Глава 7

Этим же днем мать Бенедикта вывела меня из гостевой кельи и повела за собой куда-то вглубь монастыря. Удивительно, но на пути мы не встретили ни единой живой души – возможно, монахини просто молились или трапезничали. Мы миновали длинные коридоры и вышли на открытую каменную галерею, поддерживаемую толстыми колоннами бежевого цвета, из которой открывался вид на просторный внутренний дворик, сейчас пустующий, а летом, как объяснила мне настоятельница, наполненный цветущими розовыми кустами в кадках. Но наш путь лежал дальше, мимо фруктового сада, что кормил монастырь своими плодами, огорода с пряными травами – туда, где возвышалась каменная башня, одной своей стороной вписанная прямо в скалу.

– Вот уже много веков монастырская библиотека располагается именно здесь, – сказала мать настоятельница, отпирая тяжелый старинный замок одним из ключей, что висели у нее на поясе. – Это было сделано после одного из крупных пожаров, чуть было не уничтоживших ценные книги. Здесь же они в полной безопасности, а ключ от башни есть только у меня.

Мы вошли в круглый холл, залитый узкими полосками света, проникающего через крохотные окошки под потолком, и стали подниматься по витой каменной лестнице.

– Библиотека разделена на ярусы, – мать Бенедикта, по мере того как мы забирались все выше, объясняла мне, как все здесь устроено. – На самых нижних ярусах располагаются книги, что сестры читают чаще всего. Верхние ярусы отданы под самые древние и ценные книги.

– Вы из них столько знаете о вампирах? – вырвалось у меня невольно, и я тут же устыдилась своей несдержанности.

– Не только, дитя. Мы обязательно поговорим с тобой об этом, но чуть позже. А пока, – мы вышли на просторную круглую площадку, расположенную на самом верху, – осмотрись, здесь ты будешь жить.

Я с любопытством рассматривала свое новое жилище. Над моей головой высилась темная крыша башни, поддерживаемая огромными круглыми балками, потемневшими от времени. Маленькие окошки, расположенные по ее периметру, были забраны специальной сеткой, защищающей помещение от незваных пернатых жильцов. В стороне от лестницы, по которой мы поднялись, стояла узкая кровать, рядом с ней – стол с кувшином воды на нем, и подносом, накрытым белым полотенцем. Имелся здесь и стул, сиротливо застывший в простенке между окнами.

– Единственное, о чем я тебя попрошу – не пользоваться свечами. Они опасны для наших книг.

– Хорошо, – я кивнула, принимая ее слова.

– Еду, как и воду, тебе будут оставлять около входа раз в день, по утрам. Грязную посуду и сменное ведро будешь выносить туда же, вечером.

– Какое ведро? – я с недоумением огляделась и, заметив его под кроватью, покраснела, догадавшись о его назначении.

– Сегодня отдыхай, а завтра я загляну к тебе, и мы подумаем, чем ты могла бы заниматься, – матушка ободряюще мне улыбнулась. – Попробуй помолиться Всевышнему, дитя, и испросить для себя его милости. Для той, чье сердце открыто ему, не нужен святой крест, достаточно и горячей молитвы, запомни это.

Мать Бенедикта давно ушла, я в все продолжала сидеть на жесткой узкой кровати. Плакала, глотая слезы, и молилась, молилась…

*****

Так началась моя жизнь в этом уединенном монастыре. Как я узнала позже, проживало в нем около пятидесяти сестер, многие из которых дали вечный обет молчания. А еще, сестры, в основном пожилого возраста, не были любопытны. Что ж… это меня вполне устраивало. По утрам я неизменно находила перед дверью поднос с едой и кувшин воды, а вечером выставляла пустую посуду и то самое ведро. Мне было неудобно и стыдно, но я понимала, что другого мне предложить пока не могут, и не роптала.

Короткими зимними днями, пока позволял свет, лившийся в узкие окна, я изучала библиотеку и по просьбе настоятельницы занималась составлением каталога особо редких книг. За эту работу я взялась с особым воодушевлением, надеясь, что найду в них что-то о вампирах, а еще о том… как замедлить свое превращение в проклятое чудовище.

– Едва ли ты найдешь там что-то новое о вампирах. А вот что касается рецепта снадобья, способного тебе помочь остановить изменения… думаю, шанс есть. У нас собрано много старинных травников, – в один из поздних вечеров мать настоятельница в очередной раз повела меня в купальни, располагавшиеся в одной из пещер естественного происхождения, где из земли бил ключ, образовывавший небольшое озерцо с ледяной водой. Но рядом всегда стоял чан с горячей водой и несколько дубовых бочек, в которых и проходило мытье. Я с блаженством залезла внутрь одной из них и откинула голову назад, отчего мои волосы темным волнистым водопадом рассыпались почти до земли.

– Откуда же Вы столько знаете о них? – спросила я, с любопытством смотря на мать Бенедикту, которая стояла напротив, устремив взгляд куда-то вдаль.

– Однажды, очень давно, я встречала существо, подобное тому, кто тебя укусил.

– Что? – я резко выпрямилась в воде. – Получается, он не единственный? Есть и другие?

– Думаю да, Алиана, – мать Бенедикта надолго замолчала, но я не торопила ее, зная, что она обязательно продолжит свой рассказ. – Тогда я только что потеряла своего единственного сына… Наследника нашего рода. Мой муж умер задолго до этого, и все свои надежды я возлагала на Эдгара. Мечтала, как он вернется со службы и встретит достойную девушку, из такого же древнего рода, как наш. Потом у них появятся дети, и в нашей семье вновь зазвучат звонкие голоса и топот маленьких ножек, а роду перестанет грозить исчезновение… А потом… я получила письмо от его командира. Мой Эдгар погиб, защищая товарища от вражеского клинка.

Помню, я пришла в себя уже в спальне, и испуганные слуги сказали, что у меня случился удар, когда я прочла то письмо, но лекарь вовремя приехал и спас меня. Я лежала, равнодушно глядя в потолок, и думала: зачем? Почему я все еще живу? Для кого? Мой дух был слаб, Алиана. Он не хотел бороться. Той ночью я встала, оделась без помощи горничной и тихо вышла из особняка. Я не собиралась возвращаться. Долго шла, пока не оказалась на каком-то мосту. Стояла, вцепившись в перила и смотрела на темную, бурлящую воду. Оно было так близко… избавление. Только отцепить руки, и вода сомкнется надо мной…

Мать настоятельница вновь замолчала, а я невольно вздрогнула несмотря на теплую воду, в которой сидела. Не об этом ли размышляла я сама совсем недавно?

– А затем, – продолжила она свой рассказ, – я встретила ее.

– Кого? – холодея от ужаса, спросила я.

– Леди. Вампира. Она была так красива… Какой-то особенной, притягательной красотой, которую почувствовала даже я, женщина. Было в ней что-то такое, что заставило меня обернуться, и на время позабыть об обрушившемся на меня горе. Ее облик, чарующий голос… Но главное, слова, что она говорила мне. «Ты уверена, что это выход? – спросила она. – Что ты хочешь закончить свою жизнь именно так, больше ничего не познав в бесконечном полотне бытия?» – мать Бенедикта повернулась ко мне. – Она могла бы убить меня, утолив свою жажду. Но не сделала этого. Не из жалости, нет. В ней не было жалости ко мне, лишь равнодушный, потусторонний холод существа, которому доступно гораздо больше остальных смертных.

Та встреча, Алиана, изменила всю мою жизнь. Вернувшись под утро домой, я уже знала, что буду делать. Написала письмо королю и, получив его благоволение, уединилась в монастыре, в служении Всевышнему. Я никогда и никому не рассказывала об этом… кроме тебя.

Я молчала, потрясенная и тем, что рассказала мне мать настоятельница, и тем, что она решила открыться именно мне. Как будто услышав мои мысли, она вновь заговорила:

– Я рассказала тебе это дитя для того, чтобы ты знала. То, какими мы станем в итоге, определяет не наша суть, а наш дух. Ты понимаешь меня?

Я кивнула. Сейчас я как никогда была полна решимости остаться самой собой… настолько, насколько это вообще было возможно.

*****

Я жила в монастыре уже около месяца, когда матери Бенедикте привезли письмо из столицы. Я видела посыльного, которому сестры открывали ворота. Сердце сжалось – неужели я скоро узнаю, что происходит дома? Да, еще в первые дни моего пребывания здесь, я спросила мать настоятельницу – нельзя ли как-то узнать о том, что говорят о произошедшем со мной в столице? Ведь по традициям, муж должен был представить жену ко двору, к тому же, вряд ли моя семья не нанесла бы графу Корнуаю визит после свадьбы. Или мы не поехали бы к ним – таков был обычай. Но главное, о чем я хотела знать больше всего – правда ли, что я убила виконта? Эта неизвестность мучила меня днем и ночью, заставляя подолгу лежать без сна, глядя в темный потолок над головой, и слушать завывание ветра меж деревянными балками. А еще… еще во мне теплилась надежда, что если я ни в чем не виновата, то смогу отправить весточку семье, по которой я очень скучала, особенно по сестре.

– Вряд ли ты убила его, Алиана, – покачала головой мать Бенедикта, – но даже если так, для всех будет лучше, если ты не будешь встречаться с семьей.

Видя мои поникшие плечи, пожилая женщина погладила меня по голове, мягко привлекая к себе.

– Поплачь, дитя, поплачь, и тебе станет легче. А я подумаю, как узнать, что о тебе говорят в столице. Живет там моя давняя знакомая, бывшая фрейлина покойной королевы. И если она еще жива, то наверняка знает, что происходит при дворе.

…Мать Бенедикта появилась в библиотечной башне, когда ночь уже полностью вступила в свои права, и лишь неодобрительно покачала головой, когда я темной тенью бросилась ей навстречу, сгорая от нетерпения узнать новости из столицы.

Она спокойно, с достоинством, прошла мимо меня, подавая пример терпения, медленно поднялась по лестнице, и лишь оказавшись на самом верху башни, наконец, заговорила.

– Как я понимаю, посыльного ты видела и теперь хочешь узнать, что было в письме, которое он привез.

– Да! – я села на кровать, сцепив дрожащие пальцы рук. – Что-нибудь удалось узнать? – я и хотела услышать ответ, и одновременно страшилась этого.

– И да, и нет, – ответила мать настоятельница, тяжело вздохнув. – Элоиза написала, что по ее сведениям, семья графа Корнуай, включая его самого, молодую жену и племянника, сразу же после свадьбы отбыла за границу.

– Что? – я непонимающе уставилась на нее. – То есть как отбыла? Что это может значить?

– Это значит, дитя, – проговорила мать Бенедикта, медленно перебирая аметистовые четки, – что тебе не стоит корить себя. Вампир еще жив, и он решил скрыться, чтобы не было лишних вопросов.

– Да, но моя семья…

– Скорее всего, им прислали от имени графа письмо с извинениями. Возможно, вампир сам съездил к ним, чтобы заверить, что ничего странного в вашем скором отъезде нет.

Я замолчала, обдумывая сказанное. Могло ли такое быть? «Могло, – горько шепнул кто-то в моей голове. – Особенно если он, помимо извинений, привез им щедрые подарки».

– Мне жаль, Алиана, – из невеселых мыслей меня вывел голос матери настоятельницы. – Скорее всего, из этой заграничной поездки ни ты, ни старый граф уже не вернетесь. Уверена, вампир сумеет обставить это как несчастный случай, о чем и напишет твоей семье.

– Когда это произойдет? – глухим, показавшимся мне чужим, голосом спросила я. Как Эния отнесется к известию о том, что ее старшая сестра умерла? Наверняка будет сильно горевать, ведь мы были очень близки…

– Кто знает, – матушка смотрела на меня, и в ее лучистых глазах я видела искреннее сочувствие и тепло, которых мне так не хватало последнее время. – Вероятно, уже скоро…

*****

Но вскоре совсем другое заняло все мои мысли, отодвинув тоску по семье на второй план – туда, где эти воспоминания, причиняющие невыносимую боль, лежали, дожидаясь своего часа. Мои изменения начались. Да, я знала, что рано или поздно это произойдет, мать настоятельница предупреждала меня. И все же, оказалась совсем не готова. Обычно, встречая мать Бенедикту, я кланялась, целуя протянутую мне руку. Таков был обычай, и я следовала ему неукоснительно, как и другие монахини. Вот и в это утро, когда она заглянула ко мне, я почтительно склонилась, намереваясь поцеловать протянутую мне руку, и тут же дернулась назад, зашипев от жуткой боли, как от ожога.

– Что… – мать настоятельница недоуменно посмотрела на меня, прижимающую руку к груди, перевела взгляд на четки, обвивавшее ее запястье, и в ее глазах отразилось понимание. – Тебе становится хуже, – констатировала она. – Поторопись, дитя, нужно поскорее найти рецепт снадобья, что может помочь тебе остановить, или хотя бы замедлить изменения.

Следующие дни я с рассвета до заката сидела в библиотеке, уходя оттуда лишь для того, чтобы перекусить, и без сил рухнуть на кровать. Аппетита не было, вместо этого мне постоянно хотелось пить. А еще я вдруг осознала, что слишком остро стала чувствовать запахи и лучше видеть в темноте. Иначе как бы я смогла читать книги без свеч, уже в сумерках? Потрясенная этим открытием, я свернулась калачиком и горько заплакала. Глупо было надеяться, что мать Бенедикта ошибается, и я не стану вампиром.

Не знаю, сколько я так лежала, жалея себя. Слезы давно высохли, оставив на щеках соленые разводы, когда я села на кровати, вцепившись пальцами в жесткое деревянное ложе. Кроме меня самой, мне больше не поможет никто. Только в моих силах попытаться что-то изменить. И я либо успею – до того, как окончательно превращусь в чудовище, либо нет. Как деревянная кукла на шарнирах, я медленно поднялась и направилась к башенной лестнице. У меня нет времени на сон. Мне нужно искать дальше. Войдя в круглый зал, залитый лунным светом, я обвела взглядом тысячи талмудов, что стояли на стеллажах и, тряхнув головой, двинулась к очередному из них. Поиски предстояли долгие.