Кир задумался, строя в голове планы относительно общения со Львом-старшим, а потом снова сунул пальцы в замшевый мешок. Прощупал все уголки и в крошечном потайном кармане нашел сложенный вдвое небольшой клочок бумаги, явно впопыхах вырванный из дорогого блокнота. Это можно было понять по белоснежной мелованной бумаге и запаху хорошего французского парфюма. Прежде чем развернуть листок, Кир втянул аромат носом и прикрыл глаза, пытаясь определить, кому могли принадлежать эти духи – мужчине или женщине.

– Явно парфюм мужской. Так, посмотрим, какого рода записку могла получить эта серая мышка – нет, скорее, рыжая простушка – от мужчины.

Он медленно, одним пальцем поддел верхний край плотной бумаги и удивленно приподнял одну бровь.

– Так-так-так, всего четыре цифры: два – восемьдесят восемь – шесть. Что бы это могло значить? Странно, надо сфоткать, может пригодиться.

В то время, когда Кир рассматривал сумку Камиль, сама хозяйка этих предметов, уже оправившись от неприятностей, произошедших в театре, сидела за письменным столом в своей комнате. Перед ней стояли две чашки Петри с густо намазанным дном розовым питательным бульоном, на котором уже можно было рассмотреть проросшие колонии стрептококков. Девушка подняла стеклянную крышку, схватила пинцетом с загнутыми краями белые еле заметные пузырьки, аккуратно выложила их на тонкое предметное стекло и, прикрыв сверху вторым, сунула под линзу микроскопа.

Со стороны могло показаться, что она полностью увлечена работой, но на самом деле все ее внимание было обращено на звуки, доносившиеся с первого этажа. И когда ближе к двенадцати часам ночи в доме Тургеневых наконец все разошлись по своим комнатам и восстановилась идеальная тишина, Камиль отодвинула от себя микроскоп и, схватив небольшой пластиковый бокс, отправилась на кухню.

Кухарка тетя Валя – полная розовощекая женщина с лучистыми глазами – по незнанию и доброте душевной выделила Камиль часть нижней полки огромного распашного холодильника для хранения исследовательских материалов. И Камиль сейчас могла отправиться на кухню без всякой конспирации, но в ее контейнере лежал такой материал, что лучше было сохранить его в тайне от остальных обитателей дома. Поэтому она тихо спустилась на первый этаж и быстро шмыгнула под лестницу, где находился вход в кухню.

Дверь была приоткрыта, и через щель пробивался тусклый свет светодиодов над вытяжкой, который не гасили даже ночью. Девушка, прежде чем потянуть на себя ручку, замерла и прислушалась, а потом, аккуратно ступая, чтобы ничего не задеть по пути, направилась к холодильнику.

– Ты что это здесь делаешь? – послышался насмешливый голос Лео, на что Камиль замерла в центре кухни, раздосадованно хлопнув ладонью по бедру.

– Вот гаденыш, еще не спит, – беззвучно, одними губами произнесла она, не зная, как себя вести дальше.

– Ну точно пришла что-то стащить, – произнес, нахально вскидывая чуб, Лео.

Девушка, не чувствуя за собой вины, расплылась в широкой улыбке и медленно обернулась на сидящего на подоконнике юношу с хрустальным стаканом в руке. Рядом стояла полупустая бутылка кока-колы и постоянный спутник Лео – скетчбук в коричневом переплете.

– У тебя что, пластинку заело? Все время талдычишь об одном и том же. Я же тебе сказала, что никогда не беру ничего чужого.

– А почему тогда крадешься среди ночи, как воришка? – делая глоток колы, поинтересовался Лео и хотел кончиком языка игриво слизнуть каплю напитка со своих чувственных губ, но вовремя спохватился, вспомнив, что Камиль была единственной девушкой, которую он не собирался соблазнять. «Она ни при каких обстоятельствах не должна в меня влюбиться, а лучше, чтобы люто возненавидела. Только в этом случае отец оставит идею нас поженить», – мысленно напомнил себе Лео, принимая максимально развязную позу.

– Лучше подумай о себе. Ты прячешься здесь, чтобы мамочка не увидела, что пьешь газировку? – огрызнулась Камиль, продолжая свой путь к холодильнику.

Лео спрыгнул с подоконника и преградил ей дорогу.

– Что это у тебя? – хватая за красный бокс, спросил он, повышая голос.

– Отцепись! – высвобождая из его крепких рук свою драгоценную ношу, начала препираться Камиль. – Это моя личная вещь, оставь меня в покое!

Но Лео и не думал подчиниться. Он стал выдирать бокс, пока крышка не соскочила и его взору не открылось то, что Камиль собиралась спрятать в холодильнике.

– Что за черт, Ками?! – во весь голос закричал юноша и выронил контейнер из рук.

Первые несколько секунд они оба стояли и смотрели, как на темный мраморный пол приземлился контейнер, кишащий белыми опарышами, часть которых вывалилась наружу и, омерзительно извиваясь, стала расползаться в разные стороны. Наконец Лео оправился от шока и затряс Камиль за плечи:

– Ты что, совсем ненормальная? Притащила мерзких червей в дом, так еще и засунуть их в холодильник с продуктами собираешься?! Маман, если узнает, живо выдворит тебя на улицу, хотя там тебе и место!

– Мне Лев Петрович разрешил проводить опыты дома, – начала оправдываться Камиль, поглядывая на дверь, словно надеялась, что Лев-старший придет ей на помощь.

– А отец знает, что ты собиралась с продуктами хранить червей?

– Да что ты так разволновался, это обычные личинки мясной мухи.

– Ой, все, меня сейчас стошнит, – прикрывая рот рукой, пробормотал Лео и отвернулся, чтобы не смотреть, как Камиль, схватив салфетку со стола, начала собирать своих питомцев обратно в бокс. – Почему ты их не оставила в своей комнате?

– Так они через десять дней превратятся в мух, а в холодильнике просуществуют гораздо дольше.

– О, нет, не хочу слушать, это все не для меня. Фу, я теперь неделю есть не смогу! Я знал, что ученые сумасшедшие, но ты ведь еще не ученый, ты просто психопатка, – намыливая руки и тщательно промывая их под струей воды, в сердцах говорил Лео.

Камиль решила, что и вправду поступила глупо, она начала виновато улыбаться и уговаривать Лео:

– Пожалуйста, давай сделаем вид, что ты ничего не видел, а я смою всех опарышей в унитаз. Договорились?

– Знаешь, Камиль, ты меня, видимо, с кем-то путаешь, мы не друзья, и я не такой уж клевый, как ты придумала. Как ты там мне сказала, когда я просил не рассказывать родителям про дачу Сухого? Кажется, «долг платежом красен»? Не помнишь?

– Помню, – насупившись, ответила девушка, потупив взор. – И чего ты хочешь?

Лео, радостно потирая руки, стал приближаться к Камиль, изображая из себя заядлого дельца.

– Послушай, у нас в Питере есть один рукотворный остров, называется Новая Голландия. У него интересная история, ну, ее я тебе потом расскажу. Так вот, на этом острове есть прекрасный каток. В центре стоит высоченная елка, от нее к краю ограждения подвешены сотни нитей с горящими лампочками, и звучит музыка из кинофильмов прошлых лет. И только перед самым Новым годом этот каток работает ночью.

– Это же моя мечта… – восторженно хлопая ресницами, прошептала Камиль. Она стояла, прижав руки к груди, и блаженно улыбалась, представляя себя в этом волшебном месте, кружащуюся среди влюбленных пар.

– Мечта – это, конечно, хорошо, но есть одна маленькая загвоздка. Прежде чем туда отправиться, тебе нужно сходить в кабинет отца и взять из шкатулки на столе ключи от моей «ламбы».

– От чего?

– От «ламбы», «ламборгини» – машина такая желтая, четыре колеса, так понятно?

– Понятно, а почему я?

– А потому, что если по какой-то причине отец все же узнает, что ключи пропали, то тебя ругать он не будет. Ты же теперь его любимица.

Камиль такой план не устраивал. Она только рассказывала, что никогда ничего в жизни не брала чужого, и тут такое предложение.

– А чем ты так разозлил Льва Петровича? За что он у тебя отобрал машину?

– Да сущий пустяк. Секс в общественном месте.

Камиль от его слов вспыхнула, смутилась и, прикрывая рот рукой, прошептала:

– Ты занимался этим в общественном месте?

– Говорю тебе, ерундовое дело – всего лишь последний ряд кинотеатра. Да и фильм был никудышный, – ответил Лео, а потом понизил голос и, слегка погрустнев, добавил: – Как, впрочем, и секс.

Камиль молчала, переваривая услышанное, представив жутко неприличную сцену в кинотеатре, а потом категорично замахала головой:

– Нет, и не упрашивай, я не могу пойти без разрешения в кабинет Льва Петровича.

– А я и не собирался упрашивать. Обычная сделка. Ты берешь для меня ключи, а я не рассказываю про твоих червей.

– Слушай, Лео, а может, проще на такси, а?

– Не терплю такси, и притом в машине у меня есть наличка. А без денег кто нас пустит на каток? Ты ведь хочешь исполнить свою мечту? Пушистые варежки, белый снежок – глупышка Камиль идет на каток…

Камиль стояла в нерешительности, покусывая губы, что-то прикидывая в уме, и, несколько раз вздохнув, все же медленно поплелась к кабинету Льва-старшего, спрашивая по пути:

– А там коньки напрокат дают?

– Дают, – односложно ответил Лео, подталкивая ее к двери.

– И горячий глинтвейн делают?

– А как же без глинтвейна.

– А если, наоборот, мороженого захочется?

– Ну, мороженого там вообще хоть отбавляй.

Когда Камиль спустя минуты три дрожащими руками протянула Лео ключи от его автомобиля, щеки ее пылали, глаза сияли не хуже электрических лампочек одновременно от страха быть пойманной на месте преступления Львом Петровичем и от предвкушения ночного приключения.

– Вот, держи. Только как же теперь ты из гаража выедешь незамеченным охраной?

– Не боись, там у меня все схвачено, – подбрасывая ключи одной рукой, радостно проговорил Лео и поспешно стал натягивать куртку.

– Постой, я быстро сбегаю за варежками, – кинулась к лестнице Камиль, но юноша ее остановил, поймав за руку.

– Зачем тебе варежки?

– Я катаюсь не очень хорошо, вдруг упаду, лучше, чтобы руки были в варежках, лед-то холодный.

Лео, прежде чем продолжить разговор, покачал отрицательно головой и сделал непривычно серьезное лицо.

– А с чего ты решила, что поедешь со мной? У меня даже в мыслях не было тебя брать на каток. Разве я говорил, что поедем вместе? Меня там ждут друзья, а твои друзья, как я понимаю, – пиявки и лягушки.

Камиль от его слов остолбенела. Она медленно высвободила свою руку, растерянно попятилась назад и, запинаясь, еле слышно пролепетала:

– А как же елка в огнях и музыка… моя мечта?

– Ну, это не ко мне. Я что, похож на Деда Мороза? Боюсь, написать ему письмо ты тоже уже не успеешь, но, может, в следующем году повезет.

Лео старался не смотреть Камиль в глаза, потому что на ее рыжих ресницах заблестели две крошечные слезы, которые предательски покатились вопреки ее нежеланию. И как она ни старалась скрыть унизительность своего положения и сделать вид, что вовсе не расстроена, Лео видел, что она разочарована – да что там разочарована, ей было больно до слез. Схватив в руки шарф, он повернулся к выходу и, чувствуя себя настоящим подлецом, поспешил на улицу, бубня себе под нос, что все это к лучшему и для него, и для самой Камиль.

Дверь захлопнулась так гулко, будто пустое ведро бросили в глубокий колодец. Даже хуже – Камиль показалось, что этим ржавым, расколовшимся на острые осколки ведром ударили ей в грудь. Она несколько секунд стояла, ловя ртом воздух, а потом опустилась на ступеньку и заплакала так громко, как могут позволить себе только дети:

– Ненавижу! Ненавижу! Ну какой же гад! Я ради него через себя переступила, душу вывернула, про детскую мечту рассказала, а он меня как собачонку отшвырнул, – причитала она сквозь слезы.

В доме было очень холодно: то ли мороз на улице крепчал, то ли дрожала Камиль по другой причине. Вдоль лестницы, на которой она сидела, расположилась галерея старинных портретов. Здесь были все Тургеневы последних нескольких веков. Чопорные, важные, Камиль казалось, они смотрели на нее очень надменно, может, даже слегка качали головой. Она растерла ладонью остатки слез по щекам и прошептала: «Ну ничего, я покажу тебе Деда Мороза!» – а потом плотно сжала кулаки, словно собиралась выйти на ринг с невидимым противником, и помчалась обратно на кухню.

На кухне по-прежнему горел слабый голубоватый свет над вытяжкой, все так же мерно тикали настенные часы в виде большой фарфоровой тарелки со стрелками, расписанной птицами в стиле шинуазри, и все там же, на краю стола, стоял красный пластиковый бокс с опарышами, которых Камиль так и не успела спустить в унитаз. Она схватила его в руки, злобно скрежеща зубами, пулей помчалась на второй этаж, прямиком в комнату Лео.

Спальня Лео больше походила на жилище шестнадцатилетнего подростка. Чего здесь только не было: коллекция ярко декорированных скейтбордов, над которой на стеклянной полке была представлена не менее впечатляющая коллекция наушников разных цветов, размеров и модификаций. На письменном столе возвышался огромный изогнутый монитор, клавиатура и всевозможные геймерские принадлежности. Над широченной двухметровой кроватью висела люстра в виде средневекового дирижабля, а в углу, у окна примостилась скульптура обнаженного юноши с копьем в руках в человеческий рост.

Камиль, все еще всхлипывая из-за недавних рыданий, нашла глазами комод и прямиком направилась к нему, по пути задев деревянный мольберт, на котором стоял портрет в резной золоченой раме. Мольберт зашатался, и девушка, не успев отреагировать, сморщилась, наблюдая, как картина, грохоча, упала на пол.

– Вот блин! Ну это только Лео мог такое придумать. Рисовать картину прямо в раме. Небось мамочка ему купила готовый портрет, а он только кисточкой усы подрисовал, – зло бубнила Камиль, пристраивая картину на место.

Недолго думая, она выдвинула верхний ящик комода и, обнаружив там майки и трусы Лео, высыпала туда половину своих опарышей, тщательно перемешав их с вещами. Вторую половину она отправила в нижний ящик, где хранились носки и одежда для тренировок.

– Теперь, прежде чем меня обидеть, трижды подумаешь, чем это тебе обернется! – довольная содеянным, произнесла девушка и села на мягкую кровать, застеленную серым стеганым покрывалом. – Посмотрим, как ты завтра будешь вопить на весь дом и жаловаться нянькам.