У князя Владимира идёт пир горой; все богатыри в сборе, пируют, веселятся, потешаются.
А Владимир Красное Солнышко по гридне столовой похаживает, то тому, то другому богатырю службы раздаёт.
Наливал князь чару зелена вина, ковш мёду сладкого, подносил старшему богатырю, Илье Муромцу:
– Илья Муромец свет Иванович, ты съезди-ка на горы Сорочинские, побей силу неверную, татарскую.
Наливал Владимир-князь вторую чашу, подносил другому богатырю, молодому Добрыне Никитичу:
– Эй ты, молодой Добрынюшка Никитич, ты отправься-ка за море синее, ты прибавь-ка нам земельки святорусской, чтобы было с кого брать дани немалые.
Третью чару подносил он богатырю Потоку Михайлу Ивановичу:
– Ты съезди-ка, Михайло Поток, сын Иванович, в Подолье Лиходеево, ты возьми-ка с Лиходея дани за двенадцать лет с половиною.
Приняли богатыри чаши одною рукою, выпили сразу, не поморщились, седлали скоро-наскоро коней богатырских, поехали по чисту полю каждый в свою сторону, исполнять службу княжескую.
Как приехал Михайло Поток в землю Лиходееву, раскинул он шатёр белого полотна на зелёных лугах, на траве шелко́вой. Надел он на шатёр маковку красного золота: днём маковка что солнце сияет, ночью не уступит светлому месяцу.
У Лиходея Лиходеева была дочь, Марья Лиходеевна, хитрая девушка, всякому колдовству учёная. Увидела она шатёр в поле и просится у отца:
– Отпусти меня, батюшка, что-то прискучило сидеть в тереме, погуляю я в чистом поле с нянюшками, с матушками и с сенными девушками.
Отпустил её отец. Разбрелись по чисту полю нянюшки, матушки и сенные девушки, а Марья Лиходеевна к шатру подбежала, внутрь заглянула.
Спит богатырь в шатре, похрапывает. Смотрит на него в щёлку девица, посматривает, а богатырский конь оземь копытом бьёт и говорит человечьим голосом:
– Спишь ты, Михайло Поток Иванович, а у шатра-то твоего девица-красавица стоит!
Вскочил Михайло Поток на ноги, вышел из шатра – не видит девицы, одни лебеди да гуси по заводям плавают. Присмотрел он лебёдку золотое перо – голова у лебёдки унизана нитями золотыми, перевита каменьями самоцветными, скатным жемчугом.
«Вот ту лебёдку намечу да и подстрелю», – думает богатырь. Натянул лук, насадил стрелу, метит в лебедь белую золотое перо, а лебедь-то поднялась высоко-высоко, покружилась да и спустилась перед самым Михайлом на землю, обернулась красной девицей, Марьей Лиходеевной, и говорит ему:
– Не стреляй в меня, молодец, а вези меня на святую Русь, окрести в православную веру да и женись на мне.
Полюбилась Михайле Потоку девица, и дали они друг другу зарок: как женятся, кто первый из них умрёт, с тем в могилу и другого живьём закопать.
Не поехал он за данью, а взял с собою Марью Лебедь Белую и пустился в обратный путь к Киеву.
Повстречал он в чистом поле Илью Муромца и Добрыню Никитича. Везёт с собою Илья добычи, золота, серебра бессчётно, везёт и Добрыня дани немало, что вперёд забрал с покорённых земель, только один Михайло Поток свет Иванович не везёт ни золота, ни серебра, а ведёт за руку одну свою Марью Лебедь Белую.
– Как же ты на глаза к Владимиру-князю покажешься? – говорят ему богатыри. – С чем ты в Киев явишься? Мы дадим тебе золота и серебра, от своих богатств отделим.
– Не надобно мне, братцы, ни золота, ни серебра, а привезу я одну Марью Лебедь Белую, с нею и покажусь на глаза к Владимиру-князю.
Приехали богатыри: Илья Муромец со своею добычею, Добрыня с данью; отдали Владимиру, поклонились, прочь пошли.
Увидал Владимир Михайла Потока с его невестою, обласкал их, говорит:
– Это мне больше по сердцу, чем если бы ты мне дани привёз; я и тех-то богатырей посылал из Киева, чтоб они себе невест нашли.
Устроил Владимир свадебный пир, и зажил Михайло с молодою женою, о зароке не думаючи.
Другой раз посылает его Владимир за море:
– Ты съезди-ка, Михайло Поток свет Иванович, за сине море, к царю Налёту Налётовичу, ты отвези ему дань за двенадцать лет.
– Не стану я везти ему дань за двенадцать лет, поеду к нему и без золота, и без серебра.
Поехал богатырь к Налёту Налётовичу, приехал да и говорит:
– Я послан из Киева, от Владимира Красного Солнышка, везу тебе дань за двенадцать лет.
– А где ж у тебя дань? – спрашивает Налёт Налётович.
– Да была она собрана монетою медною, на телегах отправлена, телеги-то в дороге поизломались, вот мужики и чинят их, ещё не доехали.
Развеселился Налёт Налётович.
– На радостях, Михайло Поток Иванович, сыграем с тобою в такую игру, в какую бы у вас на Руси стали играть.
– А у нас на Руси стали бы играть на дощечке дубовой, в шашки кленовые.
– Давай играть в шашки.
Стали играть. Налёт-то и проиграл послу всю дань за двенадцать лет, вдобавок и своей казны немало. Вдруг прилетели на окно два голубочка и заворковали:
– Михайло свет Иванович, сидишь ты, в шашки поигрываешь, а невзгодушки над собой не чуешь: умерла твоя хозяюшка, нет на свете больше Марьи Белой Лебеди.
Вскочил Михайло, бросил шашки на пол, дубовая дощечка вдребезги разлетелась, позабыл и про выигрыш, вскочил на коня и крикнул:
– Ой ты, конь мой ретивый, сюда ты вёз меня три месяца, а отсюда неси меня три часа, через три часа доставь меня в Киев; реки, озёра перескакивай, широкие поля-раздолья промеж ног пускай!
Летит конь, что стрела мчится, поспел через три часа в Киев. Встречают Михайла его братья названые, Илья Муромец да Добрыня Никитич, говорят горестно:
– Умерла твоя жена, Марья Лебедь Белая, с вечера разболелась, а в ночи и не стало её.
Приказал Михайло Поток плотникам сделать гробницу из белого дуба, такую гробницу, чтобы двое в ней могли и стоя стоять, и сидя сидеть, и лёжа лежать.
Готова гробница – что изба стоит.
Взял тогда Михайло с собой хлеба ни много ни мало на три месяца. Привезли ту гробницу на кладбище, спустили Михайла Потока во сырую землю вместе с мёртвым телом, положили с ним его оружие, сбрую, спустили в яму и коня его богатырского. Взял Михайло в могилу клещи и пруты железные да свечу воску ярого, большую свечу, не малую, чтоб горела она три месяца.
Живёт Михайло под землёю три месяца, прошли три месяца как один день; стоит богатырь над мёртвой женою целый день до полуночи.
А как пришла пора полуночная, приползла в могилу змея лютая подколодная, кинулась на покойницу. Ухватил тут Михайло змею клещами за пасть и стал её сечь железными прутьями, сам приговаривает:
– Задавлю я тебя, змея лютая, пещерная, изведу и твоих двенадцать детёнышей.
Взмолилась змея:
– Не губи меня, могучий богатырь, принесу я тебе живой воды – оживишь жену свою Марью Лебедь Белую, дай мне только сроку три года.
Не слушает её Михайло, бьёт да приговаривает:
– А коли хочешь живою остаться, принеси-ка мне воды через три часа.
– Принесу и через три часа, только пусти…
– Оставь мне твоего змеёныша порукою.
Отдала змея змеёныша, а Михайло положил его под каблук да и раздавил.
– Почто ты моё дитя раздавил? – застонала змея.
– А чтобы ты меня не обманула: принесёшь скорей воды – и змеёныш будет жив, и Марью Лебедь Белую оживишь.
Поползла змея и через три часа принесла живой воды, прыснула на змеёныша – зашевелился он и ожил.
Тогда и Михайло Поток прыснул водою на мёртвую; потянулась Лебедь Белая, зевнула, встала и говорит:
– Долго я спала, а проснулась скорёшенько.
Случилось это как раз в воскресенье. Идут от обедни богатыри, слышат: кричит под землёю Михайло Поток, аж земля дрожит.
Разрыли богатыри могилу: выходит Михайло из колоды и ведёт за собой Марью Лебедь Белую. Подивился народ, прошёл слух о Марье бессмертной по всей земле: встала-то она из могилы ещё краше, чем прежде, что заря утренняя, и стали про неё говорить, что такой другой красавицы и на свете нет.
Наехали на горы Сорочинские сорок царей-царевичей, сорок королей-королевичей и посылают послов в Киев, к князю Владимиру.
– Хотим мы, – говорят, – чтобы князь отдал нам чудесную красавицу, о которой слава по всей земле прошла, а не отдаст добром – мы её с бою возьмём, тогда и Киеву несдобровать.
Закручинился Владимир Красное Солнышко, говорит Михайле:
– Ты отдай, Михайло Поток свет Иванович, жену свою царям-царевичам, королям-королевичам – неужели из-за неё одной всем нам пропадать?
Нахмурился богатырь:
– Ты отдай-ка лучше свою княгиню, Апраксию прекрасную, а я с женой своей ни за что не расстанусь, разве силой возьмёте.
Надел он поверх лат женское платье, спрятал под ним свой меч-кладенец, оседлал коня и поехал на горы Сорочинские. Коня оставил под дубом, взял лук, стрелы и пошёл к тому месту, где на лугу расположились приезжие цари-царевичи и короли-королевичи, и говорит:
– Здравы будьте, сорок царей-царевичей, сорок королей-королевичей! Я Марья Лебедь Белая. Много вас наехало, за кого же мне замуж идти? Если вы из-за меня заспорите, так много будет у вас драки, много крови прольёте, а достанусь я всё-таки одному; так уж лучше я расстреляю стрелы по чисту полю, а вы бегите искать; кто первый мне принесёт стрелу, за того я и замуж пойду.
Расстрелил Михайло по чисту полю столько стрел, сколько женихов понаехало. Разбежались цари-царевичи и короли-королевичи, бегают, ищут, спорятся, а Михайло сидит в своём шатре да поджидает: который прибежит со стрелой в шатёр, тому он голову отрубит – так их всех и перевёл, ни одного в живых не осталось.
Приезжает в Киев, а там ждёт его нерадостная весть: пока он сражался с царевичами да с королевичами, жену его Марью Лебедь Белую увёз царь Вахрамей Вахрамеевич в Волынскую землю.
Не пивши, не евши бросился Михайло за ним в погоню. Полетел конь его богатырский через горы и долы, через поля и леса, и настигли они Вахрамея у самого его царства Волынского. Смотрит Марья в трубку подзорную, серебряную, видит: мчится по полю её муж Михайло Поток. Не люб он ей показался, захотелось ей царицей пожить в богатом Вахрамеевом царстве, и задумала она думу чёрную. Наливает она чару зелена вина, а туда сыплет зелья сонного и выходит из шатра с низким поклоном:
– Здравствуй, муж любезный, Михайло Иванович! Стосковалась я по тебе, богатырю, не могу ни пить, ни есть. Вахрамей-царь увёз меня насильно, я бы без тебя и жива не осталась! Выпей на радостях чару зелена вина, а потом и поедем в Киев.
Сдался Михайло на её льстивые речи, соскочил с коня, взял чару одной рукой, выпил одним духом да и свалился как сноп на землю – одолел его чародейский сон.
А Марья Лебедь Белая не дремлет; ухватила богатыря за русые кудри, перебросила через плечо и проговорила:
– Где лежал Михайло Поток, там будь теперь бел-горюч камень! А как пройдёт три года времени, ты уйди, камень, в мать сыру землю.
Стал богатырь камнем, а Марья уехала с царём Вахрамеем в царство его Волынское.
Много ли, мало ли прошло времени, стосковались о Михайле Потоке его братья названые, Илья с Добрынею.
– Дай, – говорят, – пойдём в Волынскую землю, спросим, где могила Михайлы Потока, поклонимся праху его богатырскому.
Оделись они нищими каликами, подошли к рубежу Волынской земли, а навстречу им идёт третий калика, старенький такой странничек, седенький.
– Возьмите, – говорит, – меня в товарищи.
Согласились они и пошли втроём в Вахрамеево царство.
Подошли к царскому терему, встали у окошка косящатого и просят милостыню.
Выглянула Марья в окошко и велит Вахрамею:
– Зови скорее калик в палаты наши белокаменные, угости их на славу, отпусти с великой почестью – ведь это не калики, а могучие русские богатыри.
Послушался её Вахрамей, привёл калик в палаты, напоил, накормил досыта, а на другой день посылал слуг в свои погреба глубокие за золотом, серебром, и накладывали каликам полные сумы всякого богатства.
Пошли калики, а старик, что с ними в товарищи напросился, впереди их, дорогу показывает. Довёл он их до того места, где Поток окаменел, остановился у бел-горюч камня и говорит:
– Ну, добры молодцы, давайте теперь наше богатство делить.
Высыпали они всё из сумок, незнакомый калика стал богатство на равные доли делить, и видит Илья Муромец, что он на четыре кучки раскладывает.
– Что же это ты, старинушка, на четыре доли делишь? Нас ведь трое, кому же четвёртая доля будет?
– А тому будет четвёртая доля, кто этот камень в богатыря, брата вашего названого, оборотит, – отвечает калика.
– Батюшка, калика незнакомый, – взмолился Илья Муромец, – если можешь ты этот камень оборотить в богатыря Михайла Потока, так бери за это и все четыре части, нам не нужно ни одной денежки!
Приподнял тогда старик камень одной рукой и бросил через плечо, а сам приговаривает:
– Стань ты, бел-горюч камень, снова богатырём!
Глядят богатыри – лежит на месте камня Михайло Поток, потягивается.
– Долго, – говорит, – я, братцы, проспал.
– Кабы не я, – говорит калика, – и вечно бы тебе тут спать: когда будешь в Киеве, молись Николе Можайскому.
Как сказал, так и пропал, только казна Вахрамеева на камне осталась. Вскочил тут Михайло на резвые ноги и первым делом богатырей спрашивает:
– А где же моя молодая жена?
– Жена твоя у Вахрамея, в Волынской земле, – отвечают богатыри.
– Ну так прощайте, братцы, я пойду её отыскивать, – проговорил Михайло и зашагал по чисту полю к рубежу Вахрамееву.
Пришёл на широкий Вахрамеев двор и кликнул жену во весь свой богатырский голос.
Услышала Марья его голос, задрожала, заметалась и опять худое дело надумала.
Бежит она к нему навстречу, в руках держит ковш с чародейским питьём и говорит ему:
– Свет ты мой, сударь Михайло Иванович, уж как же я тебя долго ждала, не могла ни пить, ни есть. По воле Вахрамеевой я злодейство учинила, тебя в бел-горюч камень оборотила.
Поверил ей Поток-богатырь, выпил ковш, и опять на него сон нашёл, а Марья стащила его в глубокий погреб да и прибила за руки, за ноги к стене. Захотела ещё в грудь ему длинный гвоздь вбить, да такого поблизости не нашлось, и она побежала за ним в кузницу.
В ту пору Вахрамеева дочь Настасья видела, как Марья сонного богатыря в погреб тащила. Взяло её любопытство, что за богатырь такой, она и отпросилась у отца:
– Пусти, батюшка, я только посмотрю, какой такой богатырь.
Спустилась в погреб, а Михайло уже проспался, увидел девицу и просит её:
– Сними меня со стены, не погуби.
Жалко ей стало богатыря.
– А убьёшь Лебедь Белую и возьмёшь меня замуж? – спрашивает.
Обещал Михайло, и сняла его девица: ногтями гвозди повытащила, вместо него прибила к стене мёртвого татарина, что тут же в погребе валялся. Потом накинула ему Настасья на голову шубку свою соболью, повела его к себе в терем.
Навстречу ей Вахрамей:
– Кого это ты ведёшь, дочка?
– Да я взяла с собою служаночку, а она испугалась богатыря, вот я её и прикрыла шубкой.
Живёт Михайло в тереме три месяца, ухаживает за ним Настасья, раны залечивает. Заросли раны, и она его спрашивает:
– Ну что, чуешь ли в себе прежнюю силу?
– Кабы мне латы, да меч, да доброго коня, я бы ни твоего отца, ни слуг его не побоялся.
– Добуду я тебе и коня, и меч, и латы, – обещает Настасья.
Знала она, что есть у отца конь, латы и меч богатырские, и задумала их достать. Притворилась она, что занемогла: лежит, ни рукой, ни ногой не пошевельнёт.
Пролежала так день, два. Вахрамей не знает, чем ей помочь, хочет уже знахарей скликать, а дочка ему и говорит:
– Не надо, батюшка, знахарей, я сама знаю, чем меня можно вылечить: я ночью во сне видела, что надо мне поездить на богатырском коне в латах да с мечом по чисту полю, тогда и легче мне станет.
Обрадовался Вахрамей, тотчас же велел дать всё, что дочка просила. А Настасья одела в своё платье Михайла да его вместо себя и выпустила с конём в поле. Надел Михайло за городской стеной латы и перескочил обратно в город: как пошёл рубить и колоть, так все поразбежались, а он прямиком проехал на царский двор да и пришиб Вахрамея до смерти.
Видит Марья беду неминучую, опять вышла к нему навстречу с зельем ядовитым, опять его уговаривает:
– Здравствуй, Михайло свет Иванович, выпей зелена вина, прости ты меня в моей глупости, да и поедем в Киев…
Совсем уже было Михайло за чарку взялся, хочет вино выпить, а Настасья Вахрамеевна отворила окошечко косящатое в своей горенке и кричит:
– Аль забыл своё обещанье, богатырь? И себя, и меня сгубить хочешь!
Взглянул Михайло вверх на окошечко, оттолкнул чару так, что всё зелье выплеснулось, выхватил меч-кладенец, взмахнул им, и покатилась голова Марьи Белой Лебеди.
Женился Михайло на Настасье, увёз её в Киев и зажил с той поры припеваючи.
О проекте
О подписке