Разобрав все эти обстоятельства, и зная что укрепление было сделано как временное для складки провианта доставленного морем на все укрепления северного нагорного Дагестана и постройки самой жалкой, комендант потерял надежду и дух и предложил штабс-капитанам Болотникову и Бибанову, прибывшим с подвижными транспортами за провиантом для Шуры, еще прежде происшествий в этом укреплении сдаться. Бибанов и Болотников его арестовали и приняли начальство оба вместе. 11 дней они отбивались от 25 тысячной партии в укреплении, построенном на живую рукубез фланговой обороны с 3 орудиями из коих два были без лафетов и лежали на валу припертые бревнами. На самом гласисе валялись тела Акушинскихсмельчаков бросившихся на приступы. 9 приступов были отбиты. Но что спасло и гарнизон и укрепление это бунты провианта за которые уходили все когда татары стреляли из ружей, которые были поставлены от рва в 200 шагах. Видя, наконец, огромную потерю свою Акушинский кадий выдумал своего рода апроши из мелкого фашиннику, они вывели возвышенность параллельно одному из фасов укрепления и встав безопасно от огня гарнизона они задние фашины перебрасывали через и таким образом, вся гора подавалась вперед. Мы застали это Молу в 30 шагах от рва и если бы мы не пришли, часа через 4 дело было бы кончено. Генерал решился укрепление упразднить 90 тысяч провианта сжечь, орудия чугунные заклепать и заколотить, парк артиллерийской разобрать казаками. Так окончилось 17 ноября, 180 душ переселенцем были посажены на корабль и отправлены в Астрахань, пока их сажали мы сожгли провиант и укрепления. 18-го выступили к Озену. 19-го пришли в Кази-Юрт откуда генерал послал 2 сотни казаков забрать скот у взбунтовавшихся Ногайцев. 20-го получили в кази-Юрте известие от Козловского, что он двое суток уже слышал выстрелы от Миятлов, а на третьи получив сведение, что крепость развалилась и гарнизон едва держится, он с двумя батальонами пошел туда. Генерал был чрезвычайно озабочен этим известием, ибо дорога по которой пошел Козловский кратчайшая, могла быть для него гибельною, тем более, что сведений об неприятеле мы не имеем целую неделю, а кто осаждал Миятлы генерал не знал.

Генерал тотчас приказал полковнику Волотскому со всею кавалериею идти на рысях на Султан-Янчи-Юрт и оттуда ежели не получит известий о благополучном проходе Козловского чрез ущелья Сулака, то идти в Миятлы. В 8 часов вечера мы вышли из Кази-Юрта, в 2 часа ночи прибыли в Султан-Янчи-Юрт и после краткого отдыха пошли в горы. В 7-м часу утра подошли к Миятлам и увидели батальоны Козловского благополучно стоящими около крепости в половину разрушенной. Козловский предложил Волотскому атаковать партию, расположенную на другой стороне Сулака. Волотский просил дать отдых кавалерии, прошедшей в ночь более 80 верст. Они положили вместе в 1 час пополудни переправиться, атаковать партию и отбросить ее в горы. В час мы начали переправу, в 2 часа поднялись на равнину, кавалерия встала лицом к горам уступами слева пехота выходила и стягивалась на правый фланг кавалерии, занимая отрезками правую возвышенность. Неприятель занимал возвышенность, за которою скрывался, прикрывая Дыдымскую дорогу. Эта возвышенность с обеих сторон оканчивалась курганами, доставлявшими ей фланговую оборону и представляла собою сильный бастионный фронт. Дыдымская дорога проходила сзади левого кургана. Едва 3 роты вышли на равнину, прилежащую горам и на которой кавалерия вела перестрелку, как Козловский подскакал к Волотскому и объявил ему, что медлить ничего надо тотчас атаковать высоту. Пехоту я поведу на правый курган, выже поддержите меня общей атакой кавалерии и старайтесь охватить левый курган и броситься на Дыдымскую дорогу; все что собью я попадет в ваши руки. Волотский просил его дождаться остальной подходившей пехоты. Козловский отвечал, что она успеет прийти и поскакал вперед. Волотский, при котором генерал велел мне быть во время откомандировки от него кавалерии, послал меня к Козловскому спросить у него зачем ему нужна эта гора и для чего он ее хочет брать. Козловский выслушав меня отвечал «Скажу после», и приказал 3-м ротам следовать за собой, подойдя на выстрел крикнул ура, и через минуту высота и правый курган были в наших руках. Неприятель сделал залп, который пронесся по верху и не выдержал бежал оставявозвышенность. Кавалерия услышала ура пехоты, бросилась вперед, часть ее вскочила на среднюю возвышенность, левые сотни понеслись по Дыдымской дороге. Мы преследовали Татар в самые горы. Насилу остановили казаков, разгоряченных преследованием, неприятель был до того сконфужен, что не оказывал даже сопротивления. К вечеру мы воротились к крепости. Во время обратной переправы чрез Сулак я ехал с Волотским, к нам приезжает Козловский. Он обратился ко мне. С тех пор, что на Кавказе стали спрашивать за чем, почему и для чего Татары начали бить нас, прежде у нас ничего не спрашивали и мы их били. Понимаете? Понимаю, отвечал я, больше говорить было мне нечего. В заключение скажу, что он меня чрезвычайно любит, и я его тоже, потому что это благороднейший и добрейшей души человек, но я бы не дал ему 5-ти человек в команду, именно потому, что храбр до безумия. На другой день, Волотский и Козловский решились упразднить полуразрушенное укрепление, и мы пошли назад к Султан-Янчи-Юрту, в Чир-Юрте генерал с пехотной занял для нашего прохода дефилей, но нас не преследовали, и кавалерия наша соединилась с отрядом Фрейтага. Когда Фрейтагу рассказали дело, он покачал головой и сказал обоим полковникам, что вчера они вели себя как дети, счастье ваше что не Шуаиб-Мулла командовал противу вас, вы бы не перешли назад в Сулак. Зачем вы его переходили? Очень благодарил Козловского за его решительность идти к Миятлам. Я за вас боялся очень полковник, но теперь говорить нечего, гарнизон спасен и ваши батальоны пришли благополучно. А крепости все равно никуда не годятся, придется все перестраивать. Теперь представлялся вопрос, что делать идти ли в Темир-Хан-Шуру к командующему войсками со всеми войсками; у нас было 5 батальонов и 1200 казаков, или вернуться домой на Кумыцкую площадь. В 5 батальонах у нас было до 3-х тысяч пехоты пройти мы бы не могли, но Шуаиб мог бы воспользоваться нашим отдалением, и явиться в Кумыцкое владение, в котором никого из наших не было и все было готово принять его. В этом случае станицы и линия наша были бы сняты. Эшелоны рекрут, наша последняя надежда, попали бы к нему в руки. Командующий войсками хотя не мог выйти из Шуры, но там было невозможно ему, что-нибудь сделать. Пассек по прежним сведениям был в Хунзахе и имел на полтора месяца провианта. Фрейтаг решился не рисковать ничем и потому мы перешли обратно за Сулак и отряд встал на Кумыцкой площади. Поручив отряд Волотскому, генерал поскакал на линию желая лично встретить партии рекрут спешившие к нам по ней, распорядиться их вооружением, теплой одеждой и продовольствием. В Екатеринодаре он увидел пропасть экипажей; уже неделю как корпусный был тут и лично всем распоряжался. Фрейтаг явился к нему. Он его расцеловал и говорил «Вы одни меня утешаете, но не столько благодарю вас за ваше последнее дело, сколько за край вам вверенный. Целую неделю я исправлял должность начальника левого фланга и радуюсь, что в это время я мог так коротко познакомиться с вами и узнать все ваши действия и распоряжения». Прибытие корпусного командира в Екатериноград имело большое влияние на Кабарду. Шамиль употреблял все, чтобы ее возмутить. Корпусный командир прибытием своим много сделал. Он узнав, что между кабардинцами ходят слухи и толки поехал в Нальчик, собрал старшин и князей и потребовал от них и от народа присяги на верноподданность. Князья присягнули; чернь не хотела, но была заставлена. Кумыцкое владение услышав об этом притихло, рекруты подходили, 4500 человек уже переправились чрез Терек, где поступали в батальоны. 10 декабря генерал прибыл в Таш-Кичу к отряду и распорядился так. Полковник Козловский с 3 батальонами и 400 казаков оставался для охранения линии и Кумыцкого владения исправлял должность начальника левого фланга. Сам же генерал с 5-ю батальонами в 1360 человек каждый и с 1700 казаков шел к Гурке в Шуру. С нашим отрядом следовать в Шуру транспорт в 700 повозок с провиантом и артиллерийским парком. 12-го отряд наш вступил в Чир-Юртовские горные дефилеи, 13-го мы вошли из гор и шли долиной, 14-го декабря в 5-м часу вечера начали подходить к Шуринскому подъему от Шуры в 4-х верстах. Конные разъезды чеченцев завели перестрелку. Генерал поставил орудие и дал четыре выстрела, чем известил Гурку о подходе отряда. Командующий войсками обрадовался концу блокады, в которой находился слишком месяц, он выехал к нам на встречу. Отряд наш и транспорт едва в полночь поднялись по гололедице в Шуру. Чеченцы говорили, что такого большого отряда они до сих пор не видали. Командующий войсками на другой день хотел идти в Казанищи 7 верст от Шуры обложить и взять штурмом. Фрейтаг просил отложить на сутки, потому что наша пехота не имела отдыха и не может идти в дело и рекруты так неопытны, что могут только служить декорацией, а в дело употреблены быть не могут. Отложили до 16 числа, но вышло иначе. В Шуре мы узнали, что Пассек выступил из Хунзаха по повелению Командующего войсками, встретился с партиею под Танусом, заградившею ему дорогу на Хацатли, обманул ее и пошел на Цатаных был снова окружен под Цатаныхом пробился назад и взял направление на Зыряны. Его считали погибшим, но появление его неожиданно в Балаканскомущельи, так удивило горцев, что они не успели заградить ему дорогу, и он с большею потерею пришел в Зыряны, где сидел совершенно запертой. Отряд его с 1-го декабря ел лошадей.

Дело под большими Казанищами. 15-го декабря командующий войсками приказал генералу Клюки занять оставленный жителями и занятый Чеченскою партиею аул Кажнер Кумык в 3-х верстах от Шуры лежащий полагая, что они его зажгут и помещения длявойск на зиму не будет. В 9 часов услышаны были в Шуре выстрелы Клюки командующий войсками хотел ехать здороваться с нашей пехотой, которую он вчера не видал, но поехал с Фрейтагом на выстрелы. Подъехал к аулу там шла сильная перестрелка. Аул был занят более 10 тысячью пеших, Шуаиб с спешенными чеченцами находился там. Фрейтаг послал меня в Шуру за всею кавалериею. Через полчаса приехал Волотской и получил от генерала приказание охватить аул и отрезать партии дорогу в Казанищи, идущую по скату горы и на возвышении поставить наши казачьи орудия, чтобы ни одного чеченца не ушло из аула. Две сотни Моздокского полка барона Фридрихса понеслись в голове всей кавалерии, были встречены сотнею чеченцев, опрокинули их и понеслись за ними, но только в противную сторону, показанную генералом. Проскакав версты две, подскакали к Муслим-Аулу откуда выскочили на тревогу человек 500 конных, завязалась перестрелка, князь Лобанов с 50 человеками казаков скакал за Фридрихсом. Подскакав к нему, бросился в шашки, Фридрихс за ним, татары опрокинуты, Лобанов понесся за ними, более 800 человек гнал он полторы версты; Фридрихс видя из аула убегавших жителей, повернул направо, желая их остановить и отхватить, полагая татар отброшенными, но тут завязалась перестрелка, за Лобановым шел КамковГребенского полка есаул с 2 сотнями, увидя что Фридрихс завязал перестрелку, он обошел правый фланг, и в одно время с Фридрихсом бросился в шашки, толпы рассеялись и открыли горное орудие, которое везли с собою. Фридрихс и Камков в одно время налетели на орудие, около которого было пятеро беглых солдат. Они выстрелили по казакам из орудий и стали защищать орудие. Камков получил две раны кинжалом, в плечо и в руку. Орудие взяли из беглых двое взяты в плен живыми, но израненными. Фридрихс понесся преследовать толпы вправо, а Камков влево. В то же самое время князь Лобанов занесся преследуя с пятидесятью казаками более 600 конных горцев, перегнал их чрез овраг, и тут только остановился. Татары опомнились и видя горсть людей их преследующих начали собираться в кучи, и бросились на казаков, но подоспел Камков на выручку с своими 2 сотнями, бросился снова в шашки и снова перегнали неприятеля через овраг и завели перестрелку. Каждую минуту толпы неприятеля увеличивались все партии, сбегались и пешие, и конные на тревогу. Перестрелка сделалась сильнее и сильнее, видны были мюриды, возбуждавшие татар броситься на эти 2 сотни. Положение Камкова сделалось критическим, но в самый трудный момент вышел из гор майор Бычков с 3 сотнями линейных казаков. Он восстановил дело, и татары еще раз были отброшены за овраг. приехал полковник Волотской, и видя, что кавалерия завязала дело совсем не так, как приказал ему Фрейтаг, велел отступить; однако же, несмотря на то, что он привел с собой 6 сотен Донских казаков, неприятель, заметив начало отступления ободрился и конные понеслись на казаков в атаку. Есаул Донского полка Сашметов встретил их, опрокинул, погнался за ними и снова занесся. Надо было вновь двинуться вперед и поддержать его. Фрейтаг же не видя исполнения его приказания и слыша перестрелку совсем в другом направлении взял остальную кавалерию себе в конвой и поскакал сам. Приехав на место дела, он хотел дать приказание отступать, и хотел выговаривать Волотскому. В это самое время, неприятель не далее как в 1000 шагах встретил из орудия, Фрейтаг тотчас построил кавалерию в 2 линии и послал приказание пехоте спешить к нему. Прошло полчаса приехал Гурко, Фрейтаг подъехал к нему и объявил, что надо атаковать партию, опрокинуть ее и отнять орудие. Показалась пехота, кавалерия бросилась в атаку, опрокинула массы горцев, преследовала их, но орудие успели спустить вниз и увести в аул. Казаки бросились за ним к аулу, но были встречены из-за ограды сильным огнем и оставлены. Пехота была далеко, Фрейтаг подъехав к кавалерии, увидел под высотою, на которую он вскочил, огромный аул и в нем большой двухэтажный дом, по которому он узнал, что это должны быть большие Казанищи, пехоты хотя и бежала, но была еще далеко, пока она подошла, часть кавалерии послали обходить аул с левой стороны, дабы отрезать партиям уже потерявшимся дорогу в горы, но не имея при себе ни одного офицера, который бы знал местность, эта часть кавалерии не могла исполнить приказание генерала. Подойдя к Круче, она должна была обходить оную, и потому много потеряла времени; пехота между тем подошла, построилась и пошла на аул в штыки поддержанная огнем 12 орудий. Шамиль успел выскочить из аула и увести с собой 4 орудия, но все что он награбил у Шамхальцев осталась в ауле. Горцы, видя что Шамиль бежал, бросились от аула во все стороныи были преследованы казаками. Казанищи были отданы нашему отряду и к ночи в огромном и богатом ауле не осталось ничего кроме саклей. Жители бежали за горцами, но потом воротились и прислали просить позволения у Гурки вступить обратно в аул. Гурко отвечал им, что воротиться они могут, но что все имущество их в наказание за измену и призыв к себе Шамиля отданосолдатам, некоторые возвратились; другие последовали за тавлинцами, те и другие проклиная Шамиля и тех, которые его призвали. Приехал Шамхал и начал суд и расправу по своему обычаю, кончил тем, что к вечеру 4-х задушил. На другой день 16-го декабря Гурко с отрядом генерала Клугенау пошел в Зыряны на выручку Аварскому отряду, 17-го соединенный отряд Клугенау и Пассека возвратился в Темир-Хан-Шуру. У Фрейтага был запечатанный пакет корпусного командира, который должно было распечатать по освобождении Аварского отряда. 17-го вечером распечатали его и узнали волю корпусного командира, чтобы сделав распоряжения для сильного занятия Шамхальских владений, все прочие войска распустились на зимовые квартиры и дать воспользоваться заслуженным отдыхом и под строгою ответственностью не предпринимать ничего. 19-го Гурко уехал в Ставрополь; а 25 уже все наши батальоны были по квартирам. В Темир-Хан-Шуре остался отряд из 12-ти батальонов. Около Дербента другой из 5 батальонов, оба отряда получают продовольствие от нас с Кумыцкой площади и транспорты конвоируются 2 батальонами. На Кумыцкой площади транспорты конвоируются 2 батальонами. На Кумыцкой площади расположены 4 батальона Кабардинского полка, один батальон Навагинского и один Волынского. Куринской полк 2-мя батальонами занимает Терек от Моздока до Кизляра, и другими 2 линию Сунджи от Владикавказа до Грозной. Линия военно-грузинской дороги занята сильно.

Не менее того Шамиль успел войти в сношение с Кумыками и ежели через 10 дней не подоспеют войска, то надо ожидать серьезных происшествий у нас на площади. Из 20 тысяч семейств Кумыков мы едва на 2-х князей можем полагаться. Остальные даже и князья в общем заговоре. Большие аулы, как-то: Андреева, Таш-Кичу и Костек платят ему дань, а мелкие аулы давно уже перегнали свой скот в горы и по первому требованию наибов уйдут туда же. Государь посылает сюда 2 дивизии пехоты, полки которых в 5 батальонном составе и 14 полков с Дона. К этому Кавказских войск 2 дивизии в пяти батальонном составе каждый полк, что и составит 64 батальона подвижного войска, из оного по 2 батальона наших полков не могут быть тронуты с места, но взамен их Грузинская гренадерская бригада может дать 8 батальонов и потому число останется то же, что же касается до артиллерии, то оной достанет у нас даже слишком. А между тем, 5-й корпус приведет свою с собой, кроме того идут, как говорят, 4 конные батареи казачей донской артиллерии.

Итак, с весною удар горам готовится жестокий, ежели распорядятся хорошо, то можно ожидать, что жители не будут защищаться. Но поймать Шамиля и истребить мюридов трудно, нужно для этого жестокое наказание тем племенам, которые его оставят у себя. Что касается до Дагестана, то здесь все совершенно уверены, что дагестанские горцы увидя войска будут просить пощады, но чеченцы будут сильно защищаться, особенно ежели раннею весною не пойдут к ним, а будут откладывать предприятие до мая месяца. В мае леса покроются листьями, мы ничего не успеем, а сделаем только огромные потери.

Сколько отрядов, куда, как и когда пойдут теперь ничего не известно, но надо предполагать, что должны будут двинуться 4-мя отрядами. Главный отряд тысяч в 20 должен идти долиною реки Аксая чрез Ичкерию на Дарго и Беной, по направлению движения Граббе только по другой дороге. К нему длолженвыйти на соединение другой отряд тысяч в 12, от Чиркея прямо чрез Гумбетовские горы в Беной. в то же время в Чечню должно пустить 2 отряда один от Аксая, а другой от военно-грузинской дороги.

Теперь все войска готовятся к походу, принимаются меры для снабжения войск как провиантскими, так и боевыми средствами и по всему видно, что надо ожидать хороших результатов. Но Кавказ покорится нам тогда только, когда не будет в нем ни одного горца с оружием. достигнем ли мы этого когда-нибудь или нет нам покажет 1844 год. 29 декабря 1843 года.