Он сник, но возражать не стал. Слабость взяла свое, и он вернулся в кровать. Я поцеловала его на прощанье и ушла.

В воскресенье Диме стало лучше настолько, что он настойчиво приглашал меня остаться на ночь, но я так и не выбралась. Даже нашла подходящий предлог – в понедельник мне снова нужно было в школу, на этот раз на консультацию перед экзаменом. Там я и столкнулась с Зоей. Точнее, она сама подсела ко мне.

– Привет, – она казалась все той же миловидной и робкой хрупкой девочкой. Такая ни за что бы не порешила троих человек. Она и нож-то в руках не удержит.

– Привет.

Зоя приветливо улыбнулась. Кажется, она и впрямь мне симпатизировала.

– Как дела?

– Плохо, – откликнулась я, состроив грустную гримасу. – Ты же слышала: на днях умерла моя тетка. Говорят, будто она в припадке эпилепсии зарезала себя, – я внимательно следила за ее реакцией. Когда приходил Лестер, в классе ее не было. Значит, она должна была, мягко говоря, удивиться. Но удивленной Зоя не выглядела – скорее расстроенной.

– Ох… Верочка, мне так жаль, – она ласково дотронулась до моего плеча.

– Спасибо. Правда, не знаю, что мне теперь делать…

Я горестно вздохнула.

– Ты любила её? – тихо спросила Зоя.

Глаза её, и без того большие, казались необъятными озерами, полными сострадания и любви.

– Ты не представляешь, как! – я даже не заметила, что повторила излюбленную Димину фразу. Потом громко всхлипнула и сделала вид, что едва могу удержаться от рыданий.. – Мне так не хватает её! Кто бы это ни сделал, он должен ответить!

Я принялась рассказывать, как любила тетку, с удовольствием наблюдая, как Зоя бледнеет. Услышав, что мы с Ульяной вечерами напролет болтали по душам, она стала белее своей шифоновой блузки.

– Но, если не ошибаюсь, вы впервые увиделись после разлуки всего несколько дней назад, – возразил голос у меня за спиной.

Я подпрыгнула на стуле. За последней партой, прямо позади нас, сидел Лестер. Одет он был также, как в моем сне – в темно-синий бархатный сюртук с золотой вышивкой и белоснежную рубашку. Волосы забраны в низкий хвост. В глазах пляшут задорные искорки.

– Ты что здесь делаешь?

Я завертела головой по сторонам. Его кто-нибудь еще видит? Класс был почти пустой, звонок еще не прозвенел. Зоя смотрела прямо на него.

– Здравствуйте, – тихо поздоровалась она.

Ну слава Богу.

– Привет. Я следователь, – сказал Лестер, глядя ей в глаза. Потом повернулся ко мне. – Так ты говоришь, снова увиделась с теткой только накануне смерти?

– Ага. И теперь не могу простить себе, что не успела сказать, как ценю ее.

На его губах заиграла зловредная усмешка.

– Настолько ценишь, что ушла из дома, когда она приехала?

Зоя мелко задрожала, переводя взгляд с меня на своего хранителя. Интересно, она вообще его раньше видела?

– Я ушла прогуляться. Скажи… скажите, господин следователь, – поправилась я, всем видом показывая, что он такой же следователь, как я королева Великобритании, – а что, вы, собственно, здесь делаете?

– Видишь ли, я тоже ушел из дома. Прогуляться. По школе. Прогуляешься со мной?

Я посмотрела на Зою. Судя по виду, она была на грани обморока. Ладно, пусть разбирается с этим сама. Я вышла из класса вслед за Лестером.

– Сейчас прозвенит звонок.

– Не прозвенит, если мы не захотим, – он щелкнул пальцами, едва мы оказались в коридоре. – Или если я не захочу.

Он выжидательно уставился на меня, я на него. Мы стояли посреди пустого школьного коридора – в школе, кроме нашего класса, больше никого не было, – и ждали друг от друга неизвестно чего. Я нарушила тишину первой.

– Что тебе нужно?

– Думаю, ты хотела бы по крайней мере узнать номер моего мобильного.

– Да ладно. Ты за этим пришел?

– Строго говоря, я не приходил, а просто появился у тебя за спиной.

– Очень смешно.

– Так тебе нужен мой номер?

– А он у тебя есть?

– Почему бы и нет? Я же не доисторический человек, вполне могу нажать на кнопочки, чтобы связаться с людьми в любой точке земного шара.

– Мне не нужен твой мобильный. Если ты так беспокоишься о моих желаниях, пожалуй, есть одно – убери от меня Зою.

– По-моему, она тебе не мешает.

– Она мешает мне, – сдержанно возразила я, чувствуя, как от злости у меня начинает звенеть в ушах. – Позавчера она просто так отравила моего парня. А если в следующий раз она отравит моих родителей?

– Она связала тебя по рукам и ногам, – прошептал Лестер, будто сам себе не верил.

– Представь себе! Разве это не то, чего ты добивался? Ты должен быть очень доволен собой!

Он ухмыльнулся.

– Вполне.

– Я не понимаю! Неужели Богу так весело связывать зло и добро и смотреть, что из этого получится?

– Бога нет, – спокойно сказал Лестер. Его голос прозвучал слишком громко в пустом коридоре. – И никогда не было. Я долго живу – дольше, чем ты думаешь. И если я в чем-то и уверен, то только в одном – нет ни Бога, ни дьявола. Мы одни в этом мире.

Я вгляделась в его кукольное лицо. Кажется, последняя фраза причинила ему самую настоящую боль.

– Если нет ни Бога, ни дьявола, значит, и абсолютного зла тоже нет, и ты малость промахнулся со своей теорией.

– Думаешь, ты – абсолютное зло?

Опять эта игра «кто задаст больше вопросов за раз». Ладно, я почти научилась в нее играть.

– А разве не ты утверждал это пару дней назад?

– Не думаю, что именно это.

Я в бессилии стукнулась затылком о стену.

– Кто-то из нас просто сошел с ума. Вот и все объяснение.

Он негромко рассмеялся.

– Если один из нас сойдет с ума, моя радость, второй разнесет полгорода. Или полстраны. Или полмира. Да хоть всю галактику, – он развел руками, будто предоставлял мне право действовать на свое усмотрение, – начинай, если руки чешутся что-то изменить.

Я молчала. Он изучающе меня разглядывал, всем видом давая понять, что любая моя реакция его ничуть не огорчит.

– Поведай мне о своих рассказах.

– Рассказах… Ты же и так знаешь. Это даже не рассказы. Так, отрывки. Фантазии.

– Ах, только отрывки. Я думал, дело уже до романов дошло.

– Нет.

Я сложила руки на груди. Если он высмеет еще и это, у меня в жизни вообще ничего хорошего не останется. Ничего по-настоящему моего.

– Если ты кому-нибудь про это и расскажешь, то только мне, – сказал Лестер.

– Почему?

Он пожал плечами.

– Потому что это я, а это ты. Потому что пока мы тут стоим, вселенная остановилась. Время не идет, уроки не учатся. Красота. Хочешь посмотреть на застывшие лица одноклассников? Они забавные.

Я покачала головой.

Лестер тоже прислонился к стене рядом со мной и сложил руки на груди. Я заметила, что от него вообще ничем не пахнет. Никакого, даже мимолетного запаха.

– Ну, – тихо произнес он. – Я хочу послушать.

Я по-прежнему молчала, вспоминая, сколько исписанных тетрадей ежегодно улетали в мусоропровод. Мне казалось, из-за них меня точно когда-нибудь упекут в психушку.

– Тебе не нравится мир таким, какой он есть, верно? – не повышая голоса, подсказал Лестер.

Чтобы не быть с ним на одном уровне, я опустилась на корточки и обхватила колени руками. Так у меня было хоть немного личного пространства.

– Никогда не нравился, – призналась я еле слышно. – Сколько себя помню. Мне просто не хотелось в нем жить. Он какой-то… неправильный. Люди неправильные. Одинаковые. Иногда во мне поднимается – не знаю. Упрямство, что ли. Протест. Тогда я пишу. Просто чтобы не потерять свой мир, каким я его вижу. Я в нем как в коконе из собственного воображения.

– А как все началось?

– Не помню… сначала я, вроде, придумывала другую концовку для мультиков, которые смотрела – мне не нравилось, как они заканчивались. Потом была собака…

– Собака?

– Ненастоящая. Мне хотелось собаку, родители не покупали, и я просто придумала, что у меня есть собака. Придумала, как нашла ее на улице, у нее было два черных пятнышка на мордочке, одна лапка короче другой. Потом придумала, что она немного пожила у меня и ушла на улицу. И умерла.

– Ай-яй-яй.

– Потом была девочка… ее я тоже придумала. Она очень любила одного мальчика. Мне было лет двенадцать, и я очень верила в любовь. Да… Ты же и сам, наверное, это знаешь. Я записывала все, что приходило в голову, оно было для меня настоящим. Когда уставала писать, жила почти только в фантазиях. Я не думала, что так не бывает, или что этих героев нельзя увидеть и потрогать. То, что их не было в действительности, не значило, что их не было совсем. Это было в моей жизни, и довольно. Мне хотелось уйти от реальности – я уходила. Хотелось писать – я писала. Это была целая вселенная, а я в ней – центром и Богом. Я была всем.

– И что изменилось?

Я вздохнула. В груди было больно от каждого следующего слова.

– Не знаю. Пару лет назад для меня писать было, как дышать: я не задумывалась, как это делаю. Потом перестало получаться, я стала думать над словами. Чтобы они не повторялись и чтобы было красиво. В общем, стала думать больше о том, как оно звучит, чем о том, зачем я это делаю. А потом я встретила Диму.

– И что?

– Ну что-что. Поверила в то, что это он. Типа, знаешь, во что все девочки верят. Вечная чистая любовь.

– Что, любовь оказалась не такой уж чистой? – усмехнулся Лестер.

– Она оказалась не такой, как я думала. Но мне с ним все равно повезло.

– Да-да, Дима замечательный, умный, красивый, добрый, что там дальше по списку? Ты так часто про себя это повторяешь, что я сам уже готов на нем жениться.

– Ты слышишь чужие мысли?

– Не всегда. Но у тебя на лбу просто бегущая строка.

Я подняла голову.

– Чего?

– Ничего. Продолжай.

– Я все уже рассказала. Раньше я жила, чтобы писать. Даже просто начну жить в собственной вселенной? Потом решила, что необязательно умирать для этого, можно ведь представить. Например, что нет никакой школы, а вокруг только зеленые поля, над ними красивые пурпурные облака, похожие на птиц.

– Не получается?

– Что?

Лестер постучал костяшками пальцев по стене рядом со мной.

– Не получается школу заменить лугом?

– Я же тебе русским языком говорю…

Он махнул рукой.

– Все с тобой понятно. Твоя исповедь утомляет, радость моя. Если расписать это, выйдет не меньше трех страниц. У меня бы рука отсохла.

– В твоих силах сделать так, чтобы я тебя больше никогда не утомляла, – я поднялась на ноги.

– Ну уж нет.

– Ну уж да, – я решительно направилась к классу. – Кстати, а как Зоя узнала, что я разочаровалась в Диме?

Лестер пожал плечами, направился к двери женского туалета и с абсолютно невозмутимым видом прошел сквозь неё.

– Не имею ни малейшего понятия.

– Просто, чтобы ты знал: на эти фокусы ведутся только дети.

– Ваша связь день ото дня становится сильнее, – донеслось из туалета. – Ей уже не нужно находиться рядом, чтобы перенять твои желания.

– И что мне с этим делать?

– Подумай над своим поведением и постарайся изменить…

– Себя?

Лестер вернулся в общий коридор.

– Этого я сказать не могу. Попробуй изменить себя и посмотри, что будет.

Я замерла между ним и классом, не зная, куда податься. Из всех людей в мире больше всего я однозначно злилась на него.

– Но почему я? Я же не настолько злая!

Лестер прищурился.

– В тебе слишком много скрытой ярости. Я бы не протянул с тобой и дня.

– Спасибо.

– Скоро ты сама убедишься, что готова уничтожить полмира.

– К счастью, это мне не под силу.

– Кто знает, радость моя… кто знает. Хорошего тебе дня.

Щелчок неестественно длинных бледных пальцев – и я услышала отголоски отзвеневшего звонка. Урок начался, а Лестер исчез.

Вспоминая этот разговор, я улыбаюсь. Его фокусы никогда меня не пугали. С ним было легко. Часто мы балансировали между насмешками и бесконечными дискуссиями, из которых никто не выходил победителем. И все же он, циничный, резкий, ни к месту веселый и почти никогда настоящий, по-своему мне нравился. Я могла сказать ему все.

Он понимал меня.