– Мертвых тел не бывает, – качнул головой маркиз. – Камни как самые неподатливые разрушению материалы привлекают постоянные энергии. Они обитают в камнях, населяют их и оживляют. Как удобное кресло, вещь, мертвая по сути, но столь необходимая человеку, что всегда будет им согрета… Этот камень не обладает никаким дурным действием, но даже наоборот, он привлекает положительную энергию… Узнать бы, кто его в комнатку ребенка подложил.
Девушка пожала плечами.
– Я туда не захожу, а прислуги в доме не так уж и много.
Маркиз отложил черный камень.
– Подобные вещи на каждом углу не валяются, а посему он появился здесь именно по случаю болезни ребенка. Кто-то намеренно принес сюда Азабачи. Кто-то, кто знает о его свойствах, иностранец или русский путешественник. Тот, кто хорошо знаком с обитателями дома и, совершенно очевидно, заботится о ребенке. Более того, кто-то, кто может войти в спаленку девочки и подложить сей предмет, не попавшись на глаза няне.
– Туда можно пройти через столовую и кабинет, избежав внутренних покоев Евгении Яковлевны, – включилась Татьяна, – а няня, Лукерья, отлучается несколько раз в день, за едой. Она сама на кухню ходит через двор… Я ее вижу из своего будуара.
– В какие часы?
– Утречком, в восемь, потом в одиннадцать, к обеду к двум…
– Остановимся на одиннадцати, – поднял руку маркиз, – ведь нашли-то камень после завтрака. Кто убирает по дому?
– Тошка, сын камердинера Ипатия. Он полы моет и у стола с Сонькой прислуживает. Пыль да посуда за Валькой.
– Крепостные? – девушка утвердительно кивнула, маркиз хмыкнул. – А есть среди слуг вольноотпущенники, свободные или иностранцы?
– Конечно, – Татьяна улыбнулась и с особым ударением на последнем слове добавила: – Немцы и обрусевший францу-у-уз.
– Кто такие?
– Мартин и Анна Шнайдеры, бездетная пожилая пара.
– Чем они занимаются?
– Их папенька к себе пристроил, когда здесь поселился. Анна гувернанткой у купцов Белугиных служила, очень начитана, опрятна, сейчас бельем ведает. Мартин за серебром следит, чистильщик.
– А француз?
– Пьер ди Брю. Конюх. Тихий старичок. Папенька его «бирюлькой» называет. Мне кажется, он специально его нанял, дабы над ним издеваться…
– Из-за бегства первой жены с французом?
– Да, злобу срывает. Бить любит кнутом, как дворового, ежели тот коня в упряже перепутает. А если старик в кучерах работает, то ждать его во дворах подолгу оставляет. Господин ди Брю порой часами мерзнет на козлах… Папенька же на теплую одежду и грошика ему не выдает.
– Печально. А в кабинет или столовую они допускаются?
– Да. Анна белье везде меняет, но с нею Сонька ходит. Ди Брю каждое утро один разносит дрова и воду по комнатам.
– Ясно. А ливрейной прислуги здесь нет?
– «Оформителей дверей», вы имеете в виду? – усмехнулась Татьяна и на согласный кивок собеседника ответила: – Папенька таковых не держит, только Ипатия вон пригоже одевает. Говорит, что ежели много их заведет, то от пьянства и воровства все хозяйство в убогий вид придет.
– Что, так уже в Вышгороде было?
Татьяна несколько замялась. Она отчего-то нервничала.
– Как я уже вам сказала, папенька сильно изменился после того, как маменька бросила нас, – только и услышал в ответ де Конн.
Он сочувственно вздохнул. Татьяна махнула рукой.
– Зачем вам искать того, кто желает Поленьке добра?
Вопрос прозвучал неслучайно: он требовал личного мнения, и Татьяна вцепилась испытывающим взглядом в лицо собеседника. О человеке многое можно сказать, когда ему надо высказать потребованную к ответу мысль, открыть собственное воззрение, цепь своих, субъективных, умозаключений.
– Хм, есть три способа отвечать на вопросы, – отозвался де Конн, – сказать необходимое, просто уклониться или наговорить лишнего…
– Плутарх! – рассмеялась Татьяна. – Ну и каков ваш ответ, сударь?
– Люблю вскрывать нарывы и гнойники. Я же врач.
Татьяна приподняла выразительные брови, но дальнейших объяснений не последовало. Лучше уйти.
– Ну, раз так, доброго вам вечера, господин Дикон.
– До завтра, сударыня.
Татьяна направилась к двери, де Конн остался стоять у стола. Значит, смотрел на ее спину. Она обернулась… его взгляд подскочил вверх. Да, он осматривал ее. Они оба улыбнулись, и, поклонившись, де Конн еще раз пожелал девушке спокойной ночи. Когда дверь за гостьей закрылась, он остался стоять посреди комнаты, не шевелясь и даже не отрывая от двери взгляда, как будто боялся нарушить то, что осталось после визита Татьяны. Аромат, шуршание юбки, голос, еще звенящий под низко висевшей люстрой, цепкий, яркий взгляд. О, как она околдовала его! Маркиз тряхнул головой, усмехнулся, дернул ворот сюртука. Ему следовало поспешить в столовую к обеду.
Обед у купца первой гильдии Стаса Прокопича Конуева имел свой вкус и размах. Стерляжья и щучья уха. Для начала. Утка с ананасом, фаршированный осетр и сладкие пироги под завязку. Водка, чай и кофе с коньяком. Последнее выставили на стол исключительно для гостя, и де Конн оценил внимание хозяина.
– Слышал я от господина Тилькова, что вы держите в кабинете изрядную коллекцию огнестрельного оружия, – начал маркиз, откинувшись на спинку удобного стула после глотка божественно горького напитка. – Для защиты или охоты?
Стас Прокопич, сытый и довольный, лениво глянул на закрытую дверь библиотеки.
– Что ж я, вытник29 какой – со шпажонками валандаться? – буркнул он. – Пистоль и без картечи на вид страшит. Ежели кто в дом проберется, тать иль бродяга, я тамотка фузиль30 свой выужу да в морду ему ткну. Всякого гундельника успокоит, как гузно бешену кошку. Сами попробуйте, мил человек.
Маркиз слегка растянул губы.
– И какие же из «фюзилей» у вас etre en faveur31? – иронично спросил он в ответ на неказистую привычку хозяина смешивать народный говор с аристократической речью.
Вместо ответа Стас хмыкнул. Его глаза насмешливо сверкнули. Он встал и надменно поднял голову.
– Сами гляньте, убедитеся, – процедил он, – кабинет я запертым не держу.
С этими словами он приглашающе мотнул головой и направился к массивным, из красного дерева с бронзовыми ручками дверям. Де Конн последовал за ним. Библиотека была похожа на галерею с книжными стеллажами. Ни столов, ни ламп. Ею никто не пользовался. Оттуда прошли в кабинет, и вид изменился. Здесь присутствовало все, что составляло облик любителя охоты, войны и просто драки. Самое почетное место выделялось собранию стрелкового оружия.
– А вот это что?! – с ходу воскликнул де Конн, указывая на черный, с тонкой гравировкой обрез.
– Кавалеристский штуцер, – прищурился Стас. – Но калибр малый…
– Клеймо Тулы, – де Конн снял со стены оружие и покрутил в руках. – Как новенький, а пули, вы только гляньте! Платина с серебром. Не похоже, чтобы его часто использовали… Хотя совсем недавно… – заметил он. – Оружие редкое, дорогое…
– Подарочный… – ответил Стас, как-то неприглядно покривив ртом. – Вы вот на эту баварскую ручную мортирку лучше гляньте. Не ствол, а котел! Картечью башку в прах дробит! – хозяин явно гордился этой заморской штучкой.
– Изумительно… – пробубнил де Конн, принюхиваясь к стволу мортирки. – Ламповое масло! Вы не используете для чистки жир с воском?
Конуев, как могло показаться, остолбенел на мгновение, неспокойно потер правое плечо, будто у него заныла старая рана.
– Нет, масло тока… дешево и сердито…
– Тогда советую попробовать с добавкой графита… – щелкнул пальцами маркиз, откладывая оружие. – Могу подсказать хорошую мастерскую.
Конуев ничего не ответил. Де Конн сделал несколько шагов, осматривая коллекцию. Любопытство и советы гостя говорили Стасу о профессиональности оного. Странный врач…
– А это никак фузея столетней давности?!
– Эт мне от отца досталась, – довольно причмокнул Стас. Он прищурил сверкнувшие удовольствием глаза и подошел поближе. – Калибр невелик, но точен.
– Смотрите-ка, французский кавалеристский карабин образца семьсот девяносто пятого года! Где вы приобрели такое чудо?
– Один аглицкий матросик за рубль до петухов отдал, – как-то угрюмо усмехнулся хозяин, – сказал, карточный долг в обед покрыть надобно, забрать собирался к полудню, да не пришел.
– Он много потерял… Цевье с роговой накладкой, а шейка приклада украшена резной сеткой с позолотой. Знать, ваш матросик очень надеялся в тот вечер выиграть…
– Знать, надеялся, – буркнул на это Стас, – но трофейное оружие не у каждого в ценности бываеть, мил человек, особо когда к нему лядунка32 не приложена. Разницу-то в калибре не покрыть, новые пули делать надо, а пареньку в паутину влезать не хотелось.
– Понимаю, милейший, – маркиз наконец обратил внимание на посеревшее лицо хозяина. Да, пожалуй, его осведомленность в оружии была подозрительна. Де Конн поспешил исправиться: – Слышал я о вашей семейной драме, уважаемый, – начал он, – очень сожалею о вашей первой жене и, разделяя мужскую солидарность, всем сердцем с вами!
– Женушка моя уж очень избалована была, в порке нуждалась, – отвел взгляд Стас Прокопич, – жаль ее, конечно, но то, что нищей померла, на то справедливость божья.
Де Конн не понимал купца. Перед его глазами возник образ Алены. Как он, соблюдая некие традиции, поднимет руку на столь сладкое создание, как его девочка? Хотя характер у невестушки требует некоторых корректировок… но не кнутом же!
Так за разговором они вернулись к обеденному столу с остывшим кофе и потеплевшей водкой. Их встретил ласковый голос Евгении.
– А вина не желаете?
Вино уже ожидало на столе. Württemberg, прочитал де Конн на бутылке, Lemberger.
– Какой год? – по привычке знатока спросил он.
– Брешить не буду, – снизошел до ответа купец, – нам это вино знакомые купцы из Ульма привезли года три назад, сказали, что купили по дешевке. Только потом я узнал, что оно не в лучший год было изготовлено. Вот лбы язевые, а сам я не дока в винах!.. Не пью эту бурдель…
– Кислое, – догадался де Конн. Тот не ответил, но кривился так, словно проглотил фунт горчицы. – Кто же вас просветил о зависимости качества вина от года изготовления, коли вы, милейший, не любитель вин? – прищурился маркиз.
– Один из почивших женихов Татьяны, этот… Линдорф, – насупился Стас Прокопич. – Помню, когда впервой угостил его, так он аш весь вперекосяк пошел. Вылейте эту дрянь, сказал… Ему, видите, бургундских или мадейровых вин подавай, полусладких, да еще и подогретых, ерахты барахты, ферт уросливый33…
Незлобивое ворчание хозяина не раздражало де Конна, напоминая ему семью собственного отца: спорящих между собой родственников и сварливую мачеху с вороньей стаей заботливых тетушек…
Вернувшись в гостевые покои, маркиз де Конн все же чувствовал себя так, будто его бросили в железную клеть и вот-вот должны поднять створку в проход, ведущий к логову зверя. Что-то нависало над ним, что-то опасное и тревожное. Интуиция настырно твердила о том, что в доме неспокойно. Он даже припомнил слова Евгении о плохом месте… Ну, да лучше пройтись! Де Конн прихватил тяжелую трость и тихим ходом взял курс к Адмиралтейству. Вот и Крюков канал34. Здесь всегда оживленно на спусках к воде. Водовозы, лодочники, караулы, разносчики и сгребающие лошадиный навоз дворники. На самой набережной гуляющих почти никого, кроме не знающих ни холода, ни жары воркующих парочек. Де Конн перешел Галерный мост и остановился в размышлениях, куда идти дальше. Краем глаза выхватил из немногих пешеходов темную фигуру. Она отделилась от стены и застыла в ожидании. Справа – казармы и трактиры, слева – набережная Невы и ледяной ветер. Маркиз шагнул вперед и замедлил шаг. Фигура позади, прячась в тени и пригибаясь, не отставала.
«Похоже, господа наемные убийцы все-таки вынюхали меня, – подумалось маркизу. – Что ж, милостивый государь, посмотрим, с чьей ты грядки…»
Каперское прошлое никогда не покидало де Конна. Как дворянин он всегда был спокоен и учтив, но, когда чувствовал угрозу, становился опасен для тех, кто покушался на него хоть в самой малейшей степени. Он знал все трюки баратерос и был готов к краткому и смертельному поединку… Однако следовало бы проверить, точно ли согнутая тень следовала именно за ним. Впереди трактир Фразера. Туда и шагнул де Конн. Если слежка за ним действительно шла, то наемнику придется подождать его. Пусть померзнет!
Удар колокольчика над дверями трактира сразу привлек внимание всегда услужливых официантов.
– Куда желаете? – высокий ухоженный человек моментально возник перед посетителем.
– Куда-нибудь в уголок.
Английский трактир, наполненный иностранцами с торговых кораблей и золотой петербургской молодежью, был просторен и светел, чему премного служили огромные зеркала, украшавшие все стены заведения. Канделябры, картины на стенах, подсвечники и сальветы на столах. Пряный воздух, знакомая суета… Маркиза удивило меню трактира, а именно выбор сладких вин. Оно было приятно разнообразным и невероятно дорогим.
– У вас есть «Бланди Солера» семьсот девяносто пятого года?
– Если вас интересует мадейра, то у нас есть «Террантез» семьсот восьмидесятого! – выплеснул сияющий официант. – Желаете продегустировать?
– Ха, извольте! – ответил де Конн и по корсарской привычке шлепнул о стол золотым дублоном, чтобы ни у кого не возникало сомнений в его платежеспособности.
Между тем стол начал заполняться закуской соответственно платежу и вину: терпкий сыр, наперченная ветчина, устрицы и копченая рыба. Однако, взглянув на принесенную бутылку, маркиз произнес:
– Покажите мне пробку, – а после ее осмотра, добавил: – Мне надо переговорить с буфетчиком, а еще лучше с управляющим этим заведением.
Официант хотел было объяснить посетителю, что время нынче вечернее и управляющий, господин Лекок, пребывает в занятости. На это маркиз тихо, но жестко отрезал:
– Если вы не желаете поцеловать двери своего трактира завтра утром, советую вам найти способ вытянуть своего хозяина из занятости этим же вечером.
Через пять минут де Конн стоял перед дубовым столом в кабинете Лекока.
– Это полный абсурд! – вытирал тот взмокшую шею. – Откуда вы взяли, что вино не что иное, как подделка? – маркиз вздохнул, понимая, что сейчас творилось в голове бедного управляющего. В полном смятении он не мог остановиться, разговаривая, скорее, сам с собой, нежели с посетителем. – Мы как бутылку открыли, так тут же ее и закрываем той же пробкой, добавляя воск с печатью, чтобы никто на такую ценность не посягнул. Сама бутылка промаркирована, как указано в перечне вин…
Де Конн развел руками.
– Уважаемый, пробка слишком длинна, и бутылка не принадлежит означенному сорту вина, несмотря на то что маркирована35 трафаретом с подлинника, хотя и это можно подделать.
– Может, вино было профильтровано, а бутылки и пробки заменены… Бывает же такое при повреждениях.
– Да, бывает, – согласился маркиз. – Скажите-ка мне лучше, как часто посетители отравляются у вас?
Вопрос обескуражил Лекока. Он безвольно открыл рот, издал сдавленный звук, покраснел и тяжко выдохнул.
– Отравлений у нас никогда не было, кроме одного случая с двумя посетителями летом девятого года и трагической смертью на следующий день…
– Могу ли я взглянуть на бутылку из партии тех, что были выпиты теми несчастными?
Управляющий пожал плечами, буркнул: «То, от чего умер господин Линдорф, у нас более не имеется, но относительно тех двоих извольте», – и удалился.
Линдорф? Это имя де Конн уже слышал. Минуты две спустя на столе стоял ящик с тремя оставшимися бутылками «Мальвасия Солера» восемьсот первого года. Де Конн покрутил одну из них в руках, откупорил, принюхался, бросил требовательный взгляд на управляющего. Тот послушно достал бокал из буфета, протер белым полотенцем и поставил на стол. Маркиз после всех ритуалов смакования вина расстроено произнес.
– Это тоже подделка, но… сорт винограда верный… ничего не понимаю… хотя… – он походил по кабинету с бокалом в руке… – Ах, ну конечно… плохой год… вполне возможно…
Лекок ничего не понимал в поведении посетителя, разве только то, что все его бессмысленное бормотание, возможно, вело к разгадке тех злополучных отравлений, после которых их трактир чуть не разорился.
– Вот что, милейший, – наконец вышел из задумчивости де Конн, – предоставьте мне список тех, кто продал вам сие «оригинальное» вино, и я сохраню эту неприятность с подделками в тайне.
– На это уйдет пара дней, у меня нет сведений при себе…
– Пришлите мне результаты запроса в дом Конуева, на Аглинской линии… Всего хорошего.
На этом маркиз покинул трактир, так и не притронувшись к еде, но оставив золотой дублон на круглом лакированном столике.
Несмотря на прошедший час, темная фигура ждала маркиза шагах в двадцати, и, как только де Конн побрел в сторону дома, ее согбенная тень снова пришла в движение. Сомнений нет, за ним следили! Он свернул вправо, в Замятин переулок, и тут же прижался к углу в ожидании отставшего преследователя. Если кому-либо в голову приходила мысль напасть на маркиза де Конна, злодеям оставалось раскаиваться об этой оплошности до конца жизни.
С полминуты шаги торопливо приближались. Незнакомец шаркал и сильно пыхтел. «Старик», – понял маркиз, но тактики решил не менять. Как только шум шагов достиг угла, за которым стоял де Конн, рука его выстрелила вперед и пальцы, точно щупальца осьминога, обхватили горло преследователя. Еще секунда, и выхваченная из мрака «дичь» повисла перед ним, словно тушка индейки над поварской плитой. Подержав трепыхающееся тело пленника в воздухе пару мгновений, маркиз прижал его к стене, отпустив шею. Из-под войлочной шляпы на де Конна вылупились круглые светло-серые глаза старика лет семидесяти. Он дурно пах, был растрепан, плохо одет и беззуб.
– Ты стар, – процедил маркиз сквозь сжатые зубы, свирепо сверкнув глазами, – так что я тебе только руки переломаю.
С этими словами для острастки де Конн крутанул тяжелой тростью перед носом незнакомца.
– Ой, любезный! – тот неожиданно требовательно повысил голос. – Я хоть и тихоня, но орать-то умею!
Маркиз оторопел. Совершенно определенно перед ним был не вор и не разбойник. Он ослабил руку, которой удерживал старика, но к стене прижимать продолжал. В свое время, он прошел прекрасную науку о том, как обманчивы бывают самые невинные на вид люди.
– Кто ты такой? – сухо спросил де Конн.
– Фрол я, Семеныч, с Уралу, но нынча на отгулах… то бишь это… машина в шахте хряпнулась, вот я по городам батрачу…
– Крепостной?
– Был, барин, а нынча вольноотпущенник.
– Зачем ты шел за мной, Фрол Семеныч с Уралу?
Смягчившийся тон барина позволил старику перевести дыхание, и он попытался улыбнуться, обнажив голые десны.
– Я шо, я работу искал… и это… нашел. В доме вашем, аха. Я вам поболее скажу: знак мне был. Идусь я и – бац! – облачко у ворот вашенских вижу, аха, сюда, мол, иди… А быструха ваша зубатиться начала, вот старый я, мол, не гожусь… Понимаете ли, менпризировать36 меня взялась…
– Старушка? Митькеевна?
– Она самая… злыдня косолапая…
С минуту де Конн соображал, в чем дело. Очевидно, старика прогнали, когда тот работу просил, но, увидав неспешно выходящего из ворот дома человека с тростью, старик рискнул приклеиться с просьбой рассмотреть его запрос о работе, приняв маркиза за хозяина дома… Он открыл было рот, чтобы продолжить допрос Фролки, но в ту же минуту, в момент напряженного осмысления, взор де Конна выхватил фигуру женщины, стоящую у угла в конце переулка. Она выглядела рассеянной, но ухоженной, хорошо одетой и приветливой. Взгляды их встретились. Де Конн глотнул воздуха.
О проекте
О подписке