Девушка медленно начала расстегивать маленькие пуговицы своей трикотажной кофты бледно-голубого цвета, а затем как-то неловко стянула ее и положила на стул. Тема еще не до конца осмыслил услышанное относительно матери, был в замешательстве от действий Инги, а когда плотная юбка из буклированной ткани скользнула на пол, обнажая узкие бедра девушки, он хотел что-то сказать, но замялся, а потом быстро прижал ее к себе, чтобы не видеть нагого тела, еле прикрытого прозрачным черным бельем. Они стояли, ощущая тепло друг друга, не до конца осознавая, что будет дальше. Инга переживала, вдруг Тема оттолкнёт ее или, того хуже, скажет что-то резкое, обидное. Но он молча провел рукой по ее спине и, нащупав застежку бюстгальтера, расстегнул его. Это движение было словно сигналом одобрения того, что задумала Инга. Дальше все было быстро и жарко. Объятия, поцелуи, много нежности и наслаждения. Только у Темы мгновения блаженства перемежались с ощущением горести, он едва прикрывал глаза и сразу видел довольное лицо отца, печальные глаза матери, а потом слышал нежные стоны Инги, через пару минут все смешалось в одну очень сложную эмоцию, и эта такая непродолжительная эйфория вдруг забрала все Темины силы. Он откинулся на подушку и затих. А Инга, часто дыша, почувствовала неловкость, потянулась за простыней и укрыла себя и Тему с головой. Она держала натянутую простыню так, чтобы в их укрытие проходил солнечный свет. Ей почему-то казалось, что теперь, когда над ними это белое тонкое полотно, все, что происходит там, за пределами, не может до них дотянуться, их маленькое счастье никто не сможет потревожить. Они смотрели друг на друга, изучая черты лица, которые впервые видели так близко. Тема вдруг ощутил, что в его душе теснится новое чувство, оно было похоже на благодарность, но намного теплее, от этого защемило в груди, он улыбнулся и поправил светлую прядь Ингиных волос, которая выбилась из ее всегда идеальной прически.

– Тема, я люблю тебя, – произнесла Инга трепетным шёпотом, касаясь его впалой щеки горячей ладонью. Конечно, она рассчитывала услышать ответное признание, но Тема ничего не сказал, он потянулся к ней и нежно поцеловал в теплые губы.

В то время, когда Инга признавалась Теме в любви, Матвей принимал у себя дома Алекса. Друг – такое простое слово и такое редкое явление. Но Матвей был уверен, что ему повезло и он, встретив Алекса, обрел в его лице человека, который разделит с ним невзгоды и триумфы, поддержит в трудную минуту жизни, рискнет ради него всем. Он приписывал Алексу невероятные достоинства и идеализировал их дружбу так, что в какой-то момент ему начало казаться, что они ни больше ни меньше Патрокл и Ахилесс. Матвей после смерти брата был склонен все воспринимать очень эмоционально, все чувства его были обострены и преувеличены, а все люди в его жизни казались необычайно важными, и больше всего на свете он боялся их потерять. Поэтому Матвей с легкостью прощал Алексу его шуточки и колкости и с радостью проводил с ним все свободное время. Алекс же был очень умен, красив, талантлив и, как часто бывает с подобными людьми, высокомерно самоуверен и зациклен на себе. Но проводить время у Матвея все же любил. Правда, сегодня Алекс был не в духе. Он сидел в подвесном плетеном кресле-коконе на балконе у распахнутых настежь стеклянных дверей кухни и молча курил. Матвей почему-то решил, что Алекс должен попросить своего отца купить любимому сыну машину, и даже притащил из спальни журналы, чтобы они вместе подобрали подходящий Алексу автомобиль. Разве мог доверчивый, прямолинейный юноша, ни в чем не знавший отказа родителей, предположить, что богатый предприниматель, как рассказывал о своем отце Алекс, мог отказать сыну в такой безделице, как покупка машины. Матвей думал, что друг сам по каким-то причинам не мог получить водительские права или, того хуже, просто боялся садиться за руль.

– Да брось, Алекс, тебе непременно нужно записаться в автошколу, даже у девчонок давно есть права. У Евы и Инги, я сам видел. А недавно мы с Евой ездили в автосалон, чтобы она посидела внутри понравившихся ей моделей, примерила, так сказать, подходящее ей авто. Выбирает подарок на совершеннолетие.

– Ты, кстати, в курсе, что на ее день рождения мы едем всей компанией на Валдай? – быстро спросил Алекс, хватаясь за эту тему, как за спасительную соломинку. Он надеялся, что Матвей отвлечется от идеи выбрать для него машину и начнет рассуждать о предстоящей поездке.

– Это-то я знаю, меня сейчас гораздо больше волнует, что Ева уехала в Париж не только с Ланой, но и с Германом, – тяжело вздыхая, ответил Матвей и нервно сжал в руке карандаш, который тут же разломился пополам.

– Эй, полегче, не стоит так волноваться! – проронил Алекс.

– Ах, Алекс, ты же знаешь, как она мне нравится, я просто сгораю от ревности. Тебе, конечно, этого не понять.

– Да, я не привык сохнуть по девушкам, а тем более их ревновать, это не мой стиль. Я и не знал, что Ева в Париже, – не краснея врал Алекс, вальяжно закидывая ногу на ногу.

На самом деле он весь вечер, сидя у Матвея дома, втайне от него переписывался с Евой. И с волнением ждал каждого ее ответа на свои смс, которые приходили с большой задержкой. Он раздраженно строил в голове разного рода предположения, что именно ей мешает отвечать незамедлительно. Ревновал он ее к Герману или нет – это был сложный вопрос. Алекс, конечно, был уверен, что Ева любит именно его, а Герман – это так, прикрытие их отношений. Но почему они скрывали с Евой свою связь, было загадкой даже для него. Что думала на этот счет Ева, он не знал, но свое сердце не проведёшь. Ева была его страсть, которая с каждым днем разгоралась все больше и больше. Только вот позволить себе он ее не мог. Не мог катать ее на дорогих автомобилях, дарить подарки, засыпать цветами, не мог водить в модные рестораны и снимать фешенебельные апартаменты в разных странах мира. Он не был в состоянии обеспечить ей жизнь, к которой она привыкла, и очень этого стыдился. Но что точно он мог ей дать, так это всепоглощающее влечение и эйфорию от каждого взгляда, это он точно знал, поэтому сейчас он играл с Евой в некую тайну связь, которая только придавала пикантности их отношениям.

Но сегодня Алекс был озадачен не только их с Евой отношениями, его гложила не менее серьезная проблема, мешавшая насладиться приятной атмосферой дружеского ужина. Сегодня он у Матвея находился не по собственной воле, а по заданию Гериона, и плана, как его выполнить, у юноши не было.

Матвей чувствовал, что друг чем-то озадачен, несколько раз спрашивал, не может ли он ему помочь, но Алекс на это только отрицательно качал головой, пуская вокруг клубы белесого дыма, красиво доставая изо рта тонкую дамскую сигарету. Эти сигареты с ментолом Екатерина Ивановна держала дома для своей единственной курящей подруги, и Матвей каждый раз тягал их тайком от матери для Алекса, все время забывая купить перед его приходом что-то более подобающее.

– Матвей, а где твоя мама хранит сигареты? Я, пожалуй, верну их на место, а то вдруг родители нагрянут, а я тут внаглую курю, – вставая, проговорил Алекс, дождавшись, когда хозяин дома сунет руки в стеклянную миску с замаринованными стейками и не сможет убрать сигареты самостоятельно.

– Да ладно, брось их на стол, я потом уберу.

– Мне не сложно, – проходя в гостиную, бросил через плечо Алекс и, подходя к натертому до блеска серванту, добавил: – По-моему, здесь, в верхнем ящике, да?

Он внимательно просмотрел полки, заставленные фарфоровыми сервизами, и быстро начал выдвигать один ящик за другим, шаря там дрожащей рукой. Страх, что Матвей сейчас войдет в комнату и застанет его за этим постыдным занятием, мешал ему делать все быстро и бесшумно, но азарт выполнения задания придавал силы. «Я словно разведчик на задании», – успокаивал себя юноша, все время оглядываясь на дверь.

– Алекс, тебе какую степень прожарки делать? – выставляя температуру на электрогриле, прокричал Матвей, и Алекс понял, что ему пора возвращаться на кухню.

– Медиум, – грустно ответил юноша, явно погруженный в свои собственные мысли. Он стал лицом к окну и принялся наблюдать за бесконечным потоком воды, уже третий день лившейся на землю в виде проливного дождя, погода была безрадостная, и на душе было скверно. Его раздражала услужливость Матвея, его вечное желание демонстрировать финансовую состоятельность своей семьи, но больше всего бесило, когда этот здоровый, обеспеченный рыжеволосый детина начинал стенать по поводу безответной любви к Еве.

– Готово, давай быстро за стол, а то все остынет, – послышался голос Матвея, и Алекс обернулся.

– Ну ты, друг, даешь, это что за декорации к русской народной сказке?

Матвей был озадачен такой реакцией друга. Он с родителями на прошлой неделе был в одном статусном ресторане на берегу Финского залива, и там им подали стейки и шашлыки, необычно сервировав стол и декорировав сами блюда, на деревянных досках с веточками можжевельника и кедровыми шишками. Матвею такая подача показалась стильной и достаточно брутальной, он тут же решил пригласить Алекса в гости, сделать его любимые говяжьи стейки и подать их точно так же, чтобы удивить друга. Он лично ездил в магазин за разделочными досками необычной формы, потом вымачивал в специальном растворе можжевеловые ветки и заказал кедровые шишки с созревшими орехами. И сейчас, как заправский шеф-повар, выложил сочный стейк на доску, присыпав его крупной морской солью, свежемолотым черным перцем и гранатовыми зернами, и все это украсил веткой хвои с миниатюрной шишечкой. Но реакция оказалась обратной. Алекс тут же осмеял друга и, садясь за стол, с издёвкой проговорил:

– Зачем ты развел здесь эту тундру, решил вспомнить свое детство? – язвительно усмехнулся юноша, в своей классической манере бездушности и высокомерия, сбрасывая с дощечки аккуратно выложенную раскрывшуюся шишку. Она покатилась и упала на пол, рассыпая вокруг себя мелкие кедровые орешки. Потом юноша посмотрел на Матвея, молча сидящего перед ним с выражением недоумения на лице, перемешанного со стыдом, и, поняв, что сказал лишнее, тут же постарался исправить положение: – Зато стейк у тебя, как всегда, получился отменным.

Матвей сразу начал оправдываться, пытаясь все перевести в шутку, на что Алекс только с сожалением пожал плечами и подумал: «И как он вообще меня терпит, я бы уже давно вытолкал такого гостя за дверь».

Ели они быстро и без аппетита, чего с ними раньше никогда не было. Матвей, пристыженный, смотрел на друга, который держал себя прямо, умело пользовался приборами, аккуратно промокая губы салфеткой, да что там ел, он даже пиджак застегивал с таким достоинством, словно выполнял торжественный ритуал. И сколько ни старался Матвей походить на Алекса, такого джентльмена изобразить из себя не мог. А сейчас, и того хуже, Алекс дал ему ясно понять, что в его глазах он навечно останется неотесанным провинциалом. Но, несмотря на это, Матвей продолжал благоговеть перед Алексом, ловил каждое его слово, охотно и одобрительно следя за нитью его рассказа. Алекс же не чувствовал вкуса еды, потому что его мозг усиленно работал над тем, как сподвигнуть Матвея показать ему содержимое бесчисленных шкафов, которыми была заставлена его огромная квартира. Ему во что бы то ни стало нужно было выполнить первое задание Гериона.

– Дружище, у вас дома есть альбомы со старыми фотографиями? – вставая из-за стола, лениво произнес Алекс, делая вид, что это для него совсем не важно.

– Конечно есть, отец внимательно относится к семейному архиву, – спохватился Матвей, радуясь, что не нужно ломать голову, чем развлечь гостя.

Он быстро поднялся и отправился в кабинет отца, где в массивной тумбе, стоящей у глухой, завешанной декоративными тарелками стены, лежали несколько старинных фотоальбомов. Алекс тут же последовал за ним и замер в дверном проеме, внимательно сканируя глазами остальное содержимое этого важного, на его взгляд, предмета мебели.

– Ого, эта тумба, наверное, хранит много интересных реликвий вашей прошлой жизни, – вкрадчивым тоном начал Алекс, не сдвигаясь с места.

– Нет, здесь разного рода ерунда, ничего стоящего, – ответил Матвей и, приглашая друга сесть на диван, начал листать альбом. Алексу было наплевать на старые фотографии чужой семьи, он нехотя сел рядом и, перебирая в голове всевозможные стратегии, рассеянно смотрел на пожелтевшие от времени страницы. Но тут до слуха Алекса долетела фраза, которая заставила его обратить внимание на фото:

– Вот это мой дед Павел Иванович с дипмиссией в…

– Твой дед был дипломатом?

– Да.

– Так, значит, тебе карьера обеспечена, ты же потомственный дипломат, – взбодрился Алекс, внимательно разглядывая фотографии с изображением красивого статного мужчины лет пятидесяти.

– Ну, понимаешь, отец-то мой не согласился идти по стопам деда, тогда бы мне было легче. А так как дед злился на отца, наверное, за это, то отношения мы почти не поддерживали и у нас нет никаких связей.

– А кто эти двое? Они почти на всех фотках рядом с твоим дедом.

– Это его друзья, они были не разлей вода, даже любили все трое одну и ту же девушку. Но отец говорил, что это их не рассорило.

– Вот дела, ну и как же они ее потом поделили?

– А никак, вот этот в центре, – показывая пальцем на смуглого мужчину с пышным чубом, произнес Матвей, – так вот, он на ней женился, но вскоре погиб, потом на ней женился блондин, который справа.

– А что же твой дед не подсуетился? – шутя спросил Алекс, поднимая глаза на друга.

– Так он к тому времени уже был женат на бабушке.

Алекс еще долго всматривался в черно-белый снимок, на котором были изображены три товарища. Самым видным из этой троицы, как по габаритам, так и по привлекательности черт лица, был дед Матвея, и хотя он был тучный и лысоватый, но мужественный взгляд и гордо поднятый подбородок привлекали внимание к его персоне. Блондин справа не отличался ничем особенным, круглая голова, вздернутый нос и светлые волосы, но вот тот, которого их общая любовь выбрала себе в мужья первый раз, по каким-то неуловимым признакам был похож на иностранца, и Алекс подумал, что именно этот критерий сыграл решающую роль в ее предпочтении.

– Я так понимаю, их уже никого нет в живых?

– Да, дед прожил дольше всех, представляешь, они помирились с отцом только за месяц до его смерти. Они всегда говорили, что были в ссоре из-за несостоявшейся карьеры дипломата, но я в это не верю, думаю, была какая-то более веская причина, чтобы не разговаривать несколько десятилетий.