3. Грустные мысли

«Не каждая горькая пилюля является лекарством.» М. К. Кот «Дневники и записки»

– Илона Олеговна, там курва беснуется, бегает по стенкам кабинета шефа и требует крови. То есть вас.

Ну конечно, чьей кровушки можно требовать, только моей. У меня же избыток, все знают.

“Курва” – это благоверная супруга нашего богоподобного шефа, Светлана Сергеевна, микроскопическая блондинка неясного возраста.

Судя по меткому определению, на побегушках ко мне посылали художника. Очередного какого-то, я их уже не успеваю запомнить. Творческие и одарённые личности долго у нас не живут.

Настоящие, морально устойчивые аборигены, обитающие в других отделах, это наше стихийное бедствие давно именуют “ЭсЭс”. В узком кругу самых стойких и самых живучих (начальники департаментов) жену шефа прозвали “Сук-куба”.

Светлана Сергеевна Сидорова являлась не просто “дражайшей супругой”, она главный спонсор всей нашей компании. Точнее, её бывший муж.

Как они так витиевато дела свои вместе вели, мы не ведаем, и лучше не спрашивать. Спать с этим знанием точно нам будет тревожнее.

Тем не менее факт оставался фактом: белобрысая мелкая “куба” с её шведской-почти-что-семьей являлась главным источником нашего общего благополучия.

Я вдруг вспомнила, как Кот смеялся, когда выслушал мой рассказ о сложной начальственной семейной жизни. Умел он это делать: тепло, заразительно, тихо пофыркивая. Так что я невольно в ответ всегда глупо хихикала. Устоять невозможно.

Натянув свою узкую юбку вместе с образом офисной леди и деловым настроением, я всё размышляла над сказанным мне этим утром.

Уже послезавтра я увижу тебя, друг мой дорогой и незримый. Ощущаю себя героиней неведомой сказки. Не хватает лишь аленького цветочка, благо голос невиданного чудовища у меня уже есть. Словно снова подслушав мои мысли, пиликнул месс телефона. Что там пишет мне голос невидимый?

О нет, это мама!

“Счета. Оплати их сегодня, пожалуйста”.

Да, конечно. О единственной дочери мы вспоминаем, когда нужно за что-то платить. Себе выдала мысленно подзатыльник. Я, конечно, была не права, просто хотелось себя ощутить невозможно несчастненькой. Никто не заставлял меня постоянно оплачивать коммунальные платежи. Мало того, отец был категорически против. Но моё эпическое падение им прямо на голову в планы родителей не входило, хотелось хоть как-то благодарить за проявленный такт и терпение.

Маленькое настенное зеркало, висевшее за дверью моего кабинета, отражало безрадостную картину: Илона Король. Кошка ободранная, если честно. Серый строгий костюм, серые замшевые туфли, серые глазки на сером лице под собранными в тугой хвост серыми волосами. Было бы во мне росту поменьше, сошла бы за мышь, а так – серая цапля.

И это прекрасно, Коту цапля точно не по зубам.

Снова мысли сползали туда, где таился загадочный зверь. Умываться не буду. Нечего мыть, вид у меня как раз тот, что и нужно: небрежно-страдальческий.

Выдохнула, вдохнула, кофе хлебнула, взяла телефон и пошла “солнцу и ветру навстречу”.

Из кабинета под волнующей воображение посетителей табличкой “Генеральный директор издательского дома Луна" (без указания ФИО, что характерно), раздавались отзвуки напряжённого диалога. Если честно – скандала. Если совсем откровенно – истошные вопли и визг.

Ор стоял несусветный, аж стены тряслись. К слову сказать, подобные шоу происходили у нас строго вне рамок рабочего времени, и никто из случайных посетителей “Дома Луны” не рисковал стать свидетелем этого безобразия. В этом “сук-куба” была безупречна. Орала, конечно, она. Причём на два голоса. Очень страшненько, с переливами и весьма выразительными паузами.

Но меня это всё не касалось. Лично со мной они всё равно не сделают ничегошеньки. Даже ругать меня было невыгодно. Поэтому, не испытывая никаких лишних чувств и ведо́мая лишь долгом начальника маленького департамента, я постучала в дверь Ада.

– Илона Олеговна, доброе утро.

Ага, значит, можно войти. Справедливости ради замечу: в нашей компании я – самый юный начальник. О том, что головокружительный взлёт блестящей карьеры мне стоил двух лет жизни в закутке между экраном и креслом, никто и не вспомнит. Конечно, зачем? На поверхности: серая мышь-разведёнка двадцати семи лет, образование – самое высшее, совершенно непрофильное (вы так и подумали). Ещё и вредная бесконечно, заносчивая, вечно “как скажет, так просто хоть иди отмывайся ”.

И всё это – скромная я, разрешите представиться.

– Самого наидобрейшего.

Мой непосредственный начальник человеком был просто волшебным. Невозмутимо-спокойный, всегда улыбающийся, мудрый, похожий на Деда Мороза. Густые белые волосы, окладистая гладкая борода безупречной формы. Такие же усы, как будто игрушечные. Разглядывать его было сплошным удовольствием, тем более что он не смущался и позволял. Одно было плохо в нашем директоре – его… да, вот это, что воздуху в лёгкие набирало и точно сейчас завизжит.

– ПОЧЕМУ?!

– Так сложилось? Может быть, расположение звёзд?

Хотелось спросить ещё: "Вам водички?", но я сдержалась. Ведь я молодец!

– Светик, солнышко, посмотри на неё. Девочка за неделю спала всего раза три. Мне иногда даже кажется, что в нашем издательстве только один человек и работает. И это – не я.

“Светик, солнышко” подлетела ко мне, как разъярённая собачонка. Маленькая и злющая, росточком она не дотягивалась до моего плеча, невзирая на внушительные каблуки. Кругленькая, гладенькая такая, ботоксная, очевидно. Глазки кукольные, губки – чудо, как хирургически вылеплены. И реснички – луп-луп.

В руках у меня пиликнул входящим сообщением телефон. Перевела взгляд на шефа. Тот, улыбаясь, кивнул: ну вот, душка же. Прочитала, и сразу же стало так всё… параллельно. Да горите вы всё тут, ей-богу. Я переживу.

“Что тебе подарить? Только не вертолёт, в багаж самолета он не поместится”.

Надо же, Кот это помнил. Завтра мой день рождения.

Выдохнула, улыбнулась, снова встретилась взглядом с Пал Палычем. Кажется, мы понимали друг друга. О чём там эта… громкая женщина мне вещала?

– … тираж был заявлен и не вышел! Макет мне не прислали на утверждение. Где?!

– Вы это о чём сейчас? Всё штатное расписание согласовано в понедельник на планёрке вот здесь, в этом кресле. Мне Павел Павлович всё подписал и отправил на вёрстку. В пятницу будет тираж.

Я прекрасно знала, о чём это чучело тут вопило. Ей хотелось открыточек. Очередная провальная миссия, уже оплаченная. Вот только одна оговорка прискорбная: художников лишних у нас просто нет. Миша-дизайнер в ответ на моё предложение подзаработать пригрозил суицидом с особой жестокостью, а само́й рисовать мне сейчас просто некогда. Пусть “сук-куба” берёт и малюет открыточки. А мы их издадим ради смеха. Я посмотрела на шефа. Тот молча плечами пожал.

– Паша?! Мы же договаривались!

– Солнышко, не начинай.

Их дальнейший диалог интересен мне не был. Отодвинула кресло, присела, махнула рукой им: мол, продолжайте, не отвлекайтесь, я тут посижу, и набрала ответ для Кота.

“Хочу котика”.

Отправила, перечитала и поперхнулась от смеха. Я сегодня просто звезда юмористического жанра. Надо же было такое сморозить! Кот там, наверное, обтекает, сидит от двусмысленности и глубины моей фразы. Даже что-то уже отвечает.

“Хорошо, что я знаю тебя, Люсенька-фантазерка. Живого не обещаю, да он тебе и не нужен. Жди”.

– Илона Олеговна, а заготовок у нас там нет тематических?

– Поросят в красных бантиках? Пока ещё нет. И художники наотрез отказались от замысла нашей заказчицы. Два раза уже отказались, один раз уволились.

Шеф почему-то обрадовался. Я, за компанию тоже.

– Видишь, милая? Я же говорил тебе, мы не специализируемся…

И тут мне вдруг стало душно, юбка узкая, что ли? Голова закружилась, светлые стены кабинета причудливо изогнулись.

– Павел Павлович, можно я всё же пойду?

Медленно поднялась на ногах, внезапно ставших мягкими. Всё вокруг поплыло, ускользая из рамок сознания.

– Что с вами, Илона? – звучало так странно… как будто бы эхом далёким. И правда, что это со мной, подскажите?

Чёрные створки разума быстро захлопывались. Тело моё несуразное, совершенно расслабившись, грохнулось на пол. Последняя мысль была: “Телефон! Там же Кот!”

И всё пропало.

◆◇◆

Не могу я сказать, что больничная койка со мной не знакома. Старинные мы приятели, даже друзья. Приходить в себя, разглядывая традиционно-голубенькие больничные стены и потолок, мне уже доводилось не раз.

– Общее переутомление, синдром хронической усталости, миалги́ческий энцефаломиели́т, недостаток веса, возможное обезвоживание.

Какие прекрасные слова. И знакомые. Хотя с недостатком веса я и не согласна, это кость у меня просто тонкая. Открыла глаза.

– О! С возвращением вас, несравненная наша Илона Олеговна.

Антошка – засранец. Мой бывший одноклассник и невролог в городской больнице.

– Абрамов, скажи, я жить буду?

Смеётся. В последнее время меня окружают невероятно весёлые мужики.

– Ты зачем, расскажи мне, так стремишься на кладбище, Лёль?

Он сел на край кровати, листая мои документы, нахмурился. Жестом отпустил медсестру.

Что мне было ответить? Как дошла я до жизни такой? Особенно и не стремилась, так вышло. Я искренне рада была видеть старого друга. В школе у нас была просто роскошная компания: трое парней и мы, три подружки: Оля, Лёля и Муля. Ольга Янина, Илона Король и Мария Ульянова. Как давно это было…

– Ты не ответила. Сама-то понимаешь, что это тупик?

Суровый Антошка воинственно встряхнул моей картой. Понимаю ли я? Да я не хочу даже думать об этом.

Два года назад я потеряла ребёнка, а мой гражданский муж просто выкинул то, что осталось от гордой и амбициозной меня, на помойку. Я лишилась всего: дома, работы, карьеры, семьи.

Больно. Мне всё ещё больно. Падать с неба на грешную землю всегда неприятно. Спасибо родителям, сдохнуть не дали. Ругали, корили, требовали срочно всё бросить и ехать с “мужем” мириться. Смешные мои старики, они верят в любовь и всякую ерунду типа верности. Нет этого больше. Вымерли как динозавры высокие чувства.

– Антош. Не скрипи, и так тошно. Когда я могу уходить? Отпусти меня, ты же сила.

– Даже не думай. Десять дней постельного режима, капельницы и уколы из чистой моей вредности. Назначу тебе витамины и буду смотреть, как ты мучаешься. Пока свой хвалёный разум не включишь. Лёль, сколько можно? Третий год пошёл.

Я застонала громко и жалобно. Только не это!

– Антошечка, миленький! Так и я тоже об этом! У меня послезавтра свидание, понимаешь? Настоящее,без дураков. А я тут, у тебя в заточении.

Мой личный невропатолог очень внимательно изучал пациентку – меня. Участливые тёмные глаза, знакомые с раннего детства, словно искали на жалком лице следы неизлечимых болезней. Он после школы почти не изменился, только вырос, возмужал, стал даже солидным.

О! Я и не заметила: на правой руке у Абрамова красовалось широкое гладкое золотое кольцо. Вот так и живём: соратники детства, в одном даже городе, а ничего друг о друге не слышим, не знаем.

Он тяжко вздохнул.

– У меня два условия. Завтра вечером я тебя выпускаю из больницы, но лишь до понедельника. Утром в приёмном покое быть как штык.

– А второе?

Антон улыбнулся, вставая.

– Как только тебя от нас выпишут, а это будет в ту пятницу, везу твоё бренное тело домой переодеться и забираю к нам с Мулей на семейную дачу, на все выходные.

– Что?! Погоди, вы?! Ну вы даёте, Абрамыч. Ты меня просто убил!

– Всё, отбой, дорогуша, остальное обсудим потом.

Антон выключил свет, оставляя меня бурлить мыслями в темноте, как кофейник, тихонечко засмеялся и вышел, осторожно закрыв за собой дверь.

Надо же, непримиримые наши враги Муля с Абрамычем поженились? Невероятно! И как они умудрились не придушить друг друга прямо в ЗАГСе?

Тихо в палату вошла медсестра с целой охапкой шприцев. Этот гад не оставил идею измучить меня терапией. Вытерпев все издевательства, несчастная пациентка Илона очень быстро уснула под действием успокоительных. Телефон мне медсёстры обещали отдать только утром, даже поклялись, что заряженным. Дескать, по личному распоряжению зав. отделением.

Кто такой был этот таинственный “зав”, я не знаю, но придётся поверить ему просто на слово.

◆◇◆