Глава 2. Люди и дельфины

«Искушение запретным плодом – это и есть ползучая революция…»

Юрий Слободенюк «Из несказанного Евой»

– Но подожди, – он почесал за ухом, – почему всё время я болтаю. Расскажи и ты о себе.

– Как-то тяжеловато разговаривать «всухую», – она поморщилась.

– И то правда, – сказал он. – Зайдём куда-нибудь.

Небольшое бистро они нашли сразу. Сели за столик, официант принес бутылку красного вина и сыр.

– Неплохо, неплохо, – сказала она, сделав небольшой глоток, – приятный букет.

– Это «Хванчкара». У меня дома его много. Я был у московских поставщиков грузинского вина в 2006^[2].

– Слушай, вообще-то красное вино полагается к мясу…

– А белое к рыбе. Знаю, все знаю. Я просто хотел, чтобы ты попробовала этот сыр.

– Да, ты прав, оригинальный вкус.

– Это «Клинковый». Я недавно побывал в Минске^[3], попробовал сыр, мне понравился его вкус. Но сейчас не об этом. Давай, рассказывай про себя.

– Ну, можно сказать, что мы существуем на земле, намного раньше вас. Ведь вы можете работать лишь с людьми современного вида, а это во вселенском смысле не так уж долго. Мы же были на земле намного раньше. Энциклопедический словарь говорит, что наше имя произошло от латинского libido – страсть. Мы – это бессознательное сексуальное влечение, в более общем плане – влечение к жизни. Мы очень многозначны: можем быть и желанием, и влечением, и стремлением. Можем превратиться в удовольствие, в кровожадность, в жажду наслаждения, в произвол и в каприз. Впервые, наше современное имя появилось в работах Бенедикта «Электротерапия» (1868) и Молля «Исследование сексуального влечения» (1898). Ну, естественно, мы прежде всего – это проявление полового инстинкта, обостренного и неустанного сексуального влечения. Мы вечны и неисчерпаемы. Фрейд сделал нас основными персонажами своих работ. У него мы определяем не только страсть, но и стиль современной жизни, что, в общем-то, абсолютно правильно. Это мы в основе любовных и дружеских чувств, различных привязанностей – к самому себе, к другим родственникам, к сверстникам. И мы же, как выясняется, можем управлять огромной толпой, готовой к бессознательным свершениям, которая, как ты дальше увидишь из моего рассказа, предельно эротизирована.

– Но сейчас-то вам лафа. Так ведь? Вершите революции, сбрасываете правительства, отовсюду вытесняете мужиков.

– Ты говоришь о сексуальной революции? Это отдельная тема, – она сделала ещё глоток вина, поближе придвинулась к нему, якобы случайно задев его коленками.

– Понимаешь, любому школьнику с самого детства известны три великих революции: Французская, Октябрьская и Сексуальная.

О значении Французской революции пусть лучше спорят историки, но уверенно можно сказать: она очень наглядно показала, что проигрывают те, кто теряет голову^[4].

В результате Октябрьской или пролетарской революции «пролетели» абсолютно все^[5]. Ну а третья…

Один китайский монах, мудрец и философ написал большой трактат, в котором он разъяснил народным массам причины, по которым во всей живой природе сексом, без цели произведения потомства, занимаются только люди и дельфины. – Ну, насчёт дельфинов не знаю, – усмехнулся он, – трудновато проверить, а у людей именно так. В некоторых поныне живущих диких племенах до сих пор не верят, что секс как-то связан с продолжением рода. У них нет отцов в нашем понимании этого слова! Девятимесячный срок между сексом и рождением ребёнка кажется им настолько огромным, что никакой причинной связи они здесь просто не улавливают. Антропологи, которые пытались открыть дикарям глаза на связь между сексом и деторождением, были осмеяны. Эта гипотеза больших белых братьев, показалась им дикой, а приводимая в ответ аргументация, железной: если бы секс был связан с деторождением, рожали бы только красивые женщины, а у нас рожают даже такие страшные, с которыми ни один нормальный мужчина не ляжет!.. И попробуй оспорь! Скорее усомнишься в связи секса с деторождением.

«Господи, каким бы крутым не хотел казаться, а мужчина есть мужчина», – Подумала она, – не может спокойно посидеть и послушать, главное вставить слово показать свою эрудицию, мужик мужиком. Хотя, может быть, именно поэтому он мне сразу понравился. Хотя есть ещё кое-что, что я для себя не уяснила».

– Так или иначе, именно с этого философского труда, – продолжила она, – сама по себе, тихо – Мирно началась революция, которую потом назвали «сексуальной». Было это примерно три тысячелетия назад, в Китае.

На протяжении веков эта революция развивалась так-Сяк, с переменным успехом и очень медленными темпами. Женская самооценка и индивидуальность тускло поблескивала во мраке рабовладельчества и средневековья, вспыхивая порой огоньком: то в кровавых забавах Клеопатры, то в дифирамбах «служения Прекрасной Даме»; в тяжелую годину появилась первая одинокая провозвестница грядущих битв, стриженая дева Жанна из Орлеана. Сверкание Возрождения и блеск Просвещения вовсе затмили неяркий фонарик в слабых женских руках, но приходит черёд, упомянутой выше, Великой Французской.

– Да, да, я интересовался истоками женского движения, – сказал он, абсолютно не обращая внимания на её недовольную мину. – Симпатичная девушка-Парижанка оголила плечи и грудь, повесив на палку чью-то окровавленную рубашку, прошла по баррикадам^[6] и королевская власть пала под натиском толпы, а агитаторы на каждом углу прославляли свободу, равенство и братство. Но, после революции довольно часто вместо перечисленных выше благ приходит террор. Очень скоро парижские палачи начали жаловаться, что не успевают пообедать, а детей своих не видят и вовсе. В результате четверть населения Франции была уничтожена.

Но, насмотревшись на полуголую воительницу, в 1792 г., как по команде, сначала Олимпия де Гуж, затем Мэри Уолстоун Крафт и, наконец, Теодор фон Гипель строчат свои трактаты о кошмарном положение женщин и способах его улучшения. Начитавшись этих работ, приблизительно в середине 19-го века, женщины начинают требовать для себя избирательные права, а оброненное Оуэном слово «феминизм» стало звучать все более грозно и внушительно.

– Слушай, когда ты рассказывал, я же тебя не перебивала, так что, будь добр, дай мне продолжить!

– Да, да, извини!

– Первым политически активным женщинам, попавшим в историю как суфражистки^[7] – противостояло хорошо организованное и финансируемое анти-Суфражистское движение. Лидеры анти-суфражистов доказывали, что в действительности женщины не хотят голосовать, что они слишком некомпетентны и необразованны.

Но и первые активистки не давали себя в обиду и отнюдь не были обделены чувством юмора. Например, Элис Дуэр Миллер писала: «Почему мужчины не должны голосовать:

● Потому что место мужчины в армии.

● Потому что слишком мало мужчин способны решать любые вопросы каким-либо иным способом, кроме применения кулаков.

● Потому что женщины лучше владеют методами мирно улаживать конфликты.

● Потому что мужчины потеряют свою естественную привлекательность, если выйдут за рамки своего природного предназначения и естественных интересов, таких как ходить строем в униформе и стучать в барабаны.

● Потому что мужчины слишком эмоциональны, чтобы голосовать разумно. Их поведение на бейсболе и на собраниях демонстрируют, что мужчины от природы склонны к насилию и непригодны в сфере принятия политических решений…

– Пожалуйста, дай мне перебить тебя ещё разочек, – он улыбнулся так мило и по детски, что она, сама не понимая почему, улыбнулась ему в ответ. – Больше всего мне запомнился «прикол» на Всемирной выставке 1851 года в Лондоне. Там британская публика познакомилась с «блумерами» – особым типом женской одежды, появившейся в США. В основу ее лег брючный костюм, в котором лазала по горам знаменитая американская феминистка Амелия Блумер, издательница женского журнала «Лилия», неутомимо боровшаяся за равноправие своих современниц. Самой оригинальной частью ансамбля была распахнутая спереди юбка длиной до колен, под которую надевали стянутые на лодыжках оборчатые шаровары. «Блумеры» приобрели такую популярность среди свободомыслящих американок, что стали почти символом суфражизма. Их своего рода презентацией должен был стать большой Блумер-бал 6 октября 1851 г. в известном лондонском зале на Ганновер-Сквер. Однако последствия этого мероприятия оказались плачевными. Дело в том, что на бал допускались лишь леди в «блумерах», а ими оказались в основном подхватившие моду проститутки. Ну, а сам бал окончился скандалом; в здание прорвались мужчины, устроившие с «уличными леди» фантастическую оргию, привлекшую внимание столичной полиции.

Как автор добавлю, что бедной Амелии, даже в кошмарных снах, не могла присниться столь печальная судьба её костюма. Естественно, этот скандал не мог не сказаться на репутации заморской одежды. Порядочные дамы сразу же отказались от «блумеров», которые стали ассоциироваться в обществе с «распущенными» и «падшими» женщинами, особенно после того, как на экстравагантную новинку повел атаку сатирический журнал «Панч». Увы, путь в Великобританию был для них заказан. Слишком сильно «блумеры» стали ассоциироваться с плотским грехом.

А феминистское движение набирало силу с головокружительной быстротой. Англия начала 20-го века в буквальном смысле сошла с ума: по всей стране поджигали почтовые ящики. Поджигали даже дома (правда, пустующие).

– Заглянешь к нам на огонек?

– Конечно. Чей дом будем жечь?

Перекусывались телефонные провода. Бились витрины, окна правительственных зданий. Весь этот хаос устраивали не молодежные бандформирования, а добропорядочные и образованные дамы средних лет. Сами они называли себя «милитантки» – воительницы, а британская пресса ехидно обозвала их «суфражетками».

Дамы устраивали марши, на которых не столько полицейские гоняли демонстранток, сколько те лупили «бобби» зонтиками (в те времена довольно массивными). Милитанткам нельзя было отказать в сообразительности. Они начали наносить удары по тому, что мужчины особенно ценят. В результате безжалостно уродовались площадки для гольфа и громились винные погреба. Особую ненависть у «воительниц» вызывал сэр Уинстон Черчилль. Не только потому, что он – тогда министр внутренних дел – разгонял их акции. Как ни странно, основной причиной ненависти милитанток к Уинстону было… его остроумие. А дело было так: одна из лидеров движения подловила его в момент, когда он, по привычке, баловал себя бренди, и начала обзывать его «пьяным и бездушным мужланом». Если бы он в ответ, назвал её «беспардонной суфражистской стервой», «воительницы» быстро бы успокоились. Но на свою беду, Черчиль был остроумным человеком. Улыбнувшись, он сказал: «Так-то так, леди, но я завтра протрезвею, а у вас ноги как были кривыми, так и останутся».

Ведь в споре сильнее всего злит по настоящему, смешная и удачная фраза оппонента! Возмущению феминисток не было предела.

За честь осмеянной дамы отомстил мужчина, сочувствовавший суфражисткам. Он напал на Черчилля с хлыстом. На вокзале в Бристоле Уинстона встретил пикет, и некая Тереза Гарнет, огрела бедолагу древком от флага со словами: «Грязная скотина, английская женщина заслуживает уважения!» Про забрасывание камнями, кусками угля и говорить не стоит. Черчилль отнюдь не был трусливым человеком, но пришлось завести телохранителей. В конце концов, полиция раскрыла заговор: милитантки собирались похитить его ребенка.

Первыми избирательное право получили женщины в Новой Зеландии в 1893 году и в Австралии – в 1902 году. Позже, женщины ряда европейских стран: Финляндии – в 1906, Норвегии – в 1913, Дании и Исландии – в 1915, Великобритании в 1918. В США это произошло в 1920 году.