Глава 7

Мне было о чем подумать на этой неделе – первой неделе моего обучения в «Иве».

Во-первых, здесь все было странно. Даже не то слово – здесь все было совсем не так. Если бы не Анчуткин, я бы попадала впросак по сто раз на дню, а с ним обходилась всего десятью оплошностями – и то до обеда.

Порой мне казалось, что я попала в мир сумасшедших, как Алиса из известной сказки. Вокруг все всерьез обсуждали оборотничество, полеты на антигравитационных коврах, преимущества хрустальных тарелок перед серебряными… Я старалась помалкивать, чтобы не расписываться полностью в своей тупости, потому что ничего не понимала в подобных разговорах.

Спасибо Анчуткину – он довольно толково объяснял, что оборотни (особенно птичьи) – это элита волшебного мира, и к таким ученикам всегда проявляется повышенное внимание не только со стороны преподавателей, но и со стороны попечительского совета, и Высшего Совета, что антигравитационные коврики – это ценнейшие артефакты, которые изготавливаются на заказ и за бешеные деньги, что хрусталь лучше позволяет заглянуть в будущее, поэтому те студенты, у которых имеются таланты ясновидения, предпочитают заказывать хрустальные тарелки для гадания из Тибета, а не покупать серебряную посуду, пусть даже серебро будет без примесей, наивысшего качества.

Одногруппники не проявляли ко мне слишком большого внимания, и даже Царёв после происшествия с гуслями присмирел. Правда, на лекции по законам волшебного мира он обозвал меня «деревянной», и Анчуткин шепотом рассказал мне, что деревянными презрительно называют тех, у кого волшебный талант никак не проявляется. Есть такие невезунчики, у которых магия не просыпается, даже если присутствует неплохое процентное ее количество.

Я злилась, но возразить Царёву было нечего. Я и в самом деле была на всех уроках «деревянной» – когда у остальных по простенькому стихотворному заклинанию книги начинали открываться на нужной странице, я бестолково повторяла одну и ту же фразу, с отчаянием глядя на неподвижную книгу, которая даже не думала трепыхнуть страницами. Когда у остальных по хлопку серебряные ложки сами залетали в руки, я отбивала ладони, но ни одна даже самая маленькая десертная ложечка не двигалась с места. И даже на занятиях артефакторики, где блистал Анчуткин, я никак не могла спаять из двух скрепок и иголки чудесный прибор, который всегда указывал бы острием на север, хотя у других студентов все выходило на раз-два.

Особый позор я пережила на занятиях по ясновидению, когда после длинной и нудной лекции преподаватель попросила нас достать серебряные блюдца и прокатить по ним яблоко, чтобы увидеть того, кого загадаешь, а я смогла достать только огрызок, потому что тайком съела все яблоки, спрятавшись на самом верху аудитории.

Царёв потешался надо мной минут пятнадцать, пока я не швырнула ему огрызком в затылок. Конечно же, преподаватель это заметила и назначила мне в качестве штрафа выучить десять параграфов к субботе.

Анчуткин ссудил яблоко, но и в ясновидении меня постигла неудача – сколько я ни катала яблоко по серебру, я не смогла увидеть ни Бантика, ни Милану, ни кого-то из своих друзей. Последней я загадала на бабулю, но тут прозвенел звонок и нам предстояло отправиться на занятия по физическому внушению.

Слободан Будимирович говорил, что тут мне пригодится умение танцевать, и я загорелась показать, на что я способна (ведь должен быть у меня талант хоть к чему-то?!), но на этом занятии никаких магических штучек нам не объясняли и не показывали. Бодрый седой дядька с громогласным басом, как у бешеного слона, гонял нас по спортзалу около тридцати минут, а потом заставил девушек качать пресс на время, а парней подтягиваться.

Я посматривала, как студенты «Ивы» болтаются на турнике, как дохлые червяки, и тайком посмеивалась. Только Козлов и Царёв смогли показать класс. Козлов подтянулся двадцать пять раз, а Царёв – тридцать. Причем, сделал это четко, аккуратно, явно красуясь перед девчонками.

– Царёв – отлично, – похвалил седой дядька, делая отметку в блокноте, а потом с сожалением обратился к остальным парням. – Ну что, здыхлики? Кто-нибудь из вас хоть когда-нибудь сможет подтянуться столько?

Я поднялась с мата, и подошла к турнику, поплевав на ладони.

– Чего тебе, Краснова? – тут же нахально встрял Царёв. – Ты перепутала, девочкам – качать пузики, – и он дурашливо ткнул большим пальцем через плечо в сторону студенток, которые попискивали и мухлевали, отсчитывая отжимания через раз.

Турник был высокий – я не достала бы и в прыжке, но прежде, чем преподаватель что-то сказал, я подпрыгнула, ухватившись за вертикальный металлический шест, уперлась носками кроссовок в металлические канаты, по-обезъяньи поднялась повыше и ухватилась за поперечную перекладину, повиснув на руках.

Парни захохотали, а девушки забили качать пресс и с любопытством уставились на меня.

– Считайте, – бросила я и начала подтягиваться – быстро, каждый раз кладя подбородок на перекладину.

Кто-то вяло начал считать, но после десяти заметно оживился и счет пошел бодрее, а после двадцати отжимания отсчитывали уже хором, всей группой. Я легко дошла до тридцати, перемахнула на сорок и постаралась дотянуть до пятидесяти. Последние жимы я осилила уже через силу, но наградой за усилия было ошарашенное лицо Царёва, когда я спрыгнула на пол и вытерла горящие ладони о штаны.

– Кто сможет больше? – спросила я небрежно и отправилась на маты, в девичью компанию.

– Краснова! Отлично! – прогрохотал на весь спортзал преподаватель и снова принялся распекать парней: – Э! Богатыри дохлые! Вам не совестно перед девчонкой? Как она вас сделала?!

Я оказалась героем дня и была очень этим довольна, хотя мои навыки не были магическими. Но я смогла сделать то, что этим волшебникам и не снилось. Анчуткин смотрел на меня, как на статую позолоченную. Он опять притащил бутерброды, и мы, воспользовавшись хорошей погодой, решили пообедать во дворе института, во внутреннем дворике, где стояла беседка и были высажены несколько елок и сосен. Нас не было видно с улицы, и шум машин слышался далеко, как шум прибоя или шорох осыпающихся камней. Если прищурить глаза, можно вообразить, что ты не в центре города, а в лесу. Тут даже пахло лесом – сыро, пряно и свежо.

К нам подсели остальные «корешки», я уже знала их всех – Маша Колокольчикова (та самая, которая вместо меня заплясала танец маленьких лебедей, зачарованная Царёвым), Света Зайцева (беленькая, пугливая, с чуть косящими глазами), Егор Сметанин (тоже белобрысый, но толстый и рыхлый, как дрожжевой блин). Анчуткин шумно восторгался моим умением прыгать через голову. А Егор смотрел с неприкрытой завистью и только вздыхал. Я подумала, что ему надо сбросить килограммов пятьдесят, чтобы сделать хотя бы десять отжиманий. Признаться, я не слишком радовалась компании аутсайдеров. Но «корешки» вели себя не в пример спокойнее «вершков», да и сами были поприятнее, чем Царёв и его мажористые дружки.

«Вершки» тоже подтянулись на улицу, ловя последнее октябрьское солнышко. Разумеется, все они кучковались вокруг Царёва, а он сидел на спинке скамейки с таким выражением лица, словно ему отдавили разом обе ноги.

Я уплетала вкусный бутерброд (на этот раз с копченым мясом и салатными листьями, сдобренными майонезом), и слушала восторги Анчуткина вполуха, поэтому первая заметила трех парней и одну девушку, которые подошли к металлической решетке, огораживавшей двор, со стороны улицы. Все четверо были одеты в форменные синие куртки с красными эмблемами на груди «ПМ», и посматривали на нас, словно затевали какую-то каверзу. Так же смотрел на меня Царёв, когда наигрывал на гуслях.

– А это кто? – спросила я у Анчуткина, кивнув в сторону синих курток, но он не успел ответить.

Парни и девушка вдруг взялись за руки и закружились – как детки малые, честное слово. Я фыркнула, потому что это было смешно, но в следующее мгновение из круга выметнулось черное облако, столбом поднялось в небо, рассыпая сполохи молний, и стало темно, как во время поздней осенней грозы.

А это и была гроза!

Дождь хлынул стеной – холодный, и капли были, как горошины.

Прикрывая головы, мы рванули в здание, но парни и девушка в синих куртках расцепили руки, и разбежались вдоль изгороды. Стоило им указать на кого-то из нас пальцем, как из тучи тут же вылетала молния и ударяла в землю, в каком-то шаге от нас. Молнии нарочно преграждали нам путь, не давая сбежать.

Колокольчикова визжала, как безумная, метаясь из стороны в сторону, а молнии так и били вокруг нее – синим курткам показался очень забавным ее страх.

Я смахнула с лица налипшие волосы и прижалась к стене, встав под «козырек» крыши. Словно в кошмарном сне я наблюдала, как мечутся первокурсники, пытаясь убежать от непогоды и молний, а один из парней в синей куртке вдруг крикнул, вжавшись лицом между прутьями решетки:

– Ну что, дрова? Не умеете так?!

Колокольчикова совсем обезумела, бегая по кругу и закрывая лицо сгибом локтя. Она орала не переставая, и я подумала, что так она быстрее попадет под молнию, но не двинулась с места, потому что была испугана не меньше, чем Машка. Я впервые видела такое явное и яркое проявление магии. А то, что это была магия – не составляло никаких сомнений!

Четверо в синих куртках бесновались по ту сторону изгороди, а мимо меня промчался Царёв – мокрый до нитки. Он прыгнул на Колокольчикову, повалил ее и подмял под себя, удерживая ее, пока она брыкалась и истошно вопила. Молнии били вокруг, и Царёв ткнул Колокольчикову лицом в землю, сердито крикнув: «Голову береги!».

– Сюда! Сюда! – услышала я вопли, а потом увидела, как Облачар распахнул двери с черного хода и машет рукой, подзывая студентов.

И «вершки», и «корешки» рванули в укрытие все вместе – уже не считаясь, у кого больше талантов, и у кого родители в попечительском совете «Ивы», а у кого – торгуют на Даниловском.

Я тоже хотела бежать, но в этот момент Облачар вдруг обмяк и повалился на землю, широко раскинув руки и ноги. Анчуткин успел перехватить дверь, пропуская студентов, которые бежали, не видя ничего вокруг. Но я не бежала, а продолжала стоять, и поэтому заметила больше, чем остальные – как от тела Облачара отделилось нечто призрачное, колыхаемое дождем, как полоса тумана… Что-то, похожее на туманного волка с желтыми горящими глазами и вздыбленной на загривке шерстью. Волк мягко прыгнул, взлетая над землей, и набросился на тучу, как на стадо овец, подбивая ее, заставляя сжаться.

Четверо за оградой смешались и снова сбежались вместе, схватившись за руки. Но молнии уже не били прицельно, и Царёв, перемазанный грязью до ушей, поволок к входу в здание института плачущую Колокольчикову.

Я осталась во дворе одна, если не считать призрачного волка, сгоняющего тучи, и перепугалась еще больше, чем когда вокруг были суматоха и беготня. Отлепившись от стены, я затрусила к двери, за которой уже скрылись Анчуткин, Царёв и остальные мои одноклассники. Тело Облачара лежало в луже, и дождь вовсю хлестал преподавателя по лицу, сбив очки, я задержалась, гадая – жив он или нет. Что-то блеснуло совсем рядом, и на расстоянии пары шагов от меня заплясал огненный шар, очень похожий на баскетбольный мяч в искрах, которым забавлялись Царёв и Козлов. Но этот шар был другим – он висел в воздухе, чуть подрагивая, и словно крадучись приближался ко мне. Из него вырывались оранжевые завитки – как хвостики, и они тоже подрагивали, будто в нетерпении.

Шаровая молния!..

Я застыла, боясь пошевелиться. Где-то я слышала, что шаровые молнии могут среагировать на движение и взорваться… или ударить того, кто двинется…

Огненный шар подплыл еще ближе и с шипением рассыпал искрами, которые не гасил даже дождь.

Что же мне делать?..

Ужасно хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть опасности, но я прекрасно понимала, что это не поможет. Опасность никуда не денется, и закрыть глаза – это не выход…

Тяжелая рука легла мне на плечо, и раздался голос ректора:

– Никаких резких движений. Не шевелись.