Кстати, Гаврила никогда не скрывал, чем его мать зарабатывает им на жизнь, и никогда ее не стеснялся. Наоборот, всегда говорил подчеркнуто уважительно – моя мама то, моя мама се.

Нине в ту пору смешно было это слушать.

Но не теперь…

– Ниночка, ты чего? – Гаврила подхватил ее под локоть. – Давай я помогу тебе, ты и так захлопоталась.

– Нет, – твердо сказала она, отводя его руку, – я сама. Сядь, пожалуйста, и не мешай мне.

– Ну как хочешь, – развел он руками и присел на диван.

Ужин удался на славу.

После чая Гаврила спросил осторожно:

– Нина, а что стало с твоей мамой? Ведь она еще не была старой.

– Не была, – ответила захмелевшая от сытной еды и дорогого вина Нина, – мама просто не выдержала нищеты, обрушившейся на нас, и умерла скорее не от болезни, а от унижения, которое она стала испытывать изо дня в день.

– А что стало с кооперативом твоего отца?

– То же самое, что стало и со всеми остальными кооперативами, – ответила Нина. – Отец разорился. После смерти мамы он совсем крылья опустил, все чаще и чаще стал прикладываться к бутылке. И с каждым днем его бухло, – горько усмехнулась Нина, – становилось все дешевле, пока папа не перешел на откровенное пойло. – Нина сделала паузу, облизала губы и продолжила: – Как и следовало ожидать, алкоголь не справился с возложенной на него задачей. У отца начались галлюцинации, и к нему все чаще стала приходить…

– Белочка, – сорвалось с губ Гаврилы

– Если бы белочка! – невесело усмехнулась Нина. – Нет, ему стала являться укоризненно качающая головой троица – Сталин, Хрущев, Брежнев. Они преследовали его повсюду и наяву, и во сне. Каждый из них указывал на него пальцем и произносил презрительно: «Иуда!»

– Откуда ты это знаешь? – воскликнул Гаврила.

– Отец сам мне рассказал. Он хотел, чтобы я тоже их увидела, так как был уверен в реальности происходящего. Я пыталась его переубедить, пока не поняла, что это бесполезно. Мой отец был болен!

– Почему ты не определила его на лечение?!

– Потому что он не хотел. Да и денег у нас на хорошую клинику не было. Не в психушку же мне определять родного отца? – в глазах Нины впервые за весь вечер блеснули слезы.

– Не плачь, – попросил Гаврила и приобнял ее за плечи.

– Погоди, – сказала Нина. – Я хочу рассказать тебе все. Мне ведь даже не перед кем было излить свое горе.

– Рассказывай, – тихо проговорил Гаврила.

– Однажды отец не выдержал, откопал в огороде свой партийный билет, вернулся домой, налил всклянь в стакан водки, опрокинул его одним махом и с криком: «Прости меня, родная партия!» – сиганул в окно. Так я осталась полной сиротой, – сказала Нина.

– Как же ты жила все это время? – вырвалось у Гаврилы.

Нина флегматично пожала плечами:

– Сначала продавала все, что можно продать ценного из дома. А потом поняла, что делать нечего, есть-то что-то надо, и, встретив бывшую одноклассницу и узнав, что она торгует обувью, пошла торговать на рынок женским бельем.

Гаврила слушал ее, смотрел на нее, и сердце его обливалось кровью.

И эта новая Нина, похудевшая, подурневшая, с покрасневшим носом, загрубевшими руками и посиневшими от холода губами, умилила его и растрогала до глубины души. После чего его задремавшая страсть вспыхнула в нем с новой силой.

Гаврила обогрел девушку, накормил, приодел и решил познакомить с матерью. Нина не возражала. Она была согласна на все! Лишь бы есть досыта каждый день, не просыпаться чуть свет и не мерзнуть на рынке, угождая ненавистным ей покупательницам.

Матери Нина не понравилась. Но отговаривать Гаврилу и тем более запрещать ему жениться на девушке она не стала. Только и сказала тихо:

– Тебе, сынок, с ней жить. Так что думай сам.

Гаврила долго раздумывать не стал. То, о чем он так долго мечтал, что уже не надеялся получить, само свалилось ему в руки, как переспелое яблоко с ветки яблони. И он повел Нину в загс.

Жить они стали в квартире, доставшейся Нине от родителей. На этом настояла его молодая жена.

– Не жить же нам в хрущевке с твоей матерью, – проговорила Нина решительно.

И Гаврила с ней согласился.

Поначалу молодые жили в полном согласии. Нина была довольна тем, что после всех потрясений она вновь обрела комфортную жизнь. Конечно, не такую, как в былые времена при отце и матери, но все же. Сидеть дома в тепле и светле – это не на базаре стоять и в жару и в холод.

Ей больше не приходилось считать каждую копейку. Гаврила отдавал жене все деньги, как когда-то отдавал их матери, не спрашивая, куда именно она их тратит. Потом у молодых супругов родился сын. Гаврила, и без того летавший после женитьбы как на крыльях, почувствовал себя на седьмом небе от счастья. Через два года родилась дочь. Еще через пять лет он сам дорос до начальника ПТС. Спустя какое-то время он понял или, скорее, почувствовал, что это его потолок. И смирился с этим, решив довольствоваться теми благами, что он уже получил от жизни. Но не тут-то было. Его домовитую, спокойную супругу точно подменили!

Гавриле поначалу показалось, что это случилось за один день. Когда он уходил на работу, то оставил дома жизнерадостную, всем довольную жену, а когда вернулся, то обнаружил в своем доме раздражительную ворчливую фурию. Это уже много позднее Гаврила понял, что Нина изменилась не в одночасье. Она всегда была такой, просто на время все ее отрицательные качества как бы затаились, впали в спячку. И потом стали постепенно просыпаться. Нина стала выказывать мужу недовольство его зарплатой, укоряла за то, что он так и не научился брать взяток, что у него напрочь отсутствует умение идти по трупам. Да что там по трупам, он даже расталкивать локтями соперников не способен.

Гаврила сначала удивлялся переменам, как ему казалось, неожиданно произошедшим в характере его жены, потом решил смириться и не обращать на ее желчное ворчание внимания.

Но легко сказать – не обращать. Гаврила со временем стал замечать перемены в себе. Он уже не горел, как прежде, на работе, можно даже сказать, стал относиться к своим обязанностям наплевательски. У него вошло в привычку откладывать в долгий ящик не только то, что могло подождать, но и неотложные дела. Безразличие и лень вольготно почувствовали себя в его душе и теле.

Тем временем за его спиной все чаще слышалось: «Выбрался из грязи в князи, а теперь работает спустя рукава, только деньги лопатой гребет».

«Не велики деньги, – думал Гаврила, – вон Нинка меня и днем и ночью грызет».

Гаврила Платонович старался не обращать внимания на слухи, его сонное спокойствие не всколыхнул даже долетевший до его ушей шепоток, что, мол, Хомяковым начальство недовольно. Что ему начальство? Оно относительно далеко.

И тут на его голову невесть откуда свалилась эта Фея с топором!

Но если рассудить здраво, то никакой его вины в случившемся и нет. Да, затягивал замену прорвавшейся трубы. Но, опять же, по уважительным причинам…

Кто же знал, что холода наступят так рано. Зима всегда приходит некстати, когда ее никто не ждет. Хотя, может, кто-то и ждет. Но точно не начальник ПТС Гаврила Платонович Хомяков.

И еще жильцы в домах, оставшихся при минусовой температуре без отопления, оказались какими-то отмороженными! Куда они только не звонили и не писали, что, мол, замерзают и вот-вот все до одного превратятся в снеговиков.

Но Гаврила Платонович точно знал, что люди в снеговиков не превращаются, потому и не торопился с подачей тепла. И дождался-таки!

В двенадцатом часу ночи, когда Хомяков уже ворочался на супружеском ложе под недовольный шепот жены: «Когда же ты уже наконец угомонишься?!», – раздался звонок его мобильника.

Не глядя на номер звонившего, он включил связь. Звонил его непосредственный начальник Максим Степанович Карпухин и требовал срочно приехать к дому номер восемнадцать на улице Володарского.

Хомяков не сразу сообразил, что этот тот самый замерзающий дом.

– Что случилось, Максим Степанович? – шепотом спросил он начальника.

– Приедешь и увидишь! – отрезал Карпухин.

Делать нечего, с начальством не поспоришь, пришлось срочно собираться.

– Куда ты? – прошипела жена Нина.

– Карпухин вызывает, – ответил Гаврила.

– На ночь глядя? – изумилась жена.

Гаврила Платонович недовольно пожал плечами.

– Чего случилось-то? – не отставала женщина.

– Нина! – рассердился Хомяков. – Чего, по-твоему, ночью может случиться, кроме аварии?! Спи уже.

– Кто вас знает, мужиков, – пробормотала Нина, засыпая. – Может, у тебя, у кобеля, полюбовница случилась.

– Тьфу ты, – выругался в сердцах Хомяков, – у тебя одно на уме. Возьми и сама Карпухину перезвони!

– Еще чего, – хмыкнула Нина и заснула.

Хомяков на цыпочках, чтобы не разбудить детей, спящих в соседней комнате, прокрался в прихожую, оделся, обулся и вышел из дома. Доехав на своем внедорожнике до нужного места, он выбрался из автомобиля, прислушался. Тихо. Пригляделся. Вроде никого не видно.

Хомяков потоптался на месте. Хорошо зная своего начальника, он не мог поверить в то, что Карпухин мог отмочить подобную шутку – вытащить его ночью из теплой постели и назначить ему свидание возле раскопанной траншеи и не явиться.

– Максим Степанович! – позвал он тихо.

Карпухин не отозвался, и тогда Хомяков позвал громче:

– Где же вы, Максим Степанович?

– Чего кричишь? – ответил ему из-за спины незнакомый голос. – Нету тут твоего Карпухина.

– А кто есть? – испугавшись не на шутку, спросил Гаврила.

– Я есть, – ответил голос.

И Гаврила медленно повернулся. Его глаза широко раскрылись, а коленки стали предательски подгибаться.

Перед ним стояла высокая женщина не первой молодости, одетая в какой-то непонятный балахон, на голове у нее была кокетливая шляпка, на ногах туфли на высоком каблуке.

«Это в такой-то холод!» – машинально подумал Хомяков.

Но самым главным аксессуаром странной дамы был топор! Самый настоящий топор. Он лежал у нее на плече. Она любовно придерживала его одной рукой в длинной до локтя, как показалось Хомякову, красной перчатке.

– Вы кто? – дрожащим шепотом спросил Гаврила Платонович.

– Фея я! – ответила странная особа и притопнула одной ножкой, обутой в туфлю эдак сорок третьего размера, а то и больше. При этом туфля эта переливалась под лучами лунного света острыми искрами. Ошалевшему Гавриле показалось, что туфли на ногах Феи из чистого хрусталя. Они даже тонко позванивали при каждом ее движении.

– Фей не бывает, – нашел в себе силы заявить Гаврила.

– А кто же я, по-твоему? – подбоченившись, спросила особа с топором.

«Нечистая сила», – подумал про себя Гаврила, а вслух, насупившись, ответил:

– Я не знаю.

– А раз не знаешь, то и не спорь! – отрезала Фея. Голос ее при этом стал сердитым.

Неожиданно она резким тычком подтолкнула его к яме и велела:

– Лезь туда!

– Куда «туда»? – растерялся Гаврила, боясь оглянуться назад, но чувствуя, что яма буквально за его спиной.

– В траншею! – велела Фея и любовно погладила топор второй рукой.

– Вы с ума сошли! – закричал Гаврила. – Я же убьюсь.

– Ничего тебе не сделается, – заявила Фея и, так как сам Хомяков никуда прыгать не собирался, толкнула его в грудь.

Гаврила взмахнул обеими руками и полетел в яму.

Фея была права, ничего он себе не сломал, только ушибся.

– Я же замерзну здесь, – просипел Гаврила из ямы.

– Других ты морозить мастак! Так что теперь и самому не грех чуток померзнуть.

– Вытащите меня отсюда, – взмолился Гаврила, – я же здесь простужусь.

– Ничего, – ответила особа, именующая себя Феей, – любящая жена Нина тебя подлечит.

И тут, в довершение всех несчастий Гаврилы, сверху на него посыпалась мерзлая земля.

– Помогите! – закричал Гаврила. – Спасите! Меня живьем закапывают!

Но никто на его крики о помощи не отозвался. Фея же, решив, что сделала все, что могла, не стала полностью закапывать яму.

– Покедова! – услышал Гаврила ее голос. – Ты только, голубчик, запомни, что, если по-быстрому не пустишь отопление в дома, я приду второй раз и уже задействую в беседе с тобой свой топор.

Гаврила сидел в яме ни жив ни мертв. Вскоре, как ему показалось, он услышал ее удаляющиеся шаги. Когда они стихли, воцарилась звенящая тишина. Он сам не мог приложить ума, как он оттуда выбрался. Наверное, со страху.

Домой он вернулся в третьем часу ночи, грязный, продрогший.

– Где ты как перевозился? – ахнула Нина, открыв ему дверь.

– В яме! – вырвалось у Хомякова.

– В какой такой яме?

– Которую мы выкопали на Володарской!

– Как ты в ней оказался?

– Меня в нее Фея столкнула! – завопил Хомыков.

– Какая еще Фея? – рассердилась жена и потребовала: – А ну, дыхни!

Хомяков послушно дыхнул.

Алкоголем от него не пахло. Сей факт еще больше взбудоражил жену.

– Ты чего, накурился, что ли?

– Дурья твоя башка! – рассердился Хомяков. – Говорю же тебе, Фея меня в яму столкнула! Самая настоящая Фея! Только с топором. – И он выложил жене все как на духу! Уже потом он понял, что сделал это зря! Нина раззвонила о встрече мужа с Феей подругам и соседям. Вскоре многие, если не сказать все, в округе знали, что Хомякову ночью позвонила на мобильник Фея, назначила ему свидание. Да только встретила его не с цветами и шампанским, а с топором!

И только тогда, когда Фея продолжила вершить свой суд над другими, Хомяков понял, что он в рубашке родился. После встречи с Феей все осталось при нем: руки, ноги и даже голова.

* * *

Мирослава решила сначала поговорить с жильцами дома, возле которого находилась траншея, в которой таинственная Фея засыпала землей начальника ПТС.

Жильцы дома оказались людьми общительными и с удовольствием пересказали детективу историю о том, как Фея, наказав начальника ПТС Хомякова, спасла их от полного вымерзания.

– Мы же тут уже, как мамонты, начали вмерзать в вечную мерзлоту, – жаловались они.

– Почему дома́ так долго оставались без отопления? – спросила Мирослава.

– Так прорыв был!

– Почему же его не устраняли?

– Не присылал Хомяков рабочих. Ждал, когда ему дадут на лапу.

– Вы уверены?

– Конечно!

– Может, просто не было рабочих?

Хитро прищурившись, маленький седенький старичок ей ответил:

– Так они быстро нашлись после маленького урока, который ему преподала добрая Фея.

– Откуда вы знаете про Фею?

– Про нее у нас во дворе все знают.

– Вот я и спрашиваю: откуда?

– Хомяков сам проболтался.

– А вы, значит, к Фее с просьбой вразумить Хомякова не обращались?

– Нет, – раздались голоса со всех сторон, – мы ее в глаза не видели! Она нам не являлась!

– Ну что ж, – проговорила Мирослава, – спасибо, люди добрые, что поговорить со мной согласились.

Сквозь гул остальных голосов отчетливей всех прозвучал голос все того же хитренького старичка:

– Мы завсегда пожалуйста, со всем нашим уважением.

Мирослава, заверив их в своем ответном уважении, попрощалась с жильцами злополучного дома и отправилась на встречу с начальником ПТС, с которым созвонилась и договорилась о разговоре заранее.

Хомяков, немного подумав, согласился встретиться с ней. Только попросил детектива приехать к нему на работу.

«На работу, так на работу», – решила Мирослава.

Гаврила Платонович Хомяков, по-видимому, к встрече с ней подготовился, по крайней мере, встретил он ее во всеоружии. На столе стояли чашки для чая, домашнее варенье, выпечка.

«Не иначе как из дома принес», – подумала Мирослава.

Электрический чайник закипал.

– Проходите, садитесь, – радушно пригласил ее хозяин кабинета. – У меня тут все по-простому.

– Я вижу, – улыбнулась Мирослава и присела на стул, предложенный ей хозяином.

Перед этим она успела рассмотреть Хомякова. Высокий, широкоплечий, ладно скроенный мужчина. Слегка сутулится. Еще довольно молодой, несмотря на проседь в густых каштановых волосах. Глаза серые, только очень светлые, под широкими почти прямыми бровями. И без того узкие губы плотно сжаты. Подбородок близок к квадратному, и на нем премиленькая ямочка.

«В общем, женщинам должен нравиться», – решила Мирослава и спросила, улыбнувшись:

– Что, Гаврила Платонович, чай пить будем?

– Да, конечно, – поспешно ответил Хомяков и залил кипяток в чашки, в которые заранее были положены пакетики. – Ой! Сахар забыл достать, – хозяин кабинета вскочил на ноги и бросился к шкафчику.

– Не нужно беспокоиться, – остановила его Мирослава ровным голосом, – я пью чай без сахара.

– А я с сахаром, – виновато признался Хомяков.

– Что ж, если вы любите с сахаром, то доставайте.

Хомяков, кроме сахарницы, достал из шкафа еще и коробку шоколадных конфет.

– Вот, – проговорил он смущенно, – приготовил и забыл.

– Ничего, бывает, – снисходительно отозвалась Мирослава и взяла конфету из открытой хозяином коробки. – Ассорти, – одобрила она.

– Да, – довольно кивнул он, заметив, что конфета ей понравилась.

Они не спеша пили чай, вели разговор, легко перескакивая с одной темы на другую, пока Мирослава не попросила мужчину:

– Гаврила Платонович, расскажите мне о Фее.

– Тут и рассказывать особо нечего, – вздохнул Хомяков. – Эта особа позвонила мне ночью и голосом моего начальника Максима Степановича Карпухина выманила меня к раскопанной траншее. Я повелся, как какой-то дурачок.

– То есть вы своему начальнику не перезванивали?

– Нет, голос был точь-в-точь его.

– Сейчас существуют разные программы, подделывающие голоса, – заметила Мирослава.

– Об этом я узнал позднее. А тогда я был уверен, что мне звонит Карпухин.

– И вы поехали?

– Поехал.

– Вы сразу увидели эту Фею?

– Нет, сначала я озирался по сторонам в поисках начальника, потом позвал его. А откликнулась она. Я оглянулся и чуть не скончался на месте от ужаса.

– Она что, такая страшная? – спросила Мирослава.

Хомяков задумался, а потом ответил:

– Не сказать чтобы она была уродливой, нет. Но все в ней какое-то не наше.

– В смысле заграничное? – спросила Мирослава.

– Нет! Потустороннее!

– Так она же фея, существо неземное, – едва заметно улыбнулась Мирослава.

– Ну так вот, – сказал Хомяков, – это неземное существо столкнуло меня в яму и стало забрасывать землей. Потом почему-то она передумала меня закапывать и ушла.

– Я думаю, что она хотела дать вам шанс.

– Я тоже так подумал, – признался Хомяков, а потом спросил: – Скажите, у вас есть время?

– Смотря для чего, – ответила ему Мирослава.

– Я хочу рассказать вам историю своей жизни, – проговорил он серьезно.

– Что ж, рассказывайте, – ответила она, не выказав удивления.

И он рассказал ей все. А потом пытливо уставился на ее лицо.

– Ну что мне сказать вам, Гаврила Платонович, – проговорила Мирослава, – по-моему, вы выбрали не ту женщину.

– Я уже и сам это понял, – признался Хомяков, – но я продолжаю любить Нину. И потом, у нас двое детей.

– Я понимаю вас. Но есть вариант.

– Какой?

– Попробуйте гореть на работе и пореже бывать дома. Когда ваш авторитет вырастет на вашем рабочем месте, вы и дома станете себя чувствовать увереннее.

Хомяков довольно долго молчал, а потом ответил:

– Мне кажется, что вы дали мне дельный совет. И я им воспользуюсь.

На этой оптимистичной ноте они и расстались.