каждый хочет услышать.
Человек и кукла стояли обнявшись, готовые принять судьбу, от которой уже некуда было скрыться. Казалось, они никого не видят вокруг.
– Любовь… – пробормотал Гром. – Надо же…
– А я, признаться, не вижу в этом ничего удивительного, – сказал Арно. – Он думал, что умрет, и поэтому вложил в свое последнее творение все силы, весь талант… и любовь, конечно же! Но я рискну предположить, что с тех самых пор он ничего больше не создал. Так, Марк?
Юноша не успел ответить.
– Хватит, мне это надоело! – рявкнул Симон и взмахнул рукой. Беллу отшвырнуло в сторону и прижало к стене с такой силой, что она не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. На кукольном лице отразилась ярость, с губ сорвалось почти змеиное шипение. – Видит Небо, я хотел все сделать тихо, по-хорошему – связать тебя печатями и отвезти к Аладоре, но ты сама напросилась. Достопочтенный перебьется без новой игрушки, а лозу я тебе не прощу! Пожалеешь еще, что она не добралась до тебя раньше… Ни с места!
Парцелл, к которому относились эти слова, замер.
– Ни с места! – повторил Охотник. – Я слабее тебя, бродяга, но ты кое о чем позабыл – о печатях, связывающих тебя и твоего дьюса. Любую из них можно снять, уж на это моих сил вполне хватит… Что тогда с тобой будет? Такой сильный дьюс, избавившись от оков, вполне способен свести хозяина с ума или даже разорвать его изнутри!
– Я могу сделать с тобой то же самое, – сказал Парцелл. – Не веришь?
– Кто быстрее? – язвительно поинтересовался Охотник, поднимая руку.
И в этот миг мэтр Арно очень спокойно произнес:
– Быстрее всех буду я.
Две тонкие полоски бумаги, зажатые в пальцах старого печатника, трепетали словно крылья мотылька, готовые вырваться и полететь туда, куда прикажет хозяин. Оба грешника застыли на месте, ошеломленные столь неожиданным поворотом событий, а мэтр Арно сказал:
– Как логично и справедливо в этом мире все устроено, не так ли? Не стоило вам забывать, друзья мои, что на каждую силу найдется еще большая сила. Уж если вам двоим и впрямь охота подраться – прошу во двор, там как раз собрались благодарные зрители. В противном случае я без промедления лишу дьюсов вас обоих. Хотите рискнуть?
– Мэтр, я бы не советовал… – начал Парцелл, но печатник не дал ему договорить:
– Не надо лишних слов, юноша, вы оба и так мне порядком надоели. Ну-ка, повернитесь друг к другу спиной! Вот так, превосходно. Да, я знаю – это небольшая помеха, но так у меня будут несколько секунд форы… в крайнем случае, конечно же.
Парцелл выглядел спокойным, если только его золотые глаза не вводили зрителей в заблуждение, а вот Симон едва не лопался от ярости, но состязаться с печатником в скорости не решался. Охотники, почти бессмертные и бесстрашные, все-таки не отличались неуязвимостью, и в каком-то смысле Симон был сам виноват: ведь именно он напомнил Арно, что своей невероятной силой грешник обязан дьюсу. А если есть печать, то ее можно снять…
– Дженна, милочка! – попросил Арно. – Проверьте, как там наш торговец?
Она послушно направилась к импровизированной постели, на которую уложили Рыжего. Карел, сидевший рядом с больным, отпрянул: он как будто и не заметил, что минуту назад вокруг происходило что-то странное, и теперь выглядел испуганным и смущенным.
– Ох, мэтр! – воскликнула Дженна. – Он спит! Просто спит, а не впал в забытье!
– Невозможно! – презрительно фыркнул Симон. – Он не жилец, к утру лихорадка убьет его. Я ведь лекарь, не забывайте!
Девушка растерянно пожала плечами:
– Подойдите и посмотрите сами…
Позабыв обо всем, они ринулись к торговцу, чтобы убедиться в правоте Дженны: «больной» спал сном праведника и даже негромко храпел. Его лицо чуть порозовело, но румянец не выглядел горячечным и свидетельствовал лишь об одном: Рыжий был совершенно здоров.
– Чудеса! – воскликнул Гром и боязливо отодвинулся от спящего. – Так он никак тоже этот… ну-у… грешник?
– Нет! – разом ответили Симон и Парцелл, не глядя друг на друга.
Арно наклонился, словно желая рассмотреть Рыжего поближе, и тут торговец проснулся.
– Создатель! – заорал он, вскакивая и озираясь по сторонам. – Где я?!
– В безопасности! – тотчас же заверил его печатник, но Рыжий был столь испуган, что едва ли понимал обращенные к нему слова. – Тебе ничего не угрожает, ты жив-здоров и таковым останешься… вероятно. Сядь!
Но это не помогло. Хоть нанесенные холодом раны и исчезли бесследно – в этом явно не было заслуги Симона, – остались другие увечья, не менее серьезные. Взгляд у торговца сделался пустым, стеклянным – даже в искусственных глазах Парцелла было больше жизни, – а еще он внезапно начал дрожать так сильно, что в наступившей тишине все отчетливо услышали, как стучат его зубы.
– Я ее в-видел… – отрешенно проговорил он, ни к кому не обращаясь. – Она б-была к-красивая… бледная… глаза как звезды! И п-просила вернуть… что-то. Мы говорили – не знаем! У нас ничего нет! А она не п-поверила… Томас!..
Он упал на колени и зарыдал, раскачиваясь из стороны в сторону. Рыдания становились все громче – казалось, несчастный вот-вот задохнется от беззвучного крика, – но тут Парцелл вновь начертил в воздухе невидимый знак и как будто подтолкнул его в сторону торговца. Спустя всего лишь пять секунд Рыжий судорожно вздохнул и затих.
– Ох, спасибо! – благодарно воскликнула Дженна. – Но как ты это сделал?
– Я говорил уже, что душа человека похожа на фаэ, – ответил грешник, поворачивая бледное лицо к девушке. – С духами природы намного сложнее договориться, чем с дьюсами, но все-таки это возможно. Хм. Дженна, а ты ничего не хочешь нам рассказать?
– Я?! – Девушка взглянула на Парцелла с тревогой и удивлением. – О ч-чем я могу рассказать? Нет, это…
Сильный удар в дверь прервал ее, и следом за ним раздался еще один. Стены «Горицвета» затрещали, словно гостиница была орехом, который кто-то пытался раздавить, а потом сквозь щели в досках начали пробиваться побеги ледяного плюща – сначала робкие и несмелые, они быстро набирали силу и расползались во все стороны, на глазах захватывая все больше пространства. От нового мощного удара дверь слетела с петель; в дом ворвалась метель, а на пороге встал белоснежный зверь – такой огромный, что его уши почти касались потолка. Тот, что некоторое время назад напал на Грома, против него казался щенком. Глаза у хищника зло блестели, с оскаленных зубов капала на пол слюна, а по острым шипам ошейника бежали синеватые искры.
О проекте
О подписке