…Откуда нам, известно, что животные не имеют собственного языка? Я придерживаюсь той точки зрения, что присущее нам высокомерие заставляет нас сказать «нет», потому что мы не понимаем их. Лошадь обладает памятью, знанием и чувством любви. Лошадь отличает своего хозяина от слуг, хотя последние находятся с ней чаще. У меня самого была лошадь, которая отличала меня от всех людей, и, когда я сидел на ней, она ясно показывала свое понимание того, что ее всадник превосходит всех других, окружавших его, тем, что она выделывала антраша и двигалась с гордо поднятой головой.

Наполеон

Иллюстрации – Алексей Темников

Авторы выражают глубокую признательность Михаилу Годину за его постоянную поддержку

Благодарим Алексея Орлова за помощь в подготовке материалов

© Куриев М. М., текст, 2024

© Темников А. В., текст, иллюстрации, 2024

© Издательство «У Никитских ворот», оформление, 2024

Предисловие

Во-первых, это красиво. Это красиво и во-вторых, и в-третьих. Как они летели вперед! Русские кавалергарды под Аустерлицем, французские конные гренадеры в снежной метели в Прейсиш-Эйлау, британские «Серые» драгуны в битве при Ватерлоо…

Заканчивалось все по-разному, как и случается на войне. Однако кавалерийские атаки невероятно красивы. Не будем обижать пехоту, но люди на лошадях совсем другое зрелище. О людях мы знаем больше, о лошадях – значительно меньше.

Эта книга не просто про кавалерию в наполеоновских войнах. Обыденности и жестоких реалий войны в ней поровну со славой и величием. Она о «лучших из лучших» и «жалких неудачниках». О сотнях тысяч лошадей, имена которых не сохранились в истории, и десятке тех, которым, как коню Александра Македонского Буцефалу, удалось в историю войти. О подвигах и драмах. О благородном и отвратительном.

Словом, обо всем, что происходило с людьми на лошадях во время Большой войны конца XVIII – начала XIX века…

Пролог

…Гвардейскому драгуну Миле повезло. Он не только вернулся живым из похода в Россию, но и сберег своего любимого коня, Каде. Каде верно служил ему в Австрии, Испании, Пруссии. Миле был сильно привязан к нему.

В России, чтобы раздобыть для коня корм, Миле рисковал жизнью. Во время отступления он переодевался в русскую шинель, надевал русскую драгунскую каску и отправлялся за едой для Каде. Случись что – его бы расстреляли на месте.

Повезло. Миле и Каде добрались до Франции. Потом везение кончилось. Во время знаменитой кавалерийской атаки маршала Нея на английские каре в битве при Ватерлоо Каде погиб.

…Сам Ней в тот день потерял трех своих лошадей – Турка, Весталку, Лимузена. В последние часы сражения адъютанты маршала просто ловили для него какую-нибудь из оставшихся без всадника кирасирских лошадей. Как их звали? Мы не знаем.

А что знаем? Что с Наполеоном при Ватерлоо был его любимый конь, Маренго. Хотя знатоки утверждают, что «любимым» Маренго считать не стоит. И ведь похоже на правду. Наездник из императора так себе, скакал он лишь по необходимости, с чего ему сильно привязываться к лошадям? Да и 18 июня 1815 года в седле он провел не так много времени.

Его противник, герцог Веллингтон, напротив, с коня не слезал более 15 часов! Верный Копенгаген выдержал все испытания самого тяжелого дня в жизни Железного герцога.

Люди, лошади… Копенгаген будет похоронен в присутствии Веллингтона, в загородной резиденции герцога Стрэтфилд-Сэй. Маренго переживет своего хозяина на десять лет и умрет тоже в «плену у англичан». Лошади, люди…

Часть первая
Всадник N 1

Введение

Наездником он был не великим. Эти слова нам придется повторить еще не раз. Но этот человек, восседающий на белом коне, – символ эпохи. Почему они белые? Так и было, или опять легенда?

Много что Наполеон умел лучше всех. А если в чем-то он по-настоящему щедр, то в подаренных нам легендах. Про лошадей в том числе. И начинать книгу про людей и лошадей в войнах, названных его именем, логично с императора.

Разумеется, не только из-за легенд. И не только из-за того, что он одним словом приводил в движение огромные массы всадников. Так делали многие. Однако именно Наполеон стал использовать кавалерию по-новому. То есть ничего принципиально нового вроде и не было, но результат – потрясающий. Там все в куче – и кони, и люди, и идеи.

Всадник на белом коне… Он ездил плохо, но быстро. Он сменил много лошадей. Какие-то из них называются «любимыми». Кто-то утверждает, что «любимые лошади» – миф. Наполеон дал нам возможность подумать, не стоит сразу переходить в галоп…

Глава первая
Человек на белом коне

Кто не знает картину Давида «Бонапарт на перевале Сен-Бернар»? Белый конь, который встал на дыбы, развевающийся на ветру красный плащ, отважный всадник с указующим перстом. С этого все началось. И эпоха романтизма в живописи, и особая история наездника и его лошадей.

Сразу небольшое, но показательное отступление. Никакого «коня на дыбах» на перевале не было. Преодолевал его Бонапарт на осле… Или на муле? Серьезный и предметный спор продолжается до сих пор. Разница между мулами и ослами, конечно, есть. Но ведь внешне они очень похожи! Так осел или мул?! Казалось бы, не принципиально, однако все, что относится к Наполеону, сразу вызывает дискуссии.

Моментально появляются мифы. Наполеон, дескать, страдал гиппофобией, то есть боязнью лошадей. Многие сразу же упоминают еще и лейкофобию, страх перед белым цветом. Отличный повод сказать плохо о красивом – все эти картины, где Наполеон восседает на белых конях, не более чем плод воображения. Что ж, легенды, если, конечно, они связаны с великим императором, заслуживают того, чтобы с ними разбираться отдельно. Очередь придет. Вернемся к началу начал.

«Император садился верхом на лошадь очень неизящно, и я думаю, что он бы никогда не чувствовал себя на ней в полной безопасности, если бы в его распоряжение не доставляли только тех лошадей, которые были уже безупречно натренированы; но во избежание худшего принимались все меры предосторожности, и лошади, предназначенные для императора, должны были выдержать жестокое испытание, прежде чем добиться чести носить его на себе».

Камердинер Наполеона Констан не выдал большой тайны. О том, что у императора непростые отношения с лошадьми, знали практически все.

Означает ли это, что он был плохим наездником? Многие историки так и считают. Сделать подобный вывод не сложно, доказательств хватает. Что с того, что он провел в седле значительную часть жизни? Аргумент не работает. Всадник № 1, или N I – не самый искусный наездник? Можно признать, но нужно и разобраться.

Начнем с оправданий. Есть целые народы, заслужившие почетный титул прирожденные наездники. В тонкости вдаваться не будем, отметим лишь важнейшую деталь. Речь идет об областях, где мальчиков приучают к лошадям с раннего детства. Корсика – место совсем не такое.

Впрочем, научиться верховой езде можно было и там. Только своей конюшни у довольно бедной семьи Буонапарте не имелось. Что доставалось маленькому Наполеоне? Ослики, мулы (опыт пригодится), наверное, пони – если повезет. Практически с уверенностью можно утверждать, что до того момента, как Буонапарте попал в Парижскую военную школу, его общение с лошадьми минимально.

Он точно не прирожденный наездник, но ситуацию можно было бы исправить с помощью уроков верховой езды. Школа давала такую возможность.

Правила. Если кадет не собирался в кавалеристы (а Буонапарте готовился стать артиллерийским офицером), ему предлагали три занятия в неделю. Сразу отметим – не обязательные. Месье д’Овернь считался опытным преподавателем, научить мог многому, но сколько уроков взял Наполеон?

С уверенностью можно сказать – немного. Одна из причин почти наверняка в том, что он опасался насмешек со стороны более искусных товарищей. В те времена он еще был крайне чувствительным.

Д’Овернь утверждал, что учиться верховой езде нужно три года. Бонапарту не хватило ни времени, ни, что более важно, терпения. Именно «нетерпеливость» ляжет в основу стиля Наполеона как наездника. Плюс уверенность в себе. Наполеон полагал, что без изысканной верховой езды он вполне обойдется. Да это то же самое, что изящные манеры или танцы! Можно блистать, а можно и просто знать об их существовании. Лошади, безусловно, важнее танцев, но делать из них культ? Подход! Он сформировался довольно рано и со временем не сильно изменился.

…Барон Эрнст фон Оделебен, саксонский офицер при штабе Наполеона, оставил интересные воспоминания, в которых он рассуждает и о том, что для нас наиболее интересно. А именно – о том, каким наездником был император. Общая оценка – уничижительная. «Ездил, как мясник». Наверное, сам Оделебен, блестящий кавалерист, мог так сказать. А вот кое-что более пространное.

Саксонский полковник начинает с того, что, по признанию самого Наполеона, «он многому научился, но стать хорошим всадником так и не смог». Дальше Оделебен «вникает в тонкости».

«Его телосложение не очень подходило для верховой езды».

Деталь, на которую обращал внимание не только саксонец. Но что значит «не очень подходило»? Фигурой не вышел? Ноги слишком короткие или недостаточно кривые? Не очень-то серьезный аргумент. Дело, конечно, не в «телосложении». Плохо обучен – да, только и учиться не намерен. Самого Наполеона то, что есть, вполне устраивает. Недостатки? Пусть ими занимаются «специально обученные люди».

«Когда он скакал галопом, сидел в седле небрежно, поводья держал обычно в правой руке, левая – небрежно свисала вниз. Верхняя часть его тела никак не контролировалась… и если лошадь делала неверный шаг, он немедленно терял равновесие…»

Снова фон Оделебен, и на сей раз – по-кавалерийски точная оценка. Подтверждается многими и очень похоже на правду. В седле Наполеон держался не уверенно, лошадью управлял совсем не мастерски. Падал довольно часто, правда. Однако наступает и время разнообразных «но».

Пусть Наполеон и ездил, «как мясник», и болтало его отчаянно, и да, падал, но никакой гиппофобии у него не было. Лошадей он не боялся.

Более того, Наполеон очень любил верховую езду как таковую. Он не раз говорил о том, что конные прогулки весьма полезны для здоровья. Скакал он, может, и плохо, но часто и охотно. Однажды он сказал, что для того, чтобы избавиться от мучившей его головной боли, он просто скакал три часа подряд. Что же касается пресловутых падений…

…30 октября 1799 года, незадолго до государственного переворота, он ездил к брату Жозефу, упал с лошади и, по утверждению некоторых историков, «едва не погиб». Знак? Сколько еще их будет, таких «знаков».

Его падение с лошади как раз накануне вторжения в Россию? Знак, да еще какой! Это Наполеон, у него даже конфузы превращаются в легенды или крайне интересные истории.

Случай, описанный личным секретарем Наполеона, Меневалем.

«В начале 1803 года первый консул, находившийся тогда в Сен-Клу, захотел сам править каретой, запряженной четырьмя молодыми лошадьми. В карете сидели госпожа Бонапарт и ее дочь Гортензия. Наполеон забрался на козлы кареты, стоявшей перед ступеньками парка Сен-Клу. Подъехав к ограде, отделявшей этот парк от частного владения, Наполеон потерял контроль над очень молодыми и горячими лошадями. Они ринулись на ограду с таким неистовством, что Наполеон был сброшен со своего сиденья на гравий дорожки».

Инцидент хорошо известный, но можно о нем просто упомянуть, а можно – пойти дальше. По словам Меневаля, Наполеон в результате падения получил «легкое растяжение руки» и несколько дней не подписывал бумаги. А британский врач и писатель Майло Кейнс, правнук Чарльза Дарвина, пошел дальше. Гораздо дальше.

По его утверждению, Наполеон во время падения ударился головой (Меневаль об этом не упоминает), что привело к серьезным последствиям. На основании таких признаков, как увеличение веса, медлительность и «частичная потеря обоняния», Кейнс спустя почти два века «диагностировал» у Наполеона начало болезни Фрелиха, нейроэндокринной патологии. Звучит устрашающе, и своими соображениями Кейнс поделился в серьезном издании. Стоит ли к этому относиться серьезно? Майло Кейнс получил известность как ниспровергатель разного рода мифов о великих людях, причем именно с медицинской точки зрения.

Он потратил немало времени на то, чтобы доказать – правым, раненым глазом адмирал Нельсон видел столь же хорошо, как и левым. Не ахти какой секрет, но внимание к себе Кейнс привлек. Наполеон после тридцати начал набирать вес? Правда. Отличный повод порассуждать. Тот, кто хочет, этим занимается. Мы же вернемся к падениям. Точнее – к поведению Наполеона после них.

Есть многочисленные свидетельства, которые позволяют говорить о некой общей картине. В подавляющем большинстве случаев Наполеон падал – и практически сразу вставал. По возможности – не прибегая к помощи посторонних. Обычно – тут же снова садился в седло. Позерство? Если только отчасти.

Сам Наполеон невысоко оценивал свой уровень мастерства как наездника. Совершенствоваться, как мы уже знаем, не стал и падения воспринимал как данность. Мнение окружающих Наполеона, как обычно, мало волновало. Практический подход. Как есть, так и есть. Ничего ни личного, ни лишнего.

…Вот он, всадник N L Сидит в седле ссутулившись, расхлябанно. Чуть что – сразу переходит на галоп. Как управляет лошадью? С помощью не мастерства, а скорее интуиции. Неловок? Зато крепок физически и очень вынослив. По крайней мере, был таким до 1815 года.

Наступит время, и Наполеон будет по возможности перемещаться в каретах. Удобно. В карете он мог работать. Однако в случае необходимости Наполеон немедленно садился в седло. И проводил верхом на лошади много часов. Всадник он не искусный, но неутомимый.

Уже упоминавшийся Меневаль рассказывает, как во время посещения канала на реке Урк Наполеон «проехал верхом более восемнадцати лье (почти восемьдесят семь километров), составлявших протяжение канала, за пять часов». Это более чем неплохой результат.

Когда Наполеон пытался осуществить свой грандиозный план по высадке в Англию, он не только часто приезжал в Булонь, но и проводил дни в непрерывных инспекционных поездках. Все верхом, никаких карет. Его выносливость потрясала окружающих.

Неутомимый и, повторим, нетерпеливый. Большая проблема для тех, кто его сопровождал. Переходил в галоп и бросался вперед, практически не обращая внимание на местность. По свидетельству того же Оделебена, Наполеон часто «…оказывался в скалистых местах или на непроходимых дорогах и вынужден был слезать с лошади… Слушать разговоры о трудностях и препятствиях крайне не любил… и от своих намерений отказывался лишь тогда, когда сам убеждался в невозможности продолжать путь…»

Назовем это храбростью, граничившей с безрассудством. Есть немало историй о том, как император практически «отрывался» от сопровождавших его конных егерей гвардии, что могло привести к печальным последствиям. А уж его страсть к галопу, то есть самому быстрому аллюру, была настоящим проклятием для тех, кто его окружал.

Наполеона опасность мало волновала, но вот наглядное доказательство того, что эту опасность он просто не понимал. Когда верховой езде стали обучать его молодую жену, Марию-Луизу, редкое участие Наполеона в «уроках» выглядело, по словам его секретаря Меневаля, примерно так:

«Он обычно заставлял лошадь императрицы скакать галопом, смеясь от всего сердца, когда она кричала от страха, боясь свалиться. На самом деле такой опасности не было, так как вдоль всей дороги стояли конюхи, которые в любую минуту могли остановить лошадь и помешать падению».

…Безрассудный, неутомимый, не слишком умелый. Достаточно эпитетов для того, чтобы понять, каким наездником был Наполеон. Есть еще одна важная вещь. Его собственное отношение к лошадям.

«…Откуда нам известно, что животные не имеют собственного языка? Я придерживаюсь той точки зрения, что присущее нам высокомерие заставляет нас сказать “нет”, потому мы что мы не понимаем их. Лошадь обладает памятью, знанием и чувством любви. Лошадь отличает своего хозяина от слуг, хотя последние находятся с ней чаще. У меня самого была лошадь, которая отличала меня от всех людей, и, когда я сидел на ней, она ясно показывала свое понимание того, что ее всадник превосходит всех других, окружавших его, тем, что она выделывала антраша и двигалась с гордо поднятой головой. Она также никому не позволяла оседлать себя, за исключением одного конюха, который постоянно ухаживал за ней. Когда конюх ехал на ней, то ее движения были совсем другими, казалось, она осознает, что позволила ехать на себе человеку, подчиненному ее хозяину. Когда я терял дорогу, то обычно бросал вожжи, и она всегда находила правильный путь в местах, где я со всей моей наблюдательностью и хвалеными познаниями не мог этого сделать».

Часть самого пространного высказывания Наполеона о лошадях стала эпиграфом к этой книге. Неважно, думал ли он так на самом деле. Он это сказал. В беседе с доктором Барри О’Мирой на острове Святой Елены. Разговор, вообще-то, начался с обсуждения религий, затем император вдруг перешел к теме отношений между животными и Богом, а лошади уже появились в качестве примера – и voila, этот пассаж.

Британка Джилл Гамильтон, написавшая книгу о Наполеоне и его лошадях, разумеется, не могла проигнорировать слова императора. Наиболее интересна уже в ее рассуждениях по этому поводу вот какая мысль. Гамильтон считает, что Наполеон хотел понравиться англичанам.

В Британии лошади своего рода культ, о чем император знал. И высказался, дескать, соответствующим образом. И про лошадей хорошо, и себя в очередной раз возвысил.

Что ж, то, что Наполеон беседовал с ирландским доктором совсем не так, как, скажем, с Лас-Казом, факт общеизвестный. Лас-Казу он надиктовывал свою собственную легенду. О’Мире… Да, в общем-то, тоже, но с нюансами. Наполеон отдавал себе отчет в том, что говорит с иностранцем. Более того – с англичанином. Даже нет, с ирландцем. Когда требовалось, император умел вникать в тонкости.

Именно тонкости и позволяли ему быть более раскованным.

Больше правды? Нет, это не так. Правда все равно наполеоновская.