Было темно и очень холодно. Кругом стоял высокий, непролазный лес. Я шла по узкой тропиночке, леденящий страх проникал в душу и сковывал движения, в спину завывал колючий ветер – у-у-у, у-у-у!!!
– Наринээээ, – кто-то звал меня вдалеке, захлебываясь криком, – Наринээээ!!!!
И я шла на этот голос, спотыкаясь о каждую кочку, отшатывалась от голых веток, норовящих зацепить меня за плечо, и шептала: «Только не оборачивайся, только не оборачивайся!»
– НАРИНЭ! – крик раздался где-то совсем близко. Я подняла глаза и в ужасе отпрянула – прямо надо мной развевался большой кочан капусты с торчащей кривой кочерыжкой.
Мне стало плохо. «Вот как выглядит леший», – моментально догадалась я.
– Только не ешьте меня, – промямлила еле слышно из последних сил.
– Нарка, ты совсем с ума сошла? – Манькиным голосом рассердился леший. – Мало того что постоянно стонешь и пинаешься, так еще просишь, чтобы я тебя не ела?
Я моментально проснулась и села в постели. Кочан капусты оказался Манькиной головой, а кочерыжка – боевым чубчиком. Меня охватило чувство безграничного счастья – это был всего-навсего кошмарный сон!
– Манька, это ты, – с облегчением зашептала я, – ты не представляешь, какой мне приснился ужас!
– Представляю, – проворчала Манька, – ты пиналась как ненормальная. А главное – стонешь и приговариваешь загробным голосом: «Только не оборачивайся, только не оборачивайся»! Напугала меня до смерти!
– Хи-хи-хи, – тоненько засмеялась я, – а я, главное, иду по лесу…
– Вы заткнетесь или как? – раздался грозный окрик моей сестры Каринки. – Совсем с катушек съехали, на дворе ночь, а они тут разговоры затеяли!
Мы притихли. Сестра заворочалась в постели, посмотрела на часы:
– Три часа ночи! – прошипела она. – Если еще хоть раз пикнете, то потом сильно пожалеете, понятно?
– Ты сама храпишь, как наш Вася, когда взбирается на подъем, – пошла в бой Манька.
– Я тебя предупредила, и ты меня услышала! – отрезала Каринка и повернулась на другой бок.
В детской воцарилась тишина. Только слышно было, как тикают часы.
Моя семья жила в большой четырехкомнатной кооперативной квартире. Кроме гостиной и кухни, в квартире имелись две спальни – родительская и детская. Самую маленькую, пятнадцатиметровую, комнату моя сметливая мама превратила в кабинет, где располагалась наша домашняя библиотека. Там вдоль стен стояли стеллажи с книгами, под торшером с пузатеньким бежевым абажуром вальяжно раскинулось мамино любимое широкое кресло с клетчатым пледом на подлокотнике, а напротив немым укором моей совести возвышалось горячо ненавистное пианино «Weinbach».
Когда делали ремонт в детской, мама настояла на том, чтобы стены покрасили в нежно-салатовый цвет. «Тогда обстановка будет умиротворяющей», – сказала она. Не знаю, умиротворяет ли детей нежно-салатовый колер, но если учесть, что порой от смертоубийства нас отделял всего один шаг, то даже страшно представить, что мы могли учинить друг с другом, если бы стены покрасили в бордовый или какой другой возбуждающий центральную нервную систему цвет.
Мы спали на двух кроватях, стоящих впритык друг к другу. Сонечка была еще очень маленькой, и ее кроватка находилась в спальне родителей. А остальные три девочки – я, Каринэ и Гаянэ – ночевали в детской. Мы с Каринкой спали по бокам, «великодушно» уступив шестилетней Гаянэ стык между кроватями.
– Мне тут неудобно, – жаловалась она, – давайте на этом стыке по очереди спать.
– Ты чего? – округляли мы с Каринкой глаза. – А если во сне ты случайно повернешься и упадешь с высоты?
Наивная Гаянэ с благодарностью смотрела на нас своими большими золотистыми глазами.
– Надо же, – приговаривала она, – как вы обо мне беспокоитесь!
Мы с Каринкой переглядывались поверх ее головы и пожимали плечами – святая простота!
Если Манька оставалась ночевать у нас, то мы ложились валетом: Каринка с Гаянэ на одной кровати, а я с Манькой – на другой.
Здоровый и относительно безопасный сон детей в нашей семье зависел от неукоснительного выполнения одного очень важного условия – нужно было умудриться заснуть до того, как захрапела Каринка. Потому что если сестра завела свою бензопилу, то о сне можно было прямо сразу забыть. Каринка храпела так, что стены ходили ходуном, а напольные массивные часы норовили упасть и разлететься на тысячу осколков. Каринка храпела так, что пограничники с двух сторон армянскотурецкой границы брали друг друга на мушку и стояли так всю ночь в ожидании провокаций с другой стороны. Каринка храпела так, что телескопы обсерваторий планет, вращающихся вокруг ближайшей к нам звезды Проксима Центавра, автоматически поворачивались в сторону Земли, пытаясь вычислить источник такого могучего космического шума.
Но это еще было не все. Несмотря на свой чудовищный храп, моя сестра спала невероятно чутким сном и могла проснуться от малейшего шороха.
Вот представьте себе картину – Каринка спит. То есть как спит – храпит с закрытыми глазами. От ее могучего храпа извергаются вулканы, образуются новые материки, луна, не выдержав такой пытки, собирает свои манатки и уходит за линию горизонта лечить мигрень.
А Каринка храпит и в ус не дует.
И вдруг над Каринкой пролетает малюсенький комарик.
«З-з-з-з-з!» пищит тщедушный комарик, теребя в руках маленький фонарик. Это первый вылет боевого комарика в поисках пропитания.
Но мечты поруганы, премьерный вылет мигом превращается в прощальный, потому что сестра, прервав свой могучий храп, в гигантском прыжке настигает источник постороннего шума, рвет его на микрочастицы и снова ложится спать.
– Рхррррррррррррррррррр, – как ни в чем не бывало продолжает она свой храп с прерванного места.
И все продолжается по накатанной – на островах Океании сворачивается молоко у рожениц, на Солнце начинается новая магнитная буря, Бог, заткнув уши комьями, которые он наспех выдрал из проплывающего мимо облака, ворочается в своей божественной постели с боку на бок и ругается на чем свет стоит: – Чтобы я еще раз, черт меня подери, чтобы я еще раз решился на эксперимент с такой девочкой!
Поэтому, когда сестра шикнула на нас с Манькой, мы тут же замолчали. И честно попытались заснуть до того, как она захрапит. Но тщетно. Каринка поворчала еще чуть-чуть и снова принялась выводить рулады. Да с такой силой, что у нас моментально выветрились остатки сна.
Я какое-то время пялилась в потолок, потом мне это надоело, и я решила считать овечек.
– Авось поможет, – шепнула я себе, крепко зажмурила глаза, представила стадо овечек и начала считать: – Один, два, три…
– Буль-буль-буль, – забулькала Каринка. Овечки мигом разбежались. Я рассердилась и пнула Каринку в бок.
– Мня-мня-хрррррррррр, – отозвалась она.
– Захрмар, – зашипела я, – сто тысяч захрмаров тебе, вот!
Манька заворочалась, повернулась на бок и сунула свою пятку мне под нос. Я подумала и потянула ее за большой палец ноги. Она тут же нашла мою ступню и потянула за мой палец.
Контакт был налажен. Мы принялись терзать друг другу пальцы на ногах. Потом Манька тихонечко нырнула под одеяло и вынырнула с моей стороны.
– Я хотела тебя защекотать под ногой, но потом подумала, что ты рассмеешься, проснется Каринка и убьет нас, – зашептала она мне в ухо.
– Убила бы в момент, – шепнула я ей в ответ, и мы тихонечко захихикали.
– Хрррр! – угрожающе возвысила над нами голос Каринка.
Мы снова замолчали.
Манька завозилась, обняла меня и положила голову мне на плечо.
– Давай поиграем в мечту, – предложила она.
– Давай! – согласилась я.
«Поиграть в мечту» было нашей излюбленной забавой. Суть игры заключалась в том, что мы по очереди называли вещи, о которых мечтали, но которые, по разным причинам, были нам недоступны.
Подозреваю, что так развлекались все измученные дефицитом советские дети!
– Жвачка с малиновым вкусом. Розовая. Пачку. Нет, лучше коробку, – шепнула Манька.
– Которая выдувается большим пузырем? – уточнила я.
– Естественно, – обиделась Маня, – выдувается и громко лопается! Теперь ты давай.
– Платье как у Золушки из фильма «Три орешка для Золушки», – зашептала я.
– С диадемой и туфельками? – уточнила Манька.
– Естественно, – обиделась я, – не в сандалиях же такое платье носить.
– И с красной шапкой с помпоном, которую мне Ба связала, – тихонечко захихикала Маня.
Я прыснула.
– Так, ладно, продолжим. Я хочуууууууу, ммм, цветик-семицветик, вот! – шепнула Манька.
– Тогда сразу проси волшебную палочку, – подняла голову с подушки я, – а то цветик-семицветик – это всего-навсего семь желаний.
– Хрррррррррррррррррррррррр! – заворочалась в постели моя сестра.
Мы замолчали.
– Лааадно, это не считается, давай я лучше другое загадаю, – протянула через минуту Манька, – помнишь, в отделе игрушек мы видели немецкую куклу с сеточкой на волосах и с сумочкой через плечо? Вот такую хочу.
– Которая стоит двадцать пять рублей?! – ужаснулась я.
– Да, – вздохнула Манька, – которая стоит двадцать пять рублей и восемьдесят копеек.
Мы пригорюнились. Одно дело мечтать о несбыточных вещах, таких как коробка жвачки с малиновым вкусом или волшебная палочка, а другое дело – о совершенно реальной немецкой кукле с сеточкой на волосах и с сумочкой через плечо в отделе игрушек. Которую, если не видит продавец, можно взять с полки и даже немного подержать в руках. Можно даже, затаив дыхание, погладить пальчиком шелковистую сеточку на волосах и полюбоваться розовой блестящей пряжкой на сумочке через плечо. Но двадцать пять рублей восемьдесят копеек – это очень большие деньги, и наши родители не могут позволить себе купить такую дорогую игрушку!
– Вот бы мне такую куклу, – пригорюнилась я.
– И мнеееее, – вздохнула Манюня.
Мы притихли. Полежали еще какое-то время с закрытыми глазами. Сон все не шел. Еще бы – сестра выводила какие-то совершенно новые, изуверские рулады. Казалось, что если она еще чуть поднажмет, то наше пятиэтажное здание сложится как карточный домик.
– Нарка, я проголодалась, – шепнула мне на ухо Манька.
– Там в холодильнике жареная курица, – прервала свой храп Каринка.
Была у моей сестры еще одна особенность, которую никак иначе как чудом назвать было нельзя. Если кто-нибудь из нашей семьи не то что говорил, а даже думал о еде, моя сестра тут же оказывалась рядом.
– Пора бы перекусить, да? – спрашивала она опешившего члена семьи и, взяв его за руку, тащила к холодильнику. – Пойдем посмотрим, что можно пожевать.
Мы с Манькой подняли головы с подушки и уважительно посмотрели на сестру.
– Ну ты даешь! – только и смогли выговорить мы.
– Так мы идем есть курицу или как? – села Каринка в кровати.
– Идем, конечно, – заволновались мы.
– Только по кусочку, – грозным шепотом предупредила Манька, – помните, что Тетьнадя сказала?
– Помним-помним, не волнуйся, – зашипели мы ей в ответ.
– Не зря я так долго стояла в очереди, – радовалась вечером мама. – Мне достались две венгерские курочки! Это же не наши советские синюшные цыплята. Из этих двух курочек можно много чего приготовить, о-го-го как много! Можно их запечь со сметаной и грибами, можно отварить рис до полуготовности, добавить туда орехи и специи, а потом начинить этой смесью курочку, и… – Мама осеклась, окинула взглядом своих многочисленных дочерей и прибившуюся к их стайке Маньку, посмотрела на мужа, воззрившегося на курочек голодными очами, поймала свое отражение в зеркале, произвела в уме кой-какие нехитрые расчеты и тяжело вздохнула.
– Ладно, – сказала она, – сейчас мы этих курочек пожарим, одну съедим сразу, а из второй я завтра сделаю чахохбили.
– Ура! – дружно закричали мы.
Итого на ужин каждый получил по куску хрустящей жареной курочки с гарниром из воздушного картофельного пюре и дефицитного зеленого горошка. Остатки курицы под вожделеющими взглядами плотоядных членов семьи были убраны мамой в холодильник.
– Чтобы и завтра вы могли поесть курочки, – воззвала к нашему гражданскому долгу она.
– Лааадно, – вздохнули мы и встали из-за стола.
И вот теперь эта несчастная жареная курица манила нас как магнитом. Мы тихонечко поднялись, чтобы не будить мирно посапывающую Гаянэ, нашарили в темноте тапки и вышли из спальни. Впереди гончим псом шла Каринка. Мы с Маней доверчиво следовали за ней – никто не сомневался в способности сестры найти холодильник в темной квартире с закрытыми глазами.
– Осторожно, тут дверь, – шикала на нас периодически сестра, – здесь стул, не зацепите, а тут угловой диванчик!
– Свет в кухне включать? – спросила я.
– Включим маленький, – предложила Манька, – а то большой свет разбудит твоих родителей.
Мы вытащили из холодильника сковороду с жареной курицей и поставили ее на стол.
– Давайте возьмем по самому маленькому кусочку, – предложила я, – тогда никто не заметит, что мы ели курицу.
– Может, крылышки? – предложила сестра.
– Ага, крылышки! – встала руки в боки Манька. – Во-первых, крылышек два, а нас трое, а во-вторых, где это ты видела курицу без крыльев?
– А может, это вообще не курица! Может, это утка, а мама этого не заметила? – решила блеснуть интеллектом я.
– А что, утки бывают бескрылыми? – покрутила пальцем у виска сестра. – Ты бы лучше молчала, Нарка, тоже мне, ума палата.
Итого мы вытащили из сковороды кусочки куриной грудки и буквально сожрали их, преступно сутулясь и урча от удовольствия.
– Мало, – облизала пальцы Каринка, – может, еще по кусочку?
– По последнему! – угрожающе выпучилась я.
Мы выудили еще по кусочку курицы. Манюня закрыла сковороду крышкой и убрала ее в холодильник от греха подальше.
– Чтобы не дразнила аппетит, – сказала она и села за стол, – что же мы едим стоя, как лошади в стойле, давайте присядем.
Мы с Каринкой присоединились к ней.
– У-у, какая вкуснятина, – урчала Каринка, – всю жизнь бы ела только жареную курицу.
– И жареную картошку, – сказала я.
– Вот, это уже другое дело, – похвалила меня сестра, – чуток поела, и уже мозги стали на место. А то все курица не утка, курица не утка, – передразнила она меня.
– Сама дура, – огрызнулась беззлобно я.
– От дуры слышу, – захрустела куриной косточкой сестра.
– Шшшш, тише вы! – встрепенулась Манька, но было уже поздно.
Дверь кухни распахнулась, и на пороге нарисовался сонный папа. Папа выглядел просто бесподобно – волосы были всклокочены, большие семейные трусы нежного василькового колера воинственно топорщились вокруг тощих бедер, лямка майки съехала с плеча и кокетливо оголила часть волосатой груди. При виде нас он кинул вниз, в область своего многострадального таза, молниеносный взгляд, дабы удостовериться, что семейники на нем сидят как надо, и поправил лямку на плече. Потом открыл дверцу шкафчика с кухонной посудой, спрятался за ней и через минуту вынырнул в мамином фартуке в кокетливый розовый волан по подолу. Мы проследили за всеми его маневрами в гробовой тишине, с курицей в зубах.
– Что вы тут делаете? – Папа на всякий случай еще и втянул живот.
– Ой, Дядьюра, у вас такие же семейники, как у моего папы, – умилилась Маня.
– Так мы вместе их и покупали, – ответил отец, – а вот вы все-таки что тут делаете?
– Проголодались, – проблеяли мы дружно в ответ, – курицу едим.
– Курицу? – испугался папа. – А что маме завтра скажем? – Он прошел мимо нас, вытащил из холодильника сковороду и поставил на стол.
– Мы по маленькому кусочку взяли!
– По мааааленькомуууу, – протянул папа и достал хлеб из хлебницы, – кто-то будет остатки пюре?
– Будет! – обрадовались мы.
Если бы какой-нибудь отчаянный акробат на ходулях в четыре часа утра прошел мимо окон нашей квартиры на третьем этаже, то застал бы дивную картину: за большим круглым столом, во главе с мужчиной в васильковых семейных трусах и фартуке в розовый волан, сидела группа преступных девочек девяти тире одиннадцати лет и, трусливо озираясь на кухонную дверь, доедала остатки курицы прямо со сковороды.
– А что мы маме скажем? – периодически взвывал кто-нибудь, вонзая зубы в очередной хрустящий кусок курицы.
– Что-нибудь завтра придумаем, – хором успокаивали остальные.
Мы, конечно же, отложили порцию маме и спящей без задних ног Гаянэ. Сковороду натерли до блеска кусочками хлеба, кастрюлю с остатками пюре вылизали вдоль и поперек и даже чуть-чуть снаружи.
– Шикарный у нас получился поздний ужин, – тихонечко хихикали мы.
– Да уж, – хмыкнул папа, – поздний ужин плавно перетек в ранний завтрак.
Итого, когда мы ложились в постель, горизонт уже подернулся ранним летним рассветом, а в кварталах с частными домами победно перекликались драчливые петухи.
– Пять минут я еще продержаться смогу, – честно предупредила нас Каринка, – но потом я засну, и тогда уже пеняйте на себя.
– Мы быстренько, – обещали мы с Манькой и закрыли глаза.
В спальне воцарилась тишина.
– Вспомнила, чем отличаются семейники вашего папы от семейников моего, – сквозь сон прошептала Манька.
– Чем? – промычали мы.
– А тем, что у вашего папы трусы в горошек, а у моего – в мелкую звездочку, – сладко зевнула Манька, уткнулась носом мне в плечо и мирно засопела.
– Зато фартук сидел на папе просто бесподобно, – решила постоять за своего отца я.
– Хррррррррррррррр, – отозвалась Каринка. Но никто уже ее не слышал– все благополучно провалились в глубокий сон.
О проекте
О подписке