Со своими родителями он тоже Лизу знакомить не торопился, посчитав, что это не к спеху. На самом же деле, не признаваясь самому себе, Степан опасался, что яркая шикарная Лиза придется не по вкусу его родителям, скромным трудягам, которые, кроме работы, дома и шести соток, выделенных им еще советской властью, ничего в жизни и не видели.

Степан заметил, что Лиза была приятно удивлена, что он озаботился тем, чтобы заранее заказать столик в таком дорогом ресторане, как «Серж». Дороже «Сержа» в городе был только «Нептун». Но на него Степан пока решил не замахиваться. Даже не столько из-за стоимости ужина там. Нет, он мог бы поднапрячься и ради Лизы наскрести необходимую сумму. Дело было в том, что в «Нептуне» с его аристократической роскошью, журчанием живых фонтанов, заморскими блюдами, которые, хоть и готовили повара самого «Нептуна», все-таки казались непривычными, Степан чувствовал бы себя не в своей тарелке. А оно ему надо? И еще этот их гениальный, по словам знатоков музыки, скрипач, выплывающий в раковине из глубины сцены.

«Нет, – решил Степан, – “Серж” попроще, в смысле понятнее».

В то же время ресторан этот выглядел солидно как снаружи, так и внутри. Поговаривали, что хозяин «Сержа» в девяностые годы прошлого века был связан с криминалом, но теперь это никого не смущало, тем более что ему удалось выплыть из мутного потока, не замаравшись.

По лицу Лизы Степан видел, что она довольна его выбором. Они оставили верхнюю одежду в гардеробе и вошли в зал. Опущенные тяжелые портьеры под старину отделяли уютный ресторанный полумрак, слегка рассеиваемый серебристо-зеленоватым светом настенных бра от непогоды и ранних сумерек за окном.

В «Серже» была своя живая музыка. Вот и сейчас из глубины зала доносились негромкие звуки рояля.

– Здесь так мило, – прошептала Лиза, когда Степан, по-хозяйски взяв девушку под руку, вел ее к заказанному столику.

Они шли не спеша мимо столиков, за которыми уже сидели люди с веселыми лицами, и мимо тех, что еще оставались пустыми.

Степан наслаждался самой атмосферой, царящей в зале, и старался запомнить каждую мелочь. Да и как же иначе! Сегодня в его жизни был особенный день, вернее вечер, и он хотел запомнить его на всю жизнь. И запомнил.

Разместившись за столиком, они заказали кушанья. Вино вызвалась выбрать Елизавета, и Степан не стал с ней спорить. Он не скрывал того, что сам в напитках разбирался плохо. В обычной жизни предпочитал водку, коньяк и пиво. Но не мог же он упасть в грязь перед любимой женщиной. Так пусть уж Лиза сама заказывает.

В его голове промелькнула мысль: «Интересно, где она научилась разбираться в винах?»

Промелькнула и тут же пропала.

Когда они уже поели, выпили и приступили к десерту, Степан поднял глаза и посмотрел на Лизу глазами влюбленного рыцаря. Голова его слегка кружилась. Но он точно знал, что не от вина, а от любви.

– Лиза, – позвал он снова, так как она откликнулась не сразу.

Когда их глаза встретились, он продолжил:

– У меня к тебе важный разговор. – Его глаза при этом блистали от счастья, как звезды за окном, закрытым плотными портьерами.

– У меня к тебе тоже, – грустно проговорила она и тихо вздохнула.

Но Степан не заметил ее грусти, не услышал вздоха, он решительно заявил:

– Я первый буду говорить!

– Хорошо, говори, – ответила она.

– Лиза! – Степан выкрикнул ее имя так громко, что некоторые из ужинающих за соседними столиками оглянулись на них.

Но Степана это не смутило, вернее, он этого просто не заметил. Он достал из кармана маленькую красивую коробочку, открыл ее. И девушка увидела очень миленькое золотое колечко, усыпанное крохотными бриллиантами, как утренней росой.

Ее глаза невольно прилипли к этому кольцу, и она вздрогнула, когда он снова воскликнул:

– Лиза! Стань, пожалуйста, моей женой!

– Я не могу, – тихо проговорила она.

– Ах да, я забыл сказать, что люблю тебя! – добавил он.

– Я тебя тоже люблю, – она подняла на него свой печальный взгляд. – Но стать твоей женой не могу.

– Почему? – глупо спросил он и уставился на нее с удивлением.

– Я завтра выхожу на работу, – ответила она.

– Ты шутишь, да? – он расхохотался.

– Нет, ничуть, – проговорила Лиза, – я на самом деле завтра выхожу на работу.

– Я не понял! Ты что, смеешься? Как связаны твое будущее замужество и твоя работа? Я что, похож на домостроевца?

– Нет, не похож.

– Вот именно! – воодушевился Степан. – Женившись на тебе, я вовсе не собираюсь держать тебя взаперти в высоком терему. Работай себе на здоровье! Я все понимаю. К тому же тебе нужен пенсионный стаж и баллы зарабатывать.

На этот раз неожиданно для Степана рассмеялась Лиза.

– Ну вот, – облегченно выдохнул Степан, – наконец-то мы друг друга поняли. Надень колечко и давай подумаем о дате нашей свадьбы.

– Степа! Свадьбы у нас с тобой не будет.

– То есть как не будет? Ты любишь меня! Я люблю тебя! В чем дело?!

– Дело в том, что я выхожу на работу.

– Это я уже слышал, – начал сердиться Степан, – придумай что-нибудь поинтереснее!

– Ты ни разу не спрашивал, кем я работаю.

– Вот теперь спрашиваю: кем ты, Лизонька, работаешь?

– Я девушка по вызову, – ответила она с деланым равнодушием.

– Ты – что? – глухо переспросил Степан, думая, что он ослышался.

– Чтобы тебе было понятнее, – стальным голосом отчеканила Лиза, – я элитная проститутка! Эльза я!

Степан долго смотрел на нее минуты две, не меньше. Ее слова никак не хотели укладываться в его голове. Потом встал, крикнул:

– Официант! – и, когда тот подошел, потребовал: – Счет! – Потом, не считая, вытащил деньги, сунул их официанту, рявкнул: – Сдачи не надо! – И, пошатываясь, вышел из зала.

Вернувшись в свою квартиру с сумкой, заполненной водкой, хлебом и дешевой колбасой, он заперся на все замки и пил не просыхая три дня.

Сквозь пьяный морок он слышал, как кто-то скребся к нему в дверь. Тупо думал: «Баба Маша». Дверь не открывал.

Спустя три дня в его дверь сначала позвонили, потом постучали, потом начали пинать с криком:

– Открой, Степка! Не откроешь – дверь высажу! Гад ты эдакий!

Степан узнал голос своего напарника Михаила Чертнова и, пробормотав вслух: «Такой вышибет», – пошел открывать.

Пока шел, несколько раз зацепился за стулья и некоторые из них опрокинул.

– Ты чего там творишь? – услышал он Мишкино рычанье.

– Дверь тебе, дураку, иду открывать, – огрызнулся Степан.

Мишка его услышал и ответил:

– Это еще надо установить, кто из нас дурак.

Когда Степан открыл ему дверь, Чертнов просто-напросто толкнул его в грудь, и Степан пролетел чуть ли не через всю квартиру, прежде чем приземлился на мягкое место.

– Больно же! – заорал он.

– Я посмотрю, что ты будешь орать, когда тебя с работы вышибут! Ты чего тут, мозги пропил?

– Ничего я не пропил, – проворчал Степан, с кряхтеньем садясь на диван. – У меня горе, – заявил он.

– Какое у тебя горе? – спросил Мишка. – У тебя батя умер? Или мать скончалась?

– Хуже, – заплакал пьяными слезами Степан, – моя любимая девушка оказалась шлюхой!

– Рассказывай! – велел Мишка, грохнув по столу кулаком.

И Степан выложил ему все.

– И ты из-за бабы решил пустить свою жизнь под откос?! – спросил Мишка с грозным недоумением.

– Я люблю ее, – выдавил из себя Степан.

– Наплюй! – велел Мишка.

– Не могу.

– Тогда пользуйся ей, как пользуются другие, – предложил напарник.

– У меня денег не хватит на покупку ее услуг, – скривился Степан в болезненной ухмылке.

– Так ты сам сказал, что она тебе бесплатно дает, – напомнил Мишка.

– Дает, – кивнул он.

– Тогда какие проблемы? – спросил напарник.

– Я хочу семью, детей.

– Крути пока с этой, а как надоест, найдешь порядочную, женишься и заведешь детей.

– Я эту люблю.

– Степа, – проникновенным голосом проговорил Мишка, – не дури! Как человека прошу тебя! Давай под холодный душ! Я пока кофе сварю, – Мишка принялся по-хозяйски распоряжаться на его кухне.

А Степан послушно поплелся в душ.

С работы его не поперли. Пожалели. Но выговор все-таки влепили и премии лишили.

«Переживу», – подумал Степан.

О Елизавете он решил забыть раз и навсегда.

Да только ничего у него не вышло. Промучившись две недели, однажды вечером он приехал к ней.

Она впустила его. Он ничего не сказал, она ни о чем не спросила. Вернее, спросила:

– Ужинать будешь?

– Буду, – ответил он, сел на диван на кухне и стал смотреть, как она жарит отбивные, режет салат, достает из холодильника сырную и колбасную нарезку, потом накрывает на стол.

– Хлеб забыла, – напомнил он ей.

– И правда, забыла, – спохватилась Елизавета, сунулась в шкаф и проговорила виновато: – Степа, у меня его и нет. Ты посиди, я сейчас сбегаю.

– Никуда бегать не надо, – проговорил он, сходил в прихожую и принес свою сумку, достал буханку, протянул ей, – на, нарежь.

Хлеб он купил по пути машинально. Его мозг не забыл, что Лиза не ест хлеб и поэтому все время забывает его покупать.

После ужина они смотрели телевизор, а потом Елизавета постелила постель.

Степан думал, что в эту ночь он не сможет прикоснуться к ней. Но не тут-то было. Сам себя не узнавая, он набросился на нее, как голодный зверь. И мучил ее своими злыми ласками до утра. Но только сам измучился. Утром он почувствовал себя колодцем, который вычерпали до самого дна.

Перед уходом на службу он спросил ее:

– Лиза, как жить-то мы с тобой будем?

Она ответила спокойно:

– Как жили до этого, Степа, так и будем!

– Получится ли у нас?

– Получится.

– Ой ли, – усомнился он, – в одну воду дважды.

– А ты поменьше философствуй, – посоветовала она.

И они стали жить вместе. На первый взгляд, как прежде. Но это только на первый взгляд. А на второй – Степан теперь знал, куда и зачем она уходит. А когда она не ночевала дома, он буквально лез на стену.

И однажды его посетила недобрая, но утешительная мысль: надо достать как можно больше денег. И тогда Елизавета будет принадлежать только ему одному.

Где их взять, он не знал. Но довольно быстро придумал. Место у него хлебное, надо только уметь им пользоваться. И он стал подбрасывать наркотики всяким там мажорам и сынкам богатеньких Буратин в ночных клубах и прочих злачных местах. А потом они вдвоем с напарником задерживали представителей так называемой золотой молодежи с поличным. Те, ясное дело, сначала отпирались, «я – не я, и корова не моя», пускали сопли и слюни, но в конце концов откупались от нехороших дяденек полицейских.

Промысел Степана стал приносить неплохие барыши. Только время от времени его мучила совесть, что Миху он использует втемную.

Было и еще одно «но». Время от времени в его сети попадали вполне себе приличные мальчики, сыновья ученых, доцентов, профессоров, музыкантов и прочие, папы которых не были в прямом смысле толстосумами. Вот тут-то и начинались неприятности и у отцов, и у детей.

В конце концов все, как правило, наскребали нужную сумму.

Вот только Миха стал чего-то подозревать. Степан запаниковал. Но тут фортуна повернулась к нему лицом и напарника перевели в столицу. А у Степана появился новый помощник, молодой совсем. Степан сразу назвал его про себя «желторотиком» и надеялся, что лейтенантик нескоро поймет, чем занимается его опытный коллега.

К тому времени личная жизнь его уже пару лет как наладилась: получая деньги от Степана, Лиза, что называется, «уволилась» со своей работы.

И Степан был вполне счастлив. Он даже снова стал подумывать о женитьбе на Лизе. А что, девка образумилась. Одно только мучило его: здоровыми ли у них родятся дети? Он накопил достаточно денег, чтобы отвезти Лизу в элитную клинику, где ее могли бы полностью обследовать и вынести вердикт. Степан как раз собирался поговорить об этом с Лизой, как объявилась Фея. И не просто одна из фей, про которых Степан читал в детстве сказки, а самая настоящая! Во плоти! И с топором на плече.

Сначала он даже подумал, что ему она померещилась. Он даже испугаться не успел, как почувствовал разряд шокером и потерял сознание.

В себя он пришел от ужасной боли. Степан лежал на земле, истекая кровью, поодаль лежала его отрубленная рука.

Фея стояла рядом. Она сказала:

– За что я отрубила тебе руку, объяснять тебе не нужно, сам знаешь. Но ты не беспокойся. Ты не умрешь. Скорую я уже вызвала.

Степан второй раз потерял сознание. Теперь уже от боли.

В себя он пришел в больнице. Провалялся он там почти месяц.

Лиза приходила к нему, но он не велел пускать ее в палату. И вскоре она ходить под окна больницы перестала.

Тут еще и расследование началось. Всплыли все его мелкие грешки и большие грехи. Родители, узнав о причине несчастья, приключившегося с сыном, отвернулись от него. Так что навещала Степана только сердобольная соседка тетя Маша. Она носила ему передачи: супчик из курицы, купленной на рынке на ее скромную пенсию, котлетки из фарша фермерского магазина, тушенную тыкву с яблоками и собственноручно сваренное летом варенье.

Степану было совестно глядеть ей в глаза, но он все-таки смотрел сквозь слезы на свою благодетельницу и ел все, что она ему приносила.

Потом началось следствие, и он не сомневался, что его посадят. Но пока оставили под домашним арестом. Пожалели калеку…

Попутно искали и ту, что совершила над ним самосуд.

«Только разве можно найти Фею, – с горькой иронией думал Степан, – даже ту, что расхаживает по городу с топором?»

Когда к нему явилась девушка, представившаяся частным детективом, Степан только рассмеялся.

«И эти туда же», – подумал он, хотя и сам не знал, кого он обозначил словом «эти».

Девушка же на его смех не обиделась, спокойно прошла на кухню, куда он ее пригласил, не отказалась от чая, хоть он и предупредил ее, что у него только в пакетиках.

На ее вопросы он отвечал, ничего не скрывая. Да и чего ему теперь было скрывать.

Мирослава, как звали девушку, больше всего интересовалась Феей. Расспрашивала, какая у нее внешность, нет ли каких-либо примет, какой у нее голос.

– Девушка, милая, – ответил ей Степан, усмехаясь, – когда бы я, по-вашему, успел рассмотреть ее? Она сначала долбанула меня шокером, потом, когда я был в отключке, отрубила руку.

– Вы ведь приходили в себя, – напомнила Мирослава.

– Приходил на пару минут, а то, может, и меньше. Перед моим мутным взором возникло видение! Женщина в свободном одеянии, высокая. На плече топор.

– Какие у нее были волосы?

– Не помню, – устало ответил Степан, – честное слово, не помню.

Мирослава поджала губы, окинула Степана оценивающим взглядом и спросила:

– А Владлена Москвина вы помните?

– Москвина помню, – кивнул Степан. – Кстати, его мать такая же высокая, как и Фея с топором.

– Вы что же, подозреваете, что это Елена Павловна Москвина вам руку отрубила? – заинтересованно спросила Мирослава.

Степан подумал, потом покачал головой:

– Нет, думаю, что это была не она.

– Скажите, Степан Филаретович, вам не было жалко Владлена и других таких же ни в чем не виноватых мальчишек?

– Я тогда не думал о жалости, – признался майор Горбыль.

– Совсем? – усомнилась Мирослава. – Ведь по вашей милости они могли надолго попасть в тюрьму. Их жизнь была бы бесповоротно сломана.

– Ну да, – сказал он, – кругом я виноват! И теперь меня самого никому не жаль. Даже собственным родителям. А люди одобряют самосуд Феи. Ну как же, отрубила руку не борцу с наркотиками, а оборотню в погонах.

– Вы с этим не согласны? – спросила Мирослава. – Обижены на весь белый свет? Вам же если на кого и обижаться, то только на своих коллег.

– Это еще почему? – вскинулся Степан.

– Потому что, если бы они прислушались к словам Москвиной, вы бы остались с двумя руками. Мать парня и сам парень с самого начала утверждали, что наркотики сыну подбросили.

– Я уже сказал вам, – сухо проговорил Степан, – что вину свою признаю, но тогда я не думал об этом! Мне нужны были деньги! О них я и думал. Что тут непонятного? – повысил он голос.

– Угу, – проговорила детектив, – действительно, чего же здесь непонятного?

Она встала и пошла в прихожую.

– Вы считаете меня монстром? – крикнул он ей вдогонку.

– Главное то, кем вы сами себя считаете, – ответила она, стягивая бахилы с кроссовок.

– Сволочью я себя считаю! Сволочью последней! – прохрипел он, выйдя следом за ней в прихожую, и спросил: – Вам легче?

– Мне – нет, – ответила она, поворачиваясь лицом к двери, – главное, чтобы вам было легче.

– Ну спасибо, – он поклонился ей в пояс. Но она уже выходила на площадку и ничего не видела.

– Кто за вами ухаживает? – спросила она, так и не обернувшись.

– Соседка, тетя Маша, – ответил он глухо.

– Святая женщина, – искренне вырвалось у Мирославы.

– Я тоже так думаю.

Ни он, ни она не сказали друг другу «до свидания».

Мирослава спустилась вниз. А Степан Горбыль просто закрыл дверь, прислонился к ней спиной, сполз вниз и тихо завыл от отчаяния и раскаяния. На самом деле выть ему хотелось в голос. Но он не смел этого делать, боясь напугать единственного оставшегося у него близкого человека – соседку бабу Маню.