Глава первая
Михаил, любимый сын

Вскоре после гибели императора Александра II новый царь выбрал своей резиденцией Гатчину. Этот очень чистый, уютный, утопающий в зелени парков, с зеркальной поверхностью озер, городок давно притягивал внимание государя.

Когда-то окрестные земли принадлежали великому Новгороду. Во время войн с Ливонией и Швецией они переходили из рук в руки. Лишь после заключения в 1721 году Ништадтского мира эта территория вместе со всей Ингерманландией вошла в состав Российской империи.

Замок, построенный здесь когда-то по проекту итальянского архитектора Антонио Ринальди для фаворита Екатерины II графа Григория Орлова, похож одновременно и на дворец, и на крепость. С самого начала его окружал глубокий ров.

Жизнь в Гатчине оказалась полезной как для казны, так и для царской семьи. Здесь не надо было тратить огромные средства, как в столице, на различные балы, приемы, увеселения.

Сам император в быту был человеком скромным, очень много работал. К скромности и бережливости он приучал вместе с женой – императрицей Марией Федоровной, и своих детей. Несмотря на то, что в Большом Гатчинском дворце насчитывалось шестьсот комнат и залов, в которых хранились бесценные предметы искусства, царская семья занимала весьма скромные, с невысокими потолками, помещения, расположенные в Арсенальном каре.

Дети спали на походных кроватях – с волосяными матрасами и небольшими подушками. В комнатах стояла скромная мебель – венские стулья, обычные столы и этажерки. Лишь иконы были украшены драгоценными камнями. Но, несмотря на такой аскетический для императорской семьи быт, детские годы, проведенные в Гатчине, остались в памяти великого князя как «золотой век».

Когда младшему сыну – Мише, было около десяти лет, произошло несчастье, надолго оставившее след в его душе. Возвращавшийся из Ливадии императорский поезд подъезжал к небольшой станции Борки в Харьковской губернии. Неожиданно послышались два взрыва. Затем – лязг железа, крики раненых. Состав с грохотом рухнул под откос.

В катастрофе погиб двадцать один человек, двести восемьдесят один был ранен. Но никто из членов царской семьи, к счастью, серьезно не пострадал. Государь некоторое время смог, по воспоминаниям очевидцев, удерживать крышу вагона, подперев ее могучими плечами, и дав, тем самым, возможность выбраться из него своим близким и прислуге. Мишу нашли под обломками. Мальчик отделался синяками и ссадинами.

Но они – ничто по сравнению с нравственными страданиями, которые пришлось пережить в этот день уцелевшим пассажирам. Вот как описывает случившееся, со слов императрицы Марии Федоровны, видный государственный и общественный деятель Российской империи Александр Половцов^[17]: «11 ноября [1888]. …императрица принимает меня чрезвычайно любезно. Она не может говорить ни о чем ином, как о железнодорожном своем несчастии, которое и рассказывает мне в подробности. Она сидела за столом против государя. Мгновенно все исчезло, сокрушилось, и она оказалась под грудою обломков, из которых выбралась и увидела перед собою одну кучу щепок без единого живого существа. Разумеется, первая мысль была, что и муж ее, и дети более не существуют. Чрез несколько времени появилась таким же манером на свет дочь ее Ксения. “Она явилась мне как ангел, – говорила императрица, – явилась с сияющим лицом. Мы бросились друг другу в объятия и заплакали. Тогда с крыши разбитого вагона послышался мне голос сына моего Георгия, который кричал мне, что он цел и невредим, точно так же как и его брат Михаил. После них удалось, наконец, государю и цесаревичу выкарабкаться. Все мы были покрыты грязью и облиты кровью людей, убитых и раненных около нас. Во всем этом была осязательно видна рука провидения, нас спасшего”. Рассказ этот продолжался около четверти часа, почти со слезами на глазах. Видно было, что до сих пор на расстоянии почти месяца ни о чем другом императрица не может продолжительно думать, что, впрочем, она и подтвердила, сказав, что каждую ночь постоянно видит во сне железные дороги, вагоны и крушения»…

В 1894 году, через шесть лет после трагедии, в городке Борки освящали церковь и часовню, построенные в память о чудесном спасении царской семьи. Знаменитому художнику Валентину Серову^[18] был заказан по этому случаю групповой портрет «Александр III с семьей»^[19]. Впоследствии он рассказывал известному меценату Савве Ивановичу Мамонтову^[20]:

«Картину мою поставили в павильоне, возле церкви, где для их Величеств и Высочеств был устроен чай. Заправлял приемом харьковский предводитель дворянства граф Капнист. Он звал меня быть у картины, когда святое семейство изволят осмотреть ее».

Серов был представлен царю, на что Александр Александрович сказал: «“Мы давно знакомы”. Потом подошли Ксения и Михаил, а я, бедный, не знаю, как быть: кланяться – не кланяться. Поклонился слегка. Ксения тоже в ответ поклонилась, Михаил руку подал». Присутствующие обсуждали картину, итог же подвел император, сказав: «Михаил совершенно живой…»

Именно с младшим сыном, которого в семье неизменно называли «милым Мишей», Александр III отводил душу, когда выдавалось свободное от государственных дел время. Любил с ним побродить по парку, прокатиться в экипаже. Одну из таких прогулок описал впоследствии генерал Николай Епанчин^[21]: «Однажды я гулял в Приоратском парке в Гатчине недалеко от дачи моего отца и встретил государя, который ехал в экипаже вместе с великим князем Михаилом Александровичем, тогда мальчиком лет девяти, любимцем отца и матери. Государь проехал мимо меня, и экипаж повернул в аллею, которая вела в город. Так как на лошадях были бубенчики, то вскоре я услышал, что экипаж остановился. Я направился к тому месту и увидел, что ворота из парка на Люцевскую улицу были затворены, тогда как обычно днем они не закрывались. У ворот был домик сторожа. Государь громко позвал его, но никто не показывался. Тогда государь сказал Михаилу Александровичу: “Мишук, постучи в окно, он, должно быть, не слышит”. Великий князь подбежал к окну, однако, несмотря на его стук, никто из домика не вышел. Но как раз в это время сторож бежал к воротам со стороны улицы. Увидев государя, он, крайне взволнованный, запыхавшись, быстро отворил ворота, и когда экипаж шагом проезжал мимо него, он, сняв шапку, просил прощения у Государя, что заставил его ждать. “Ничего, ничего, старик, – ласково ответил Государь, – это и со мной бывает, что я не все делаю, как следует”…»

Однако совместное времяпрепровождение отца и сына не всегда бывало чинным и спокойным. Порой они могли и «отличиться», причем, оба. Об одном из таких эпизодов вспоминал греческий принц Георгий^[22], бывший в тот день в гостях в царской семье:

«Взрослые сидят на террасе, возле которой внизу в песке копается Миша. Бывший в хорошем настроении духа, Александр III взял лейку с водой и, подозвав Мишу, сверху широкой струей забрызгал мальчика. Смеялся Миша, весело грохотал грузный отец, почтительно заливались присутствующие.

– Ступай, Миша, переодеваться. Весь, гляди, мокрый.

Но Миша заупрямился:

– Ты меня поливал, теперь моя очередь, становись на мое место.

И вот Миша уже на террасе, с лейкой до верху полной водой, теребит:

– Скорее, папа, скорее…

Александр, как был в мундире, спускается вниз, становится на место Миши и терпеливо ждет, пока Миша не выльет всего содержимого лейки на лысину отца. Довольные друг другом, возбужденные оба, отец с сыном идут переодеваться».

Судя же по воспоминаниям графа Сергея Витте^[23], любимец царя-миротворца не раз позволял себе шалости с отцом: «Как-то раз, когда я приезжал в Гатчину, камердинер Михаила Александровича рассказывал мне, что вот какого рода история случилась.

Император Александр III утром очень любил ходить гулять со своим Мишей и во время прогулок он с ним играл. Вот как-то они проходили около цветов, которые садовник поливал водопроводным рукавом. Неизвестно почему, вероятно, Михаил Александрович лез в воду, не слушался императора, но кончилось тем, что император Александр III взял этот рукав – это было летом – и окатил Михаила Александровича водой из рукава. Затем они вернулись домой, Мишу сейчас же переодели.

– Затем, – рассказывал мне камердинер, – после завтрака император обыкновенно занимался у себя, так и в этот раз. Он занимался в своих комнатах, которые как раз находились внизу, под комнатами, в которых жил Михаил Александрович.

В перерыве между занятиями император Александр III несколько высунулся за окошко, оперся на локти и так стоял и смотрел в окно.

Михаил Александрович это заметил, сейчас же взял целый рукомойник воды и всю эту воду вылил на голову Государя.

Ну, с императором Александром III сделать безнаказанно такую штуку мог только его Миша, потому что если бы это сделал кто-нибудь другой, то ему здорово бы досталось»…

Император Александр III был довольно часто резок и груб со многими из подданных. Но к детям относился снисходительно, даже порой добродушно. По всеобщему мнению, его любимцем был именно младший сын Миша, великий князь Михаил Александрович. Живой, непоседливый мальчик, непревзойденный в семье шалун. Старшие братья часто удивлялись: сколько же проделок строгий к ним отец прощал Мише. Им бы точно досталось за подобные вольности! А этому румяному здоровяку стоило лишь улыбнуться отцу своей белозубой улыбкой, и тот, кажется, готов был простить ему все что угодно…

Император любил жизнь простую, не обремененную великосветскими условностями. Даже внешне – особенно на поздних фотографиях, грузный Александр III больше похож на зажиточного русского крестьянина или богатого купца из провинции, чем на императора, в чьих жилах течет «голубая» кровь. Характер полностью соответствовал его внешности: государь нередко бывал по-купечески хамоват и резок в общении, зато прост и прямодушен, к тому же считал каждую копейку. Недаром многие приближенные за глаза так и звали его – «хозяином». Он хотел, чтобы и дети почувствовали вкус к «простой» жизни. Стараясь дать им прекрасное воспитание и образование, Александр Александрович, в бытность еще великим князем, наставлял первую учительницу своих сыновей такими словами:

«Ни я, ни Великая Княжна не желаем делать из них “оранжерейных цветов”. Они должны шалить в меру, играть, учиться, хорошо молиться Богу и ни о каких престолах не думать… Учите хорошенько мальчуганов, повадки не давайте, спрашивайте по всей строгости законов, не поощряйте лени в особенности. Если что, то адресуйтесь прямо ко мне, а я знаю, что нужно делать. Повторяю, что мне “фарфора” не нужно. Мне нужны нормальные, здоровые русские дети. Подерутся – пожалуйста. Но доказчику – первый кнут. Это – самое мое первое требование».

И у этих детей действительно было безоблачное, по-настоящему счастливое детство: любимые игрушки, преданные слуги, выписанные из Европы бонны и гувернеры и – самое главное, тепло родительской любви. Князь Давид Чавчавадзе так описывает в книге «Великие Князья» ранние годы Михаила Романова: «Он любил совершать длительные прогулки со своим отцом, который учил его разжигать костер и выслеживать зверя по следам. Они, бывало, забирались в дикий парк с фонариком, лопатами, прихватив с собой несколько яблок, и там разводили костер, пекли яблоки, возвращаясь домой уже затемно…» А после того, как костер догорит, отец заставлял сына непременно его залить, убрать оставшийся мусор. Учил его определять породы деревьев, грести, когда они подходили к какому-нибудь озеру. Отцу очень хотелось, чтобы сын научился читать «книгу природы» так же легко и свободно, как это умел делать он сам.

В августе 1888 года император отправился вместе с младшим сыном в гости к брату – великому князю Сергею Александровичу^[24] и его супруге: великой княгине Елизавете Федоровне^[25]. В их имении Ильинском, в Московской губернии, Александр Александрович с Мишей провели целую неделю. Юный великий князь был счастлив: «тетя Элла» подарила ему чудные игрушки, вместе с матросами он катался на лодке, ездил верхом на лошади с берейтором^[26]… Но самое большое удовольствие ему доставляли прогулки с отцом. Граф С. Д. Шереметев, живший в это же время в Ильинском, впоследствии вспоминал: «Я любовался Государем, давно не видел я его таким благодушным, веселым. Бывало, встанет рано утром. “Мишкин!” – громко зовет он сына, и вместе отправляются в дальнюю прогулку. Днем они повторялись, где только не бывали мы в окрестностях Ильинского и на прогулках о чем не говорилось, и так легко все говорилось…» Те прогулки с отцом – и дома, в гатчинском парке, и во время поездок по России, были впоследствии для Михаила одними из самых дорогих воспоминаний… Не правда ли, вовсе не «царское», а обычное мальчишеское счастье, о котором мечтают в детстве очень многие?

Ближе всех из сестер и братьев Мише была младшая сестра – великая княжна Ольга^[27]. Несмотря на разницу в четыре года, которая обычно особенно заметна в детстве, выглядели они как ровесники. Очень любили вместе играть. На склоне лет великая княгиня Ольга Александровна с теплотой вспоминала, как в ранние годы играла в прятки с братом Мишей в Гатчинском дворце: «Как нам было весело! Китайская галерея была идеальным местом для игры в прятки. Мы частенько прятались за какую-нибудь китайскую вазу. Их было там так много, некоторые из них были вдвое больше нас. Думаю, цена их была огромна, но не помню случая, чтобы кто-нибудь из нас хотя бы что-нибудь сломал».

После катастрофы возле железнодорожной станции Борки они оба подружились со многими военнослужащими, охранявшими их семью. Позже младшая сестра вспоминала: «До чего же нам было весело, когда мы с Михаилом убегали к ним в казармы и слушали их песни… Солдаты играли с нами в разные игры, подбрасывали нас в воздух. Хотя это были простые крестьяне, они никогда не позволяли себе никаких грубостей. Я чувствовала себя в безопасности, находясь в их обществе».

Брат и сестра прекрасно друг друга понимали, ладили и практически никогда не ссорились. Объяснение этому очень простое – оба своими привычками, вкусами и пристрастиями напоминали, как никто другой в семье, отца. Они лучше всего чувствовали себя вне дворцовых стен. Сказывалась привитая им в раннем детстве любовь к «простой» жизни…

Когда Ольга немного подросла, ее начали учить вместе с Мишей. С девяти утра до трех дня столовая становилась импровизированной классной комнатой. И, надо сказать, императорская чета обучению своих детей придавала очень большое значение. Среди их воспитателей – генерал Григорий Данилович^[28]. В отделе рукописей Российской национальной библиотеки сохранилось несколько писем, отправленных им известному русскому историку, одному из наиболее талантливых профессоров императорского Санкт-Петербургского университета конца XIX века С. Ф. Платонову^[29], приглашенному в 1895 году в качестве преподавателя русской истории к великому князю Михаилу Александровичу и великой княжне Ольге Александровне.

17 сентября Г. Данилович отправил ему расписание занятий «По политической истории»: