– Дочка, мы с тобой так редко виделись, пока ты в интернате была. А твоя мама вполне продвинутый пользователь ПК, да и в Гугле не забанена.

Алина рассмеялась – сленг в устах матери был непривычным и хулиганистым.

– А что на других этажах? – спросила Алина администратора, пока та заполняла карточку гостя.

– Жилой дом, а последний этаж – офисы. Но у всех у них отдельные входы. Так что наших гостей никто не тревожит.

– У вас здесь очень атмосферно, – важно сказала Алина.

– Да, у нас такая планировка, что поневоле проникнешься. Например, ресторан, где вы будете завтракать, – это центральный неф бывшей церкви. А номера располагаются в пристройке – там жили воспитанники приюта. А еще здесь была конюшня. Даже не конюшня, а каретная. Так вот, она тоже сохранилась. Там сейчас у нас гостиная. Мы даже сделали камин и выход в маленький дворик. Туда ворота этой самой каретной выходили.

– Здорово, надо будет там вечером посидеть! – воскликнула Алина.

– Милости просим! – радушно ответила администратор и протянула им магнитные ключи.

Комната была небольшой, уютной, окно выходило в маленький дворик. Алина выглянула туда: дворик чистый, но стены домов закопченные. Окна лестницы узкие, с коричневыми рамами, мутные.

– Неопрятно…

– Алина, к сожалению. Но здесь это не играет никакой роли. Конечно, лучше было бы, если жильцы этого дома в один прекрасный день помыли окна. Или жэк бы это сделал. Но увы! Кстати, это черный ход. Тот самый, по которому приносили зелень, мясо, молоко, а в революцию спасались бунтовщики…

– Да лучше бы не было той революции.

– Не повторяй чужих глупостей. Никто не знает, как лучше. Максимализм в оценках – это очень плохо, тем более когда речь о таких исторических событиях.

– Я забыла, мама, что ты все знаешь, – язвительно сказала Алина.

– Ты забыла, что я старше тебя и что я – твоя мама. Поэтому не язви. И вообще, давай не будем ссориться. Глупое занятие. Мы сюда приехали сделать важное дело. И должны быть поддержкой и опорой друг другу.

– Извини. – Алина подошла к матери и чмокнула ее в щеку. – Но, правда, почему тогда строили так, а теперь – иначе? Почему у нас в области телефона нет? Только мобильная связь. Что, те, кто революцию делал, телефон не могли провести в нашу деревню? Ты же сама в школу бегала звонить. И когда я болела в детстве, и потом, когда надо было срочно с отцом связаться. Нет, я многого не понимаю… Ни про революцию, ни про эту жизнь…

– А может, и не надо? Вон у тебя экзамены на носу.

Забегая вперед, надо сказать, что Алина поступила в институт. Сдав основные экзамены на четверки, она все равно прошла по конкурсу – Новгородцеву уже знали. Она была надеждой юниорской сборной. В институте, где она в будущем должна будет появляться только на экзаменах, бережно относились к олимпийским надеждам. После экзаменов Алине было немного стыдно – она сильно не напрягалась и даже не волновалась. «Ну, провалюсь, тогда буду поступать на следующий год!» – думала она. В ее голове были только сборы и соревнования. Главным был спорт и достижения в нем. Но это все произойдет в начале июля. А пока был только июнь, и Елена Владимировна с Алиной, проснувшись на следующий день рано утром, решили не вызывать такси, а добраться до квартиры «своим ходом».

Они вышли из гостиницы, прошагали до улицы Ленина и по Большой Пушкарской добрались на Каменноостровского проспекта. Этот путь предложила именно Елена Владимировна. Она хотела, чтобы они вышли на проспект в таком месте, чтобы у Алины дух захватило. Так оно и случилось. Большая Пушкарская тоже была внушительной, но все же она не могла сравниться с площадью Льва Толстого. А именно там они свернули с Большой Пушкарской на Каменноостровский проспект.

– Красота какая! – воскликнула Алина, оглядев площадь.

Елена Владимировна польщенно улыбнулась. Словно она была владелицей всего этого архитектурного великолепия. Она втайне мечтала, чтобы ее дочь поняла и полюбила этот город.

– Да, это потрясающее место, а мы пройдем туда дальше, там много красивых домов.

– И квартира, которую мы смотрим, может быть в таком доме?

– Нет, она в доме, который построили в пятидесятых годах. Он большой, с лепниной и башенками. Так называемый сталинский ампир. Раньше там коммуналки были. Но потом их выкупили, расселили, и теперь там в основном отдельные квартиры.

– Тоже хорошо. Знаешь, я бы не хотела жить в таком доме, как у Ирки Кузнецовой.

– Увы, такие дома в Красноярске строили как временное жилье. Но люди так и остались там жить. Или кто-то переезжал в новый хороший дом, а кто-то вселялся во «временный».

– У них ужасно – и в подъезде, и на лестнице.

– Как тебе уже сегодня рассказали, в Петербурге есть страшные подъезды в красивых старых домах.

– Даже не верится, что в этом доме может быть так, как у Кузнецовых. – Алина показала на знаменитый «Дом с башнями».

– Словно средневековый замок, да? – сказала Елена Владимировна. – Впрочем, тут сочетание стилей. Готика, романский стиль… Одним словом, эклектика…

– А здесь живут?

– Здесь театр сейчас, офисы, люди тоже живут.

– Повезло…

– Знаешь, если квартира, которую мы идем смотреть, окажется хорошей, нам тоже повезет. Видишь ли, этот дом стоит на Черной речке…

– На Черной речке? – переспросила Алина.

– Ну да… Место известное…

– Почему? Чем известное? – переспросила Алина.

Елена Владимировна даже остановилась. Она секунду молчала, а потом осторожно спросила:

– Ты не знаешь, что случилось на Черной речке?

– Ну… – протянула Алина, – что-то слышала…

– Алина, а что ты слышала? Не припомнишь?

Новгородцева честно постаралась, но ничего не вспомнила. Хотя чувствовала, что это название с кем-то или с чем-то связано. Елена Владимировна даже покраснела, ей казалось, что дочь ее разыгрывает.

– Алина, вообще-то вы должны были это в школе проходить. Классе в пятом, шестом.

– Наверное, проходили, но я могла быть на сборах, на соревнованиях.

– Алина, в пятом или шестом классе у вас не очень много сборов было. Соревнования проходили, да… И все же ты читала учебник, отвечала у доски, писала контрольные и тесты.

– Мама, я помню, что это с чем-то связано… но вот с чем… А потом, в пятом классе у меня самый трудный год в секции был. Помнишь, я вдруг толстеть стала, у меня результаты снизились…

– Алина, какие результаты? В пятом классе у вас все было на уровне самодеятельности… – горячась, воскликнула мать.

– Это у них так было…

– У кого? – не поняла Елена Владимировна.

– У остальных. А у меня все серьезно было. Я тогда из штанов выпрыгивала, чтобы поехать на школьную олимпиаду.

– Слушай, у тебя ведь по литературе пятерка была в том году? Я же помню.

– Да, а по русскому чуть «пара» не случилась. Но потом пожалели, дали тесты написать еще раз…

– И поставили четыре… – закончила за нее Елена Владимировна.

– Да, так что все хорошо…

– Алина, на Черной речке на дуэли был убит Пушкин. Александр Сергеевич.

– «Закатилось солнце русской поэзии!» – подхватила Алина радостно. – Вот помню эту фразу, а про Черную речку – нет. Наверное, я тогда была на сборах.

– Кошмар… – в совершенном отчаянии прошептала растерянная Елена Владимировна.

– Мам, да что стряслось? – удивилась Новгородцева.

– А когда была Полтавская битва?

– Понятия не имею, – пожала плечами Алина.

– А буржуазная революция в России?

– В 1905 году, – довольно ответила Новгородцева.

– Отлично, – кивнула Елена Владимировна, – но как не знать про Черную речку?!

Алина пожала плечами:

– Мама, теперь я запомню. Понимаешь, я не могу знать все.

– Дочка, есть культурные коды. Бывают коды национальные. Они должны быть у каждого человека, который живет на этой земле. Алина, я даже боюсь спросить, кто написал «Муму»?

– Тургенев. Про это даже анекдот есть…

– Ах, если анекдот…

– Мама, слушай, давай больше не будем на эти темы разговаривать. Мы поссоримся. Понимаю, тебе не нравится, что я такая необразованная. Но это же не только моя вина!

– Что?! – Елена Владимировна в изумлении уставилась на дочь. Казалось, этот день будет полон открытий.

– Ты глаза так не округляй… Когда ты сердилась, ты всегда так делала, а я терпеть этого не могла. Приедешь из интерната на два дня, а ты обязательно с такими глазами по дому ходишь. Вот я и не понимала – за что ты сердишься. Меня же вообще не бывало дома. Я же все время в интернате.

– Алина, но по-другому нельзя было. У нас же в деревне только четырехлетка…

– Да знаю я. Но почему вы сюда не переехали?

Теперь Алина стала сердиться.

– Ты посмотри! – Она повела рукой, словно хотела обнять всю эту площадь Льва Толстого.

– На что посмотреть?

– На этих ребят! Понимаешь, они тоже могут не знать про Черную речку…

– Не могут не знать… Каждый культурный человек в курсе, что это такое… А моя дочь – не знает! Мы с отцом даже не могли себе представить, что такое возможно!

– Хорошо, я плохая… Но что я видела? Нашу деревню. Красноярск.

– Огромный город, в котором есть все – библиотеки, музеи, театры… Было бы желание поинтересоваться этим всем.

– Так почему вы с папой ни разу не сводили меня в театр? Или не записали в библиотеку?

– У нас книг в доме больше, чем в любой библиотеке. Что ты читала?

– То, что ты мне рекомендовала, – парировала Алина.

Елена Владимировна с укором посмотрела на дочь:

– Алина, мы с отцом работали. Но мы всегда читали и вслух обсуждали книги, фильмы, музыку. Ты же все это могла и должна была слышать.

– Я была занята, – спокойно ответила Алина, – я забыла про Черную речку, но я изучила анатомию конечностей человека. Я знаю все про сосуды человека, про его возможность дышать. Про то, как пробежать на лыжах дистанцию и не упасть в обморок на финише. Правда, это не всегда помогает. Мама, я очень много знаю. Ты даже не представляешь сколько. Но ответь все же, почему вы не уехали? Понимаешь, живи я в этом городе, я была бы другой. Кто знает, может, все сложилось бы иначе. И отец дольше бы жил.

Алина перевела дух, а потом продолжила:

– Мама, я читала. Но мало и только то, на что хватало сил. Я была в других городах, но я не видела их. Только спортивный зал, бассейн, лыжню. И падала без сил в конце каждого дня. Я знаю все про травмы и стертые ноги. Мама, я видела тренировки с одиннадцати лет. И зимой, и летом. И еще я знала свою цель – одну-единственную. Победить. Не важно, на каком соревновании и на какой дистанции. Победить – это было и остается самым главным. Мама, у меня всегда есть цель. Но она появилась, наверное, потому, что я ничего не видела и не знала – только деревню, лес, поля в снегу, реку. Меня питало только это. Я не видела и не представляла возможностей. А природа дарит силу. Она придает твоим планам размах. Я навсегда запомнила, как пробежала на лыжах свою первую дистанцию. Понимаешь, я бежала, и мне казалось, что я мчу по нашему полю. От дома до леса. И сколько раз я это делала! Представляла, что это соревнования. Знаешь, я, наверное, не очень волевой человек. Я выбрала себе то, что мне по силам. А это спорт. Где надо быть стратегом, но вовсе необязательно быть интеллектуалом.

– Алина, тысячи людей живут в маленьких заброшенных деревнях. Но они грамотны и образованны. Они делают карьеру. Если тебе станет легче, то признаю нашу с папой вину. Надо было уезжать. Надо было думать о тебе. Но в нашей жизни была работа, а в ней – размах.

– Да, конечно, работать в школе-четырехлетке – это размах. Особенно после университета. Я понимаю.

– Алина, родилась ты, а папа не мог жить без своей работы. Понимаешь, мы уехали, потому что, казалось, не было выхода. А потом поняли, что в тех местах есть все, что нужно нам. Интересное дело, преодоление, гигантские задачи… а школы, кстати, не было. Вообще казалось, что жизни нормальной там никогда не будет. Вся страна разрушалась. А там, представляешь, что-то строили, возводили. Я даже представить этого не могла. В том, что нас окружало, тоже был размах. Один Енисей чего стоит! А оказалось, тебе всего этого недостаточно… Отец полюбил эти места, научил меня видеть там только хорошее, к плохому и трудностям относиться с пониманием и терпением. Он и тебя всему этому учил. Если бы не он – ты и к спорту не пристрастилась бы.

– Это правда. Только теперь получается, что этот спорт что-то вроде неприличной профессии. Стыдиться надо.

– Я не об этом говорила. Я о том, что человек должен быть гармоничным. И стыдно не знать, что значит для литературы Черная речка.

– Господи, мама! Ты точно педагог! И что, мы так и будем ругаться? Мы сюда зачем приехали? Квартиру смотреть?

Новгородцевы шли пешком. В пылу разговора они даже не заметили, как миновали Дом Эмира (Елена Владимировна так хотела показать его дочери) и реку Карповку. Они не заметили старые дачи-особняки, не обратили внимания на дом, где работал Опекушин и где сохранились мастерские скульпторов. Они дошли до Большой Невки, миновали Ушаковский мост, и тут Елена Владимировна вытащила из сумки бумажку.

– Так, на углу Салтыковского сада нас будут ждать.

– Ну наконец-то, – облегченно выдохнула Алина.

Настроение у нее испортилось – досадный пробел в знаниях заставил ее засомневаться в себе. «Действительно, что за профессию я себе выбрала? Спортсменка-лыжница. Или тренер. Одно другого лучше. Но что теперь-то делать?» – думала она, прислушиваясь, как мать разговаривает с подошедшей дамой-риелтором.

– …Мы готовы к сделке. У нас нужная сумма есть. Вы знаете, я даже раритет продала. У мужа «Волга» была. В идеальном состоянии. Он ее в соседней деревне купил. Там владелец так берег ее, не ездил никуда. Как сказал покупатель мне – у вас машина в коллекционном состоянии. Так что мы готовы…

«Господи, мама, да кому это интересно!» – Алине стало неудобно за Елену Владимировну. В такой ее откровенности Алина увидела провинциальность. «Вот почему они не переехали сюда!» – сотый раз за сегодняшний день подумала Новгородцева.

Пока Алина с матерью внимательно осматривали двухкомнатную квартиру на улице Савушкина, недалеко от станции метро «Черная речка», Ира Кузнецова тащила домой тяжелую сумку. В сумке было четыре килограмма клубники. Из нее мать Кузнецовой собиралась делать компот. И хотя в магазинах даже зимой можно было купить ягоды и фрукты, традиция эта строго соблюдалась. Пошла она еще от Ириных бабушки и прабабушки.

Открыв дверь в подъезд, откуда пахнуло сыростью подвала, чем-то тухлым и едой, Ира поморщилась. «Господи, да что ж это такое!» – подумала Кузнецова. Аккуратно поставив сумку с клубникой на землю, она нашла большой камень и подперла им открытую дверь.

– Ирка, опять за свое! Ты зачем дверь распахнула! Вот жила бы на первом этаже, как мы, так бы не делала! – тут же закричали ей.

– Баб Света, да сил нет эту вонь терпеть. Пусть проветривается. А вы все равно в окне весь день торчите, вот и покараулите, чтобы чужие в подъезд не зашли, – ответила Ира.

Она знала, что соседка выйдет и уберет камень. Дверь опять захлопнется, и в подъезде будет стоять привычная вонь. Еще Ира знала – ни запах, ни вид этих стен и потолков с подтеками не изменятся. Ремонт здесь не сделают, подвал не осушат, трубы не поменяют. Их дом последние лет двадцать был признан аварийным, но людям новое жилье давали редко. Две или три семьи всего переехали, остальные жили как прежде. Кузнецова ждала, пока ей исполнится восемнадцать, чтобы можно было заняться самым важным делом – написать жалобы во все инстанции, включая московские, и потребовать, чтобы либо сделали капитальный ремонт в доме, либо всем дали новые квартиры. «Власти виноваты, но и люди хороши – даже не мяукнут», – сердилась Ира.

Войдя в дом, она тщательно вытерла ноги, потом отнесла клубнику на кухню. Оглядевшись, немного успокоилась. В квартире было гораздо лучше, чем в подъезде. «Вот очень правильно, что мы на пол положили плитку, а рамы заменили на стеклопакеты. Совсем другой вид. И нет этих страшных заляпанных краской шпингалетов. И мыть их легко, не боишься, что развалятся», – подумала Ира. Ремонт они закончили недавно, в квартире еще стоял запах краски, побелки и вообще новой жизни.

Ира в семье считалась «взрослой» – отец и мать уважали ее мнение и во всех вопросах советовались с ней. Делалось это без нарочитости, как порой бывает у родителей, играющих в демократию. Людмила Михайловна и Егор Петрович искренне считали, что дочь – человек ответственный. Более того, они прислушивались к ее суждениям, полагая, что новое поколение умеет распознавать проблемы раньше и реагировать на них проще. Конечно, такое доверие возникло не сразу, а укрепилось после случая с зелеными насаждениями.

Как-то весной работники ЖЭКа сгрузили во дворе штук двадцать деревьев-саженцев. Жильцы живо обсудили активность дотоле ленивых коммунальщиков и потерли руки – теперь во дворе, кроме ржавых качелей и не до конца смонтированной детской площадки для малышей ясельного возраста, будет еще и зелень. Кузнецова шла из школы, когда толпа во дворе решала, куда сажать деревья. Ира остановилась, послушала всех, потом подошла к саженцам. Что-то там долго рассматривала, а потом громко сказал:

– Зря радуетесь. Это тополя. Обычные тополя. Между прочим, в больших городах их не сажают. Они аллергенны, много мусора от них. И вообще, сорное это дерево. Нельзя их во дворе сажать. В пуху и клейких почках будем все.

Жильцы затихли. Потом кто-то попытался цыкнуть на Иру, но его осадили. Люди заговорили про детей, их диатезы, потом вспомнили, как мальчишки поджигают этот самый пух.

– А ведь Ирка права, – первой вслух сказала баба Света, – у нас же на первом житья не будет. Его же, пух этот, за год не выведешь!

Толпа загудела, и самые активные потянулись в ЖЭК. Через какое-то время саженцы исчезли. А жители (не все опять же, самые деятельные) привезли с участков своих разную зелень и успешно высадили ее под своими окнами.

– Чем бодаться с ЖЭКом, лучше самим это сделать. А они пусть вопросы серьезные решают.

Так Ира Кузнецова стала полноправным участником всех собраний жильцов и человеком, которого на мякине не проведешь. А родители вдруг поняли, что дочь выросла умной, спокойной и деловой. Отец как-то ее спросил:

– Ты куда учиться пойдешь? После школы.

– Я не знаю. Мне многие предметы нравятся. Но я должна понять, что в жизни мне пригодится.

– Врачом пригодится, – вмешалась мать.

– Да, кстати, – согласился отец, – работа всегда будет. Люди сами со своими слабостями не справляются.

– Папа, я если уж пойду в медицинский, то не на нарколога или дерматолога-венеролога.

– Еще есть гастроэнтерологи. Тоже доктор из тех, кто лечит слабости, – рассмеялся отец.

Но Ира осталась серьезной: