Имея такие способности, редчайшее трудолюбие и выносливость, Насыри мог, конечно, посвятить себя только науке. Но он, как видно, избрал себе другой путь. Чистая наука не влекла его. Он сначала преподаёт в Казанском духовном училище (православном) татарский язык. Затем читает курс татарской грамматики в Духовной семинарии. Здесь, начав тесно общаться с русскими учёными, он совершенствуется в русском языке и многое определяет для себя в направлении и содержании своей работы. Тогда же вольным слушателем получил он образование в Казанском университете.

Работал Насыри в семинарии 15 лет. Жил в одиночестве, занимая маленькую каморку на чердаке, жалованье получал мизерное. Сохранились его письма, адресованные близким родственникам.

«Однако что может быть труднее, чем одиночество? А я страдаю именно этим. Пятнадцать лет потратил на медресе. Был одинок, не нашёл себе равного. Вот уже два года в семинарии, и здесь одинок. Не знаю, что мне делать, куда бы ни пошёл я – мир узок. Душа полна гневом. Всё было напрасно, было пустой мечтой».

«На деньги, собранные в течение 4 лет, 30–35 рублей, съездил в Москву. Здесь же хотят удержать месячное жалованье за опоздание на работу. Москва обошлась дорого. Съездил не оттого, что некуда девать деньги, однако приехал недовольный… Сейчас идёт дождь, негде сидеть. Пишу стоя. Чердак протекает. Говорят ещё, будто казённое заведение бывает крепким».

Именно во время работы в семинарии созревает у Каюма решение сделать просветительство своей основной целью. Он оставляет службу и первым в истории Казани начинает обучение татарских детей русской грамоте. В феврале 1870 года было опубликовано постановление министра народного просвещения «О просвещении инородцев». Оперативно перепечатав его в своём календаре, К. Насыри заинтересовал им многих татар, тянувшихся к светскому образованию, к русской грамоте. В 1871 году он открывает первую начальную школу для обучения детей мусульман русскому языку. Легко ли было ему в одиночестве начинать новое дело, принятое к тому же враждебно кадимистами – сторонниками мусульманского схоластического обучения? Школа должна была работать в доме учителя, Насыри же не имел квартиры. Зная его занятие, никто не хотел сдавать ему комнату.

«Не могу найти квартиры, – писал он тогда. – Хоть пятьдесят рублей за месяц обещай, как только узнают, что детей обучаю, – отказывают. Наконец, что поделаешь, на Мокрой улице нашёл квартиру, над кабаком, вывесил объявление, собралось около десятка детей. Ну пришлось же этому человеку терпеть (К. Насыри о себе пишет в третьем лице. – М. М.). Внизу кабак, горланят всю ночь, дерутся, в соседних комнатах кто скорняк, кто портной, кто обувщик… Только начал обучение, вывесил объявление, – донесли в часть. Оттуда пришли, расспрашивали. Даже некоторые типы хотели выслать меня из Казани. Детей же, приходивших ко мне брать уроки, учителя в медресе наказывали прутьями: «Не надо учить русский!»…Затем переехали на Захарьевскую улицу, в другую квартиру. Как только вывесили объявление, назвали его «церковной вывеской». Некоторые пошли к квартальному: нельзя ли остановить это дело? Квартальный вызвал к себе домовладельца и обругал его: «Зачем, мол, сдаёшь комнату такому человеку?»

Группа учеников часто распадалась. Муллы и ишаны, кадимисты кричали всюду, что Каюм-мулла – миссионер, что он продался русским, и называли его не иначе как «урус Каюм». Но учитель Каюм не отступился от начатого. Он снова и снова собирал учеников, уговаривал родителей, помогал нуждающимся детям из своего кармана. Копейками, ежедневно… Дело дошло до того, что его поджидали на улице, чтобы обозвать грязным словом, пригрозить расправой. Немало он получил и письменных анонимных угроз. Но Каюм был одарён с детства чувством иронии – он с ехидным предисловием опубликовывал эти письма в своих календарях, и люди, читая их, конечно, склонялись сердцем и умом к Каюм-бабаю.

Каждое лето он посещает родную деревню, собирает материалы по фольклору, изучает этнографию своего края. В 1893 году съездил в Оренбург – в центр мусульманских купцов, крупного духовенства, в колыбель татарской литературы и учёности XIX века.

«Но я не познакомился там ни с кем, точно так же никто и со мной. Ибо нет у меня ни в кармане 40–50 тысяч денег, чтобы познакомиться с богачами, ни на голове большой чалмы, чтобы войти в знакомство с мусульманскими учёными. Как будто шёл-шёл я, да вдруг ударился лбом о дверь и, вернувшись домой, слёг».

Умер Каюм Насыри 2 сентября 1902 года, на 77-м году жизни, умер в одиночестве. Никто не знал о том, что учёный Каюм занемог, он никогда не привлекал ничьего внимания к своей личной жизни. Не был вызван к нему ни один врач, не было оказано ему никакой медицинской помощи. Сам же он был слишком слаб, чтобы применить к себе свои познания в медицине, хотя они у него были немалые. Несколько шакирдов-учащихся знаменитого в то время медресе «Мухаммадия», подняв сухонькое, маленькое тело старика, снесли его на Татарское кладбище и опустили в могилу совсем недалеко от могилы другого татарского учёного – историка Шигабутдина Марджани. Так незаметно ушёл из жизни учёный Каюм, которого при жизни травили муллы и ишаны, кабачники и лавочники, кадимисты, святоши и коробейники Сенного базара^[167]. Но весть о смерти его болью отозвалась в сердцах простого люда, крестьян, кустарей, учеников медресе и сельских мектебе.

Такова внешне ничем не примечательная, бедная событиями, казалось бы, одинокая жизнь Каюма. Но была у этой жизни другая сторона – внутренняя, духовная, богатая и яркая, она принадлежала народу, служила его просвещению и духовному освобождению от мусульманской схоластики и догм шариата. Не зря люди называли его любовно: Каюм-бабай. За эту его жизнь и сегодня благоговейно склоняет голову перед светлой его памятью татарский народ.

В самом деле, как справедливо оценить то, что сделал Каюм Насыри для духовного развития своего народа? Он первый пробил окно в глухой стене мусульманской схоластики, отделявшей народное сознание от материального мира, и через это окно проникли к народу первые лучи истинного знания.

Какое печатное слово было в домах татарских крестьян до Каюма, до его «Сорока садов», «Сорока везиров», до «Повести об Авиценне» и «Фавакихель-джуласа», до его календарей? Продав мешок овса, крестьянин на вырученные деньги покупал рукопись стихотворного нравоучения «Бадавам» неизвестного автора (или подобную ему книгу «Афтияк»), где от первой до последней строки содержалась одна-единственная мысль: если вы будете пять раз в день совершать молитву, если не будете пить и курить, то обязательно попадёте в рай, где вас будут обслуживать гурии, которые преподнесут вам на золотых блюдцах аль-кяусар – райский напиток. Встречалась в деревне и огромного формата книга турецкого поэта Мухаммета Челеби «Мухаммадия» – поэма о похождениях пророка Мухаммеда, на турецком языке. Крестьянин покупал и страницы из Корана, и руководства для мулл и муэдзинов – лишь бы это было написано по-арабски: считалось, что написанное на языке Корана священно, и каждый мусульманин стремился заполучить к себе в дом арабский текст… И вот появляется в домах крестьян календарь, который К. Насыри издавал в течение 24 лет (1871–1897 годы, кроме 1886, 1887 и 1895-го). Он стал семейным чтением – здесь, кроме чисто «календарного материала», много научных, агрономических и прочих сведений для крестьян, кустарей, шакирдов. Многое открыли для себя читатели календарей Каюм-бабая. Увидели они, например, собственноручно выполненные издателем карты мира, Европейской части России и Казанской губернии. Каково же было удивление крестьян, свято веривших в сказки о трёх китах и бычьих рогах, на которых держится Земля, когда они перелистывали календари Каюма и видели очертания земного шара.

В них нашли татары и первые сведения по истории, узнали, как живут другие народы, какие у них обычаи и вера. Каюм-бабай уважительно писал об иноверцах, совсем не обращая внимания на то, что они немусульмане, не считал их ни врагами, ни «нечистыми». Календари эти заслуживают специального исследования. Мы же сейчас обратимся к педагогической деятельности Каюма Насыри.

Он был истинно народный педагог, первый среди татар открывший детям путь в мир знаний. Учебники, написанные Каюмом Насыри, наполняют сердце восхищением и благодарностью человеку, который так заботился о народном просвещении: они доступны неискушённому уму, они ведут его к знаниям простыми, знакомыми дорогами. Без сомнения, Насыри был знаком не только с трудами К. Д. Ушинского, но и с книгами для чтения Л. Н. Толстого. С ними перекликается его учебник арифметики. Вот примеры из него:

«Семилетний сын спросил у отца:

– Папа, сколько тебе лет?

Отец ответил:

– О дорогое, бесценное дитя моё, если прибавишь к своему возрасту ещё двадцать девять, узнаешь, сколько мне лет.

Подумайте, сколько лет отцу?»

«Одному мальчику купили сапоги за 75 копеек. Мальчик целый день месил грязь. Утром смотрят – грязные сапоги скрючились, никак не наденешь. Мальчик стал требовать, чтобы купили новые. Но подошла его сестра и говорит:

– А ты помнишь, что сказал нам однажды старший брат? Он говорил, что в году 365 дней. Ну-ка, посчитай, сколько потребуется в год денег, если ежедневно покупать для тебя по паре сапог?»

Вот так с тонким учётом детской психологии построены у Насыри все учебники – первые свободные от религиозных легенд книги для детей, занимательные и умные. Это были и первые детские книги на татарском языке.

Детские учебники и литературные произведения Каюма Насыри принесли в дома татар живое слово.

Литературное творчество К. Насыри – это выдающееся явление в истории татарской культуры. Все его произведения, как и его переводы с восточных языков, полны сочной народной мудрости и тонкого восточного юмора.

Вот сборник «Фавакихель-джуласа». Как любят у нас и сегодня эти поучительные короткие рассказы!

«У одного украли сундук. Другой сказал ему: «Когда ставил сундук, надо было прочесть стих из Корана, не украли бы».

Тот ответил: «Клянусь Аллахом, в сундуке был целый Коран».

«Умер богач. Выбрали из его добра хорошую шубу и отправили к бедному мулле. Мулла сказал: «Услышав, что бай умер, я горевал; теперь же, увидев шубу, обрадовался».

«Один нищий, когда шёл по улице со своим сыном, увидел: кого-то хоронят. За процессией шагает женщина, причитая: «О мой господин, тебя ведут в дом без окон, без дверей. В дом, где нет ни подушек, ни посуды. В дом, где нет ни пищи, ни питья!» Сын нищего сказал тогда: «Отец, неужели его ведут в наш дом?»

Но не только из анекдотов состоит этот сборник. Здесь и назидательные рассказы о воспитании храбрости, трудолюбия, здесь критика зла, алчности, насилия. Проскальзывают в рассказах Каюма и медицинские познания автора.

Каюм Насыри привёл в дома татар восточных мудрецов Лукманхакима, Науширвана, Сулеймана, из его книг татары узнали впервые о великих философах Аристотеле, Сократе, об Александре Македонском.

«Лукманхаким сказал: «О сын, поднимал я камень, поднимал я железо, но самое тяжёлое – человек с тяжёлым характером в компании».

Глубокой народной мудростью пронизаны и рассказы в «Сорока садах». И здесь Насыри беспрестанно говорит о пользе знания, просвещённости. В век, когда мусульманские богословы пичкали народ мёртвыми догмами ислама, схоластикой, просветитель Каюм смело проводил идею о преимуществе знания над шариатом.

«Все вещи имеют предел, лишь ум беспределен, – пишет он в «Сорока садах». – Если человек познаёт самого себя, то это показывает его зрелость».

«Величие исходит от ума и поведения, а не от происхождения и сословия».

«Если кого-либо хочешь учить чему-либо, то сначала сам изучи эту вещь, и пусть, глядя на тебя, люди сами захотят учиться этому».

В книгах Насыри люди встретили жизнь, ту самую, материальную, которая их окружала. В этих книгах оживала мудрость древняя, седая, мудрость, обучающая отличать доброе от дурного.

«Александру Македонскому сказали, что его дочь любит такой-то человек, что нужно его убить. Александр на это ответил так: «Если мы будем убивать и за то, что любят, и за то, что враждуют с нами, то на земле никого не останется».

«Аристотель в письме к Александру Македонскому писал: «Злодеи повинуются из страха, а хорошие люди из-за приличия. К первым будь жесток, а ко вторым – милостив. У первых характер хищных зверей, а у вторых – детский».

Каюм Насыри не был атеистом в нашем понимании, он не отрицал ислам. Он написал даже несколько книг религиозно-методического характера под названием «Тридцать проповедей». Но вспомним слова В. И. Ленина о том, что «исторические заслуги судятся не по тому, чего не дали исторические деятели сравнительно с современными требованиями, а по тому, что они дали нового сравнительно со своими предшественниками»^[168]. Каюм Насыри дал татарскому народу несравненно больше, чем все его предшественники в течение всего XIX столетия…

Муллы кадимистского толка всячески порочили имя Насыри, всеми средствами препятствовали его просветительской деятельности. Всё это не было случайностью. Такое отношение к «слепому Каюму» (он потерял после болезни глаз) было обусловлено тем, что учение Насыри о преимуществе грамотности, знания над религиозной догмой расшатывало устои кадимизма, лишало его всякой перспективы.

Этот «слепой Каюм» своими литературными трудами, календарями, учебниками для народа, школами делал людей зрячими – грамотными. Деятельность Каюма… постепенно освобождала умы от догм шариата, последовательно развязывая его схоластические узлы.

Столетиями шариат запрещал татарам играть на музыкальных инструментах, петь песни. Фанатики уничтожали музыкальные инструменты, и духовенство восхваляло эти погромы как религиозный героизм.

А что же по этому поводу приводит в своём «Фавакихель-джуласа» Каюм Насыри? Между поучительными рассказами встречаем мы высказывания восточных и греческих философов о музыке:

«Пришёл мудрец имам Шагаби однажды на свадьбу и сказал: «О люди! Вы сидите так, как будто собрались на похороны. Где же ваши певцы, где же ваши инструменты?»

Разве не расшатывает здесь Насыри именем мусульманского святого схоластику фанатичных мулл?

«Мудрецы сказали, что песня – пища души, точно так же, как еда – пища тела. От песни мысли становятся чище, память – способнее, характер – добрее… Песня делает труса храбрым, скупого – щедрым».

«Когда в караване заиграет музыка, верблюды шагают бодрее и быстрее».

Многие притчи, рассказы и новеллы Насыри разоблачают тупых, фанатичных мулл, ишанов, которых великое множество было в XIX веке в Казанской, Оренбургской губерниях.

«Один человек, возвратясь из дальних краёв, объявил себя ишаном, – рассказывает Насыри. – И некоторые глупцы стали его последователями. Но вскоре по причине ограниченности ума он был лишён сана. Чтобы восстановить потерянное звание, он перешёл к обману тёмных людей. Однажды сказал он одной девчонке: «Мы в такой-то день по такой-то дороге пойдём в поле на прогулку. Следи за нами и незаметно ставь на дорогу тарелку с ягодами, а сама не показывайся». Девчонка так и сделала: скрывшись в хлебе, ждала появления ишана в сопровождении его мюрида. Идут те и видят – на дороге тарелка с ягодами. Ишан, нисколько не удивляясь, присел на дорогу и начал есть ягоды. И сказал мюриду: «Иди, раб божий, садись и кушай, но не рассказывай никому; ибо это от самого Бога и принесли его сюда ангелы». Съели ягоды. У него же и кроме этого были ещё такие фальшивые послания от Бога».