Глава 6

Следующее утро после бала началось как обычно – я месила тесто для бриошей, выполняла заказы на бисквитные торты и марципановые фигурки. Всё вернулось на круги своя, как будто и не было вчерашнего сияния, блеска и прекрасной музыки.

Матушка ошиблась – ничего не изменилось после бала, на который мы возлагали такие надежды. Втайне я жалела о потраченном на наряды золоте. Мы могли бы распорядиться им с большей пользой. Но господин Маффино рассчитался со мной честно, и в кошельке для приданого Констанцы прибавилось денег. Матушка готовилась после нового года официально объявлять ее девицей на выданье.

Констанца и Анна только и разговаривали, что о прошедшем приёме – бесконечно обсуждали, как и кто на них посмотрел, кто и как взял за руку, а кто из кавалеров что сказал – и каким тоном, со значением или без.

Констанца каждый день наряжалась в бальное платье и танцевала перед зеркалом, похваляясь серебряной булавкой с веточкой плюща. Анна тоже не отставала, хотя ей нечем было хвастаться.

В отличие от сестер, чтобы не травить сердце, я сразу по приезду домой спрятала свое воздушное рассветно-розовое платье в тканевый чехол и повесила в чулан. Пусть ничего не напоминает об иллюзорном великолепии, которое было, промелькнуло и прошло. Иначе жизнь кажется слишком уж печальной штукой.

Так получилось, что даже возвращение Реджи не принесло мне радости, а уж его появление в лавке сладостей на второй день после бала – и подавно. Поведение моего друга детства в зимнем саду неприятно меня поразило, а когда он заявился в лавку, я и вовсе разозлилась, и смогла разговаривать с ним более-менее вежливо далеко не сразу. А Реджи появлялся на моём пути с завидным упорством – то приходя в лавку, то подкарауливая меня по дороге домой.

Вот и сегодня он пришел с утра пораньше и смотрел просительно и грустно, как побитая собака.

– Прости меня, Бланш, – Реджинальд поставил локти на прилавок и склонил голову к плечу. – Меня можно обвинить только в том, что я обрадовался встрече с тобой и потерял голову.

– Совесть ты потерял, – сказала я, высыпая сахарную пудру в толчёные орехи.

– Зачем ты меня так обижаешь, – протянул он печально. – Я готов сделать что угодно, чтобы ты простила. Хочешь, буду месить тесто?

– Очень смешно.

Господин Маффино пролетел мимо с подносом, на котором истекали ароматами рождественские пряники, и неодобрительно посмотрел на Реджинальда.

– Лучше бы ты ушел, – сказала я, – мешаешь работать. Еще пара таких визитов, и хозяин рассчитает меня.

– А я был бы этому очень рад, – заявил Реджи. – Если бы ты только согласилась, то не работала бы в этой паршивой лавке ни часа.

Господин Маффино снова промчался мимо, но теперь смотрел на меня, и взгляд у него был испуганный.

– Эта лавка – не паршивая, – сказала я спокойно, хотя меня так и подмывало высказать Реджи все о его манерах. – Если ты пришел мешать мне – уходи, пожалуйста.

Колокольчик на входе звякнул, и господин Маффино поспешил к дверям с услужливой улыбкой, но остановился и перестал улыбаться, когда увидел посетителя. Пришла Анна, и вид у нее был необычный – накидка застегнута косо, потому что моя сестренка умудрилась перепутать пуговицы, а из-под сбившегося капюшона выглядывала прядка с папильоткой, которую забыли снять.

– Привет, Анна! – помахал рукой Реджи. – Давно не виделись. А ты все цветёшь, Гвоздичка!

Анна зарделась, когда он вспомнил ее детское прозвище, но на приветствие не ответила и даже не поздоровалась с господином Маффино.

– Бланш, – позвала она робко, пытаясь высмотреть меня в полутьме лавки.

Я оставила марципан и вышла из-за прилавка, первым делом поправив на Анне сбившийся капюшон и перестегнув пуговицы. Она тихо поблагодарила.

– Что случилось? – спросила я. – Почему ты здесь?

– Мама просит тебя немедленно прийти домой, – сказала Анна тихо, оглядываясь на господина Маффино, который и не думал возвращаться к своим делам и беззастенчиво слушал.

– Что-то с мамой?! – встревожилась я. – С ней все хорошо?

– Надеюсь, леди Авердин в добром здравии? – встрял в наш разговор Реджи, чем привел меня в еще большее беспокойство.

– Да отвечай же! – прикрикнула я на Анну, которая по непонятной причине не желала говорить прямо, а только мямлила что-то невнятное.

– Пойдем домой, Бланш, – повторила она деревянным голосом и опустила глаза. – С матушкой все в порядке, но тебе надо прийти.

– Марципан! – завопил господин Маффино. – Ты не можешь меня оставить, Бланш!

– Я быстро, – заверила я его. – Марципан не успеет засохнуть. Я заверну его в полотенце и положу в котелок.

Что я и сделала – очень быстро, под причитания хозяина. Реджи тоже решил поучаствовать, изображая преданного друга семьи:

– Пойду с вами, девчонки. Вдруг понадобится моя помощь?

– Мы прекрасно справлялись без твоей помощи все эти годы, – отрезала я довольно невежливо. – Справимся и теперь.

Реджинальду осталось только развести руками, а я набросила на плечи накидку и вышла вслед за Анной, на ходу надевая капюшон и потуже затягивая тесемки на груди.

– Что случилось? – спросила я снова, едва мы с Анной свернули с оживленных улиц к окраине, где было меньше прохожих.

– Ты не поверишь, Бланш! – Анна смотрела на меня блестящими, совершенно безумными глазами. – Сегодня пришёл посыльный от графа де Конмора…

Я остановилась, как вкопанная, и повторила, запинаясь:

– О-от графа?..

– Да! – Анна схватила меня под локоть и потащила дальше. – Граф прислал письмо – с поздравлениями и уверениями, и та-та-та, а в конце приписка, что он будет у нас завтра с визитом!

Я опять остановилась:

– З-завтра?.. С визитом?.. Но зачем?!

– А ты не понимаешь? Он хочет жениться на Констанце!

– Он написал об этом? – моё бедное сердце болезненно сжалось, и я даже не поняла, отчего это произошло – от разочарования или от страха за бедняжку Констанцу.

– Разумеется, не написал! Кто пишет об этом в письмах? – Анна начала терять терпение, и теперь выглядела вовсе не такой пряничной овечкой, как в лавке. – Ты идешь, Бланш?! Матушка собирает семейный совет, а ты еле плетешься!

Опомнившись, я ускорила шаг, и вскоре Анна захныкала, жалуясь, что совсем задыхается. Мы пошли медленнее, чтобы она смогла восстановить дыхание. Анна болтала о графском посыльном и о том, как Констанца рухнула в обморок, когда прочитали письмо, а я слушала вполуха, размышляя о том, что предновогоднее волшебство все же коснулось крылом нашего дома. Вопрос в том, было ли волшебство добрым или больше смахивало на чёрное колдовство?

Возле нашего дома толпись соседи. Госпожа Сплеторе стояла на придорожном камне, на котором полагалось отдыхать нищим и путникам, и что-то увлеченно рассказывала. Ее слушали, разинув рты.

– Что это? – спросила я растерянно.

– Добрые соседи пришли подержать нас, – сказала Анна с досадой. – Не разговаривай ни с кем. Каждое твое слово они тут же разнесут по всему городу.

Она потащила меня к калитке, расталкивая всех локтями. Это было невежливо, но я тут же поняла причину подобного поведения. Соседи мигом позабыли о госпоже Сплеторе и кинулись к нам, устроив такую давку, что чуть не затоптали. Видимо, они уже поняли, что расспрашивать Анну бессмысленно, поэтому напустились на меня.

– Он хочет жениться на Констанце? Правда, Бланш? – возбужденно кричала мне в лицо наша ближайшая соседка – госпожа Исидора, торговка зеленью.

– Он просит приданое или сам обещает заплатить? – наседала с другой стороны жена сапожника.

– А когда свадьба?! – кричали через их головы задние ряды.

Мы с Анной еле пробились сквозь толпу, занырнули в калитку, которую нам услужливо открыли изнутри, и тут же привалились к доскам, пытаясь закрыть засов, потому что добрые соседи так и напирали, пытаясь пройти за нами во двор.

– Я ждала вас, – сказала матушка, целуя меня и Анну по очереди, – иначе они бы не только во двор пролезли, но и в дом. Идемте! Констанце совсем плохо!

Констанца лежала на диване в гостиной и стонала. На лоб ей положили смоченную в холодной воде ткань, но, судя по всему, сестре это ничуть не помогало. Она стонала и металась из стороны в сторону, заливаясь слезами.

– Не хочу!.. Не хочу!.. – всхлипывала она. – Я лучше умру!..

– За лекарем послали? – спросила я, взяв Констанцу за руку. Рука была горячей.

– Нет, не послали, – ответила матушка, добавляя снега из ведерка в таз с водой, в котором лежали еще две свернутые вдвое полоски толстой ткани. – Разве её можно показать кому-то в таком виде?

– Это ты, Бланш? – позвала Констанца слабым голосом, не открывая глаз.

– Это я, сестрёнка, – я сжала руку Констанцы, чтобы подбодрить. – Чего это ты раскисла? Первая красавица Ренна не должна плакать.

– Не хочу за это чудовище, – губы у Констанцы запрыгали. – Он чудовище! Чудовище! Ах, зачем я только взяла проклятую булавку?!

– Не надо так переживать, дорогая, – матушка поменяла компресс на лбу Констанцы. – Король выделяет графа, а его величество не может приблизить к себе чудовище. Ты же видела милорда де Конмора на балу – он вежливый и обходительный.

– Он старый!! – Констанца замолотила ногами по обивке дивана.

– Ему всего-то чуть больше тридцати. И он очень богат, не забывай об этом.

– Богат! – Констанца разразилась слезами. – Кому какое дело до его богатств! Он колдун или убийца! Все его жёны умирают! Я не хочу умирать! Не хочу-у!

Матушка всплеснула руками и посмотрела на меня, прося помощи.

– Так он тебя замуж и не звал, – сказала я спокойно, и истерика Констанцы испарилась как по волшебству.

Сестра приподнялась на диванчике, и тряпка-компресс свалилась ей на грудь. Я убрала тряпку, а матушка поднесла полотенце, но Констанца только отмахнулась.

– Граф прислал письмо, – сказала она, глядя на меня во все глаза.

– И что? Разве он в нем просил твоей руки?

– Но он сказал, что приедет завтра с визитом…

– И что? – я встала и задернула шторы, потому что из-за забора в окно заглядывали настырные мальчишки. – Пусть приезжает, если ему хочется. Мне кажется, он поступил благородно, предупредив, что хочет к нам заехать. Хотя бы я успею начистить подсвечники – они все в нагаре.

– И ковры надо почистить снегом – деловито вмешалась матушка. – Анна, а ты отполируй дверную ручку, она совсем потускнела.

– Да, мама, – сказала Анна, хлопая ресницами.

Что касается Констанцы, она смотрела на нас с таким изумлением, будто мы все разом сошли с ума.

– Конечно же, граф де Конмор хочет жениться на мне, – сказала она, – он признал меня первой красавицей и приезжает завтра.

– По-моему, мы слишком торопимся, решив всё за графа, – сказала я. – Никто не знает, зачем он едет к нам.

– Но, Бланш… – начала Констанца.

– Она правильно говорит, – поддержала меня матушка. – Лучше бы тебе успокоиться, Констанца. Своими воплями ты только даешь повод для сплетен. В любом случае, я никогда не отдам тебя замуж против твоей воли, и ты это прекрасно знаешь.

В этом я немного сомневалась, но предпочла промолчать.

Констанца села на диванчике, расправляя юбку и хмуря золотистые брови:

– Но все говорят, что он решил жениться на мне… – сказала она неуверенно.

– Кто говорит? Леди Сплеторе? – матушка выжала тряпку и протерла Констанце лицо. – Или леди Медоус? Две старые язвы – это не «все».

– Мама! Разве так говорят?! – воскликнула Анна, и мы покатились со смеху.

Даже Констанца засмеялась.

– Вот и хорошо, что все успокоились, – подытожила я. – Теперь приступайте к уборке, а я побежала обратно в лавку, иначе господин Маффино меня рассчитает. Подсвечники можете оставить мне.

Я послала сестрам воздушный поцелуй, и матушка отправилась вместе со мной, чтобы запереть калитку после того, как я выйду на улицу.

Но едва мы переступили порог, и сестры не могли нас слышать, матушка остановила меня:

– А теперь скажи, что думаешь на самом деле, Бланш.

Мы тут же отбросили показное спокойствие и взялись за руки, поддерживая друг друга. Губы у матушки задрожали совсем так же, как у Констанцы, и я поспешила обнять её, чтобы и в моих глазах она не увидела беспокойство.

– Всё очень странно, мама, – сказала я. – Но нам не стоит изводить себя раньше времени.

– Неужели он и правда приедет за Констанцой?

– Не такие уж мы ценные невесты.

– Он так богат, что может себе позволить любую прихоть.

– Учитывая, какой характер у Констанцы – он не знает, на что идёт, – пошутила я.

Матушка тихо рассмеялась:

– Ты всегда знаешь, как меня утешить.

Мы прошли по расчищенной в снегу дорожке до калитки, и еще раз обнялись.

Матушка отсчитала мне в ладонь три медяка, подумала и добавила серебряную монетку:

– Купи свежего хлеба и масла. Сделаем к приходу графа тартинки – и красиво, и на стол не стыдно подать. Отправила бы Анну, да она купит вчерашнюю сдобу, а в масле совсем не разбирается…

– Всё будет хорошо, – пообещала я на прощание.

Но душа моя не была так спокойна, как я старалась показать. И пробившись через любопытных, осаждавших наш дом, я убежала в Кирпичный переулок, хотя это была самая длинная дорога до лавки сладостей. Требовалось подумать. Что бы там мы ни говорили, утешая Констанцу, я ни секунды не сомневалась, что граф решил заявиться в наш дом за очередной женой. Счастливый вдовец, прикупивший сладостей для какой-то кокетки… Что за игру он ведет, и зачем ему моя сестра? Из-за красоты? Констанца – красавица, несомненно. Но вряд ли человек вроде графа де Конмора польстился бы на её красоту. В столице найдутся девушки и покрасивее. Может, он приехал в провинцию в надежде, что сюда не доберутся страшные слухи о нем? Тоже нет. В городке, вроде Ренна, все узнают обо всем за пару часов. Узнают, с удовольствием сплетничают и на ходу придумывают еще кучу подробностей – одна другой страшнее.

Что же на уме у господина Синей Бороды?

И что из слухов о нем – правда, а что – выдумки?

Ах, этот человек казался мне средоточием тайн, и скучное житьё последних лет делала его по-особенному привлекательным в моих глазах.

Но никакая привлекательность не стоила счастья моей родной сестры.

Если завтра милорду графу захочется стать мужем Констанцы, он должен будет рассказать всю правду о своих бывших женах, и если с ними (а вернее, с их смертью) что-то нечисто, то матушка никогда не согласится на брак.

Я кивала в такт своим мыслям, и всё казалось мне совершенно простым – это мы решаем, согласиться или нет. А графу де Конмору останется только принять наше решение.