Читать книгу «Шарада мертвеца» онлайн полностью📖 — Натали Варгас — MyBook.
image
cover
























– Это была женщина тридцати пяти лет, – резко произнес он, окончательно отпустив старика.

– Женчина? – переспросил старик.

Недоразумение на его лице вызвало волну раздражения в чувствах де Конна. Он не любил подобных моментов.

– Да. Ты же задаешься вопросом, кто спас тебя в тот день.

– Какой день? – хлопнул глазами Фрол. Барин начинал пугать его.

– В день, когда обрушилась машина в штольне, – поморщился де Конн. Он уже отвернулся, собираясь уйти. – Не говори, что не помнишь, старик. Некто опрокинул твою кружку, а ты потянулся за ней… это и спасло тебе жизнь…

Фрол перекрестился и, проклиная старость и пыхтя, рванул за барином.

– Вы ушто не серчайте, любезный! Забыл я, знаете ли, когда говорил вам о том моем везении. Но откудава вам о женчине известно? Иль я о ней тож упоминул?

Маркиз остановился, повернулся к старику. Его взгляд опять скользнул над головой Фрола и устремился туда, где стояла незнакомка. Теперь та была не одна. К ней подошла старуха, босоногая, простоволосая, с посохом. Еще мгновение, и видение растворилось. Де Конн вздохнул.

– Тебе следует вернуться на Урал, – сказал он, – ибо спасение твое произошло лишь затем, чтобы ты выполнил волю той женщины… Она погибла в шахте и желает, чтобы ты передал от нее весточку… Не передашь, она к тебе на всю жизнь призраком прилипнет.

Старик ничего не понял в словах барина, но, как только тот направился обратно к дому, вновь поскакал за ним.

– Не извольте беспокоиться! – выкрикнул он. – Я к Ксении нашей схожу, на Смоленское кладбище, и о защите попрошу… Аха!

– Какой еще Ксении? – фыркнул маркиз.

– Нашей… петербушской… блаженной. Она одна у нас… было так, что спасла девицу от брака с каторжником. Тот убил офицера и выдавал себя за него… Аха… Вот, а та с того света перстом на преступника указала, аха!

– Ты же не петербуржский.

– Ну щас-та да, – то, что барин продолжал задавать вопросы, было хорошим знаком, уж Фрол Семеныч знал господ, – а родился я здеся… у помещиков Ваниловых… Они меня в рекруты отдали, а там такая катавасия, барин! Ух… В иной раз расскажу! А в шахте, да… Несколько зубов той черепушки, шо нашел я… ну, женчины… золотыми оказались, вот я и выкупил себя… Аха… Свободный, как сокол…

– Понятно, – сухо отрезал маркиз и прибавил шагу.

Люди порой имели странную привычку приклеиваться к нему, словно банные листы в самом не положенном месте.

– Ну, так берете меня на работу? – кряхтел позади Фрол.

– Какую работу?

– Трубы чистить…

Маркиз остановился перед синими воротами дома Конуевых.

– Ты обращаешься не к той особе, – ответил он, но, глянув на одежду старика, спросил: – Где живешь? – Фрол растерянно потоптался. – На улице? – Старик заикнулся было о родственниках. Маркиз ударил набалдашником трости по воротам. – Я попрошу ди Брю определить тебе теплое место, одежду и еду в хозяйской прачечной, а завтра узнаю у хозяйки, что с тобой можно поделать.

На благодарности де Конн только и фыркнул: «Придумал же какую-то блаженную!» – тряхнул головой на ворчание Митькеевны, указал старику туда, где дымила прачечная, и направился в домик старого француза.

Ночь и Тень

Осенний дождь в Петербурге – это неподвижная серая стена. Дождь нависал над городом. Вода, казалось, не лилась пронзительно холодными струями, а уныло трещала над крышами, мерно барабанила по трубам, кропотливо выколачивая остатки веселья из заиндевевших стен. Горе тому, кого в столь ненастный час ждет спокойствие и безразличие этой клокочущей сырости среди призрачных огней и чужих голосов ночного города…

Две лампы по сторонам старого зеркала с венчиком, заливавшие светом маленький будуар Татьяны, вдруг замерцали, выплескивая языки умирающего света. Девушка опустила книжку и устало вздохнула. Масло заканчивалось. Его выдавали жильцам дома в ограниченном количестве. Особенно не повезло Татьяне: отец запрещал ей излишне много читать. Стас Прокопич считал, что образование женщине лишь во вред…

– Придется одолжить.

Единственное место, где можно было «одолжить» свечи и ламповое масло, было ныне занято голландским врачом Диконом. Раньше Тильков, проживая в тех покоях, снабжал себя первосортным горючим и всегда делился с менее удачливой соседкой. Татьяна знала, что в кабинетном бюро должны были храниться запасы этого добра, но комната всегда запиралось ключницей. Однако в связи с прибытием Дикона можно было проникнуть в тайник!

Татьяна отложила книгу, встала напротив зеркала, всмотрелась. Она собиралась отправиться в правое крыло, тихо войти в кабинет Дикона и… Вот относительно «и» еще не решила. Подумала, поморщилась. Набросила тяжелый турецкий халат. Все же некрасиво хоть и в своем доме, но врываться без приглашения в занятые гостевые покои. Сначала ей придется объяснить, зачем она к нему пришла. Сказать, что за свечами? Вдруг он ударится в расспросы? «Ваши ли свечи?», «Разрешил ли Петр Георгиевич?» – тогда она мило улыбнется и пожмет плечиками. «Петр Георгиевич всегда делится со мной своим богатством», – ответит она… Ах, прыснуть духов забыла! Она заметила, как этот Дикон втягивал аромат трепещущими ноздрями… Самец…

– Все мужчины – животные! Их легко уговорить одной лишь улыбкой… – прошептала она и, подхватив сальную плошку, тихонько выскочила в коридор.

Правый и левый флигеля отделялись узким, когда-то цветущим, а ныне заваленным ненужным скарбом двором. Замки́ нигде не запирались, и через пару минут Татьяна уже стояла у дверей гостевых покоев приезжего врача. Хорошо смазанные петли не скрипели. Вошла. Гостиная и приемная комнаты пусты. Она приподняла светильник. Аккуратно расставленные вещи, шляпа на столе, тускло мерцающий свет дежурной лампы. Справа от приемной – дверь в спальню, слева – в кабинет. Одиннадцать вечера. Неужто он уже спит? Может, лучше выйти и постучать, чтобы тот проснулся? Постояла, подумала. Неясная тишина настораживала, словно в комнате был кто-то еще, кто-то спрятался и следил за ней… Татьяна обернулась, решив выйти и постучать в дверь из коридора. Все равно же вокруг никто не живет. Сделала было шаг, и вдруг между ней и входными дверями встала тень. Свет погас, и в лунном свете девушка увидела огромное существо с острыми скулами, широкой челюстью и полным отсутствием носа, вместо которого, как у некой адской хищной рыбы, торчали многочисленные клинообразные зубы. Нельзя сказать, что лицо видения было похоже на морду животного или рыбы, но и к человеческому его тем более нельзя было отнести. Алмазы в удлиненных мясистых ушах, сильные надбровные дуги под высоким лбом с выступающими, как кора древнего дерева, венами. Чрезмерно мускулистая шея и плечи. По всей линии свода головы чудовища росли короткие рога. Она могла разглядеть шесть пар выдающихся, словно у мифического дракона, отростков. Но больше всего околдовывали и пугали девушку его глаза, огромные, глубоко сидевшие под нависшим лбом, цвета насыщенно зеленого, столь бездонные, что зрачки его, казалось, начинались где-то с затылка. Смотря в них, Татьяна испытывала чувство такое, точно проваливалась, словно впадала в некое сонное состояние, от которого кружило голову, все тело ее ощущало полет, затягиваясь вглубь целой вселенной, в которую она смотрела.

То был демон, немыслимый дракон, самый ужасный из всех чудовищ, которых бедная девушка и представить себе не могла. Через пару секунд полного оцепенения она то ли чтобы сбросить наваждение, то ли от подошедшего к тому времени испуга втянула всей грудью воздух и… закричала. Но вопль тут же был пресечен. Кто-то схватил ее сзади за плечи и развернул на сто восемьдесят градусов. Жест оказался столь неожиданным, что она выпустила из рук горящую плошку. Еще немного и в комнате вспыхнул бы пожар, но, к счастью, рядом с ней стоял маркиз де Конн. Он схватил плошку на лету, получив пару ожогов на руке.

– За какой такой надобностью вам надо было прийти сюда? – спокойно спросил он, несмотря на острую боль.

Татьяна на вопрос не ответила, но вцепилась в его ночную сорочку а-ля маноло37 и сжала ткань до хруста в воротнике.

– Призрак! – еле выдавила она, указывая в сторону чернеющего контура, туда, где блекло светилось зеркало. – Там… оно там…

– Минутку, – только и ответил маркиз. Он был безмятежен до неестественности.

Повернув колесо фитиля дежурной лампы, де Конн поднял ее над головой, осветив углы. Кроме девушки и него самого, в гостиной никого не было. Но это Татьяну не успокаивало, и она еще сильнее ухватилась за тонкий шелк его одежды. Швы рукавов жалостливо затрещали.

– Но «оно» там было! – испуганно лепетала гостья. – Страшилище! Привидение! Кошмар…

– Я понял, сударыня, призрак. Но вы-то что здесь делаете?!

Вопрос с ударением на «вы» привел ее в чувство. Она отпустила сорочку маркиза.

– Я… я за свечками пришла, – промямлила она. – Господин Тильков их в большом запасе здесь в бюро держит, а мне папенька не выдает. Говорит, я много читаю, будто гувернанткой работать собираюсь.

Де Конн бросил на гостью испытывающий взгляд. Сказанное ею было истинной правдой.

– Вы понимаете, что это можно назвать кражей имущества? – возразил он, но все же подошел к бюро и вытянул из него нижний ящик, в котором лежали свечи. – Ну да я завтра куплю недостающие. Что вы читаете?

– «Любовь после смерти»…

– Кальдерона? Вы читаете вольные переводы38?

– О нет, сударь. Я читаю с французского…

Маркиз застыл на секунду от изумления. Татьяна продолжала удивлять его.

– Сколько вам свечей?

– Пять.

Де Конн вынул пять штук и обернулся.

– Это все? – спросил он.

Она помолчала. Как все странно выходило. Гость ждал, держа свечки в руке так, как будто вовсе и не собирался их отдавать. Его взгляд менялся, становился пристально скользящим, поглощающим, словно он поедал ее глазами.

– Не следует столь хорошеньким девушкам заходить в покои незнакомых мужчин в ночной час, сударыня, – мягко, но как-то сдавленно произнес де Конн.

– Разве я не в собственном доме нахожусь? – возразила она как можно строже и протянула руку за свечами. Конечно, он сердился… еще и отцу расскажет. – Но, возможно, вы правы… Мне следовало быть более рассудительной…

– Не обижайтесь, – услышала она. – Я признателен вам за доверие…

Де Конн взял ладонь Татьяны и ласково поцеловал пальчики. Она оторопела. С одной стороны, следовало бы извиниться за свой неурочный визит, обожженную руку и порванную сорочку гостя. С другой – следовало бы обидеться на его намеки относительно предпочтения барышни к ночным посещениям. Татьяна разрывалась в потоке противоречивых мыслей, обвиняя себя во всех последствиях своего похода. Она расстраивалась, сопела и искала выхода, но весьма неумело, отчего еще более смущалась.

– Вам должно быть очень больно? – наконец выдавила она. – Простите…

Татьяна плотнее стянула отвороты халата, так и не притронувшись к свечам. Но и с места не сдвинулась. Ей не хотелось уходить, поскольку сейчас Дикон выглядел по-колдовски притягательным в эту, как назло, беспросветно хмурую ночь.

– Присядьте, прошу вас… – вдруг улыбнулся тот, – давайте поговорим… Мне кажется, вы думаете, что я вас обвиняю… но это не так… Я даже не обижаюсь, все заживет, – он отошел к шкафу, достал из буфета коньяк и принялся разливать его в пару круглых бокалов. – Давайте начнем все сначала… Я не хочу, чтобы наши отношения омрачились взаимным непониманием, и в обмен на вашу благосклонность я готов найти причину всех ваших бед с женихами.

Дождавшись согласного кивка гостьи, маркиз вручил собеседнице бокал, как только она устроилась на козетке. Подождал, пока девушка сделает первый пробный глоток, убедившись в том, что та умела пить божественный напиток. Присел на козетку рядом вполоборота как близкий друг и внимательный слушатель.

– Давайте-ка для начала вы расскажете мне о женихах поподробней. Начнем с первого.

С минуту Татьяна обдумывала слова маркиза.

– Первого я не любила, но честь семьи… сами понимаете, – девушка помолчала, потерла пальцем край козетки и взглянула на маркиза. – Как вы уже знаете, он появился у нас на набережной, когда мне было семнадцать, в марте восемьсот девятого…

– А у вас, я так понимаю, уже был… дружок?

Татьяна поначалу вспыхнула возмущенным румянцем, но тут же улыбнулась.

– Был. Леонид Саликов, констапель с Флотской слободы. Я с ним, прямо скажем, нос в нос столкнулась в хлебопекарне, здесь, у провиантских магазинов. В женихи он не подходил, молодым офицерам жениться не положено, но ухажером был весьма настойчивым. В праздничные дни всегда на Невский меня зазывал, весь при парадном мундире, с новыми эполетами…

– Понимаю, сударыня… Так что же Гаврила?

– Приехал он к нам без уведомления, но папенька, хоть счастлив и не был, впустил его в дом и на требование выдать меня замуж согласился.

– Почему он не был счастлив?

– Он надеялся меня здесь за вельможное лицо выдать или за военного.

– Ах, вот как. Купец до мозга костей… Продолжайте.

– Много времени он у нас в доме не проводил. Все по городу ходил, возвращался поздно. Как мне показалось, я его совершенно не интересовала.

– Так он с вами… там, под Вышгородом… не дружил? Не общался?

– По старинке жениху не следовало видеть невесту аж до самой свадьбы.

От такого ответа маркиз вдруг рассмеялся. Как-то не по-доброму звучал его смех, и он, овладев собой, печально промолвил:

– В мою женитьбу отец венчал меня с девушкой, которую я увидел только после свадьбы, сняв с нее брачную фату у постели…

– Ох… Каково, а?

– М-да, весело… Прошу вас, продолжайте.

Татьяна глотнула коньяку и глянула на собеседника. Схожесть в судьбе их сближала.

– Гаврила, что и говорить, был человеком с деловой хваткой. Каждый раз под конец дня приезжал с кипой бумаг, писал, подсчитывал, работал, но все как-то обособленно держался. Пару раз в его покои приезжал чиновник, судя по мундиру, фельдъегерь.

– Вы прекрасно в формах разбираетесь!

– В военном городе живем, сударь, – Татьяна порозовела и отставила свой бокал.

– А где были покои Гаврилы?

– Над вашими. Приемная, гостиная, кабинет и спальня.

– А бумаги его остались?

– После гибели Гаврилы все его вещи отправили к нему домой, а бумаги папенька велел в сундук сложить и во дворе оставить, в дровяном складе.

– Так, так. Могу ли на них взглянуть?

– Извольте, только вряд ли там что осталось из нужного. Папенька в них долго возился, а ди Брю рассказывал, что ему все утро камин чистить пришлось… столько бумаги сжег.

– Ди Брю видел кипы сожженных бумаг? Ах, вот оно что. А по какому именно поводу ваш отец с ним поссорился?

– Точно сказать не могу, но мне думается, что из-за заводиков, стекольного и кирпичного. Гаврила говорил, что на ремонт стен батенька его собственными средствами обходился, что папенька мой не помогал, а только свою часть дохода забирал, – при этих словах Татьяна сделала паузу. Она что-то обдумывала или вспоминала. – Да, Гаврила требовал заводик в полное владение ему отдать или перекупить хотел. Еще говорил, мол, раз семьей с его дочерью обзаводиться собирается, то бишь со мной, то для папеньки будет честью такой подарок нам сделать.

– Так, а к какому рангу, то есть к купеческой гильдии, относился Гаврила?

– Ко второй.

– Так, так. А отец его был в первой?

– Разве это имеет отношение к его смерти?

Де Конн хмыкнул, отставил свой бокал, встал и прошелся по гостиной.

– Возможно, нет, но… Объединение или подъем капитала могли выдвинуть Гаврилу к первой гильдии, которая открывает путь к кяхтинской торговле39, ведь отец Гаврилы был из Сибири, а значит, семья его пути в Китай знала. Как вы думаете?

– Ох, сложно это все для меня, – Татьяна поджала под себя ноги и сложила ладони на коленях. – Кто его знает.

Маркиз взмахнул рукой и развернулся на пятках.

– Приехал он в девятом году, так?

– Двадцать седьмого мая, – не упуская хода мыслей собеседника, уточнила девушка.

– Отец его к тому времени умер. Так?

– Ну.

– Вами он, собственно, не интересуется, но требует вашу руку и… заводик. Верно?

– Ну.

– Теперь все эти факты можно связать с указом, вышедшим в начале девятого года об изменении круга людей, входивших в общий капитал каждого купца в отдельности, от которого, собственно, и зависела принадлежность к той или иной гильдии. Он был значительно уменьшен. Так, доходы братьев и родственников купцов вышли из общего капитала, став раздельными, после чего, я допускаю такую мысль, Гаврила оказался неспособен внести гильдейский сбор40 только из своих собственных средств и выпал из первой гильдии.

– Ну? – ничего не понимая, буркнула Татьяна. – Вы, что торговлей занимаетесь?

– Нет, – без смущения соврал маркиз, – но как врач я частенько служил на торговых судах… Проще говоря, после девятого года наш Гаврила был отброшен во вторую гильдию и потерял возможность вести дела в Сибири со всеми ожидаемыми прибылями. Ну, а с раздельным пользованием заводов Гаврила рисковал и вовсе попасть в мещане, ибо гильдейские сборы повышаются, а доходы его падают.

– Так он на себя одеяло тянул?! – наконец догадалась Татьяна. – Вы думаете, папенька мой как-то с его смертию связан?

Маркиз с ответом не спешил. Он прошелся по гостиной, потирая подбородок.

– Я не могу этого утверждать, но настоящая причина его внезапного приезда нам теперь ясна, и она никаким боком к чести семьи не относилась. Им руководил меркантильный интерес… Расскажите, что же случилось в ночь смерти Гаврилы?

Татьяна глянула в окно. Светало, и она почувствовала усталость. Зевнула, но на предложение маркиза перенести разговор на следующий вечер отказалась.

– Папенька тогда много гостей собрал из деловых знакомых, – начала она. – Все собрались к вечеру, чтобы, переночевав, утром всем поездом двинуться к церкви.

– К какой?

– К Никольской, что промеж Крюковым и Екатерининским каналами стоит.

– Да, знаком. Продолжайте.

– Гаврилы, как всегда, дома не было, но к вечеру он быть обещал.

– К какому часу?

– К какому часу обещал? К десяти.

– Вы уверены?

– Да. Он мне записку через мою сенную девку передал, Саву.

– Он общался с вами записками?

Татьяна утвердительно кивнула. Глаза ее сами собой закрывались.

– Когда же десять минуло, папенька сказал, что, видно, женишок мой пьет где-нибудь. Притащится, мол, к утру. Гости тогда шутили, что по пути на венчание опохмелять его будут, а по приезде в церковь в Крюковом канале освежат.

– Весело.

– Да уж. Но он так и не объявился, а наутро нам доложили, что тело его на спуске Крюкова канала нашли. Сказали, несчастного экипаж сбил. Удар сильный был в грудь… от оглобли, наверное.

Маркиз скрестил руки на груди.

– Забавно, – произнес он и на непроизвольно возмущенный взгляд рассказчицы пояснил: – По Аглинской линии и каналам в такое время суток экипажи редко проносятся, темно… навернуться можно. К тому же эта часть города считается прогулочной, горожане предпочитают оставлять свои эскорты на Исаакиевской площади и далее идти по набережной пешком.

Объяснение встревожило молодую особу, она перешла на шепот.

– Так гибель Гаврилы была… была…

Маркиз широко улыбнулся.

– Давайте-ка не будем ничего предполагать. Расскажите мне о втором молодце.

Сказ о втором женихе

– Второго звали Анатолий Петрович Линдорф, – начала Татьяна.



1
...