ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Я проснулась от детского плача. Распахнув глаза, я, первые секунды, пыталась понять, где нахожусь. Наконец, до меня стало доходить, сознание стало успокаиваться, и я начала адекватно реагировать на происходящее. Так, плачет ребенок… У мамы дома. Я тихо, чтобы не напугать, вышла из комнаты, тут же сталкиваясь со старшей сестрой, Машей, ее сыном, и двумя молодыми женщинами – подругами сестры.

– О, Камила, а ты что здесь забыла? – удивившись моему появлению, вопросила Маша, нахмурив свои светлые, с изломом, брови. Стас, ее сын, продолжал жалобно-устало плакать: видимо, ему нужно было поспать, потому что он, то и дело, тер маленькими кулачками, свои глазки.

– Да вот, решила маму навестить, – отозвалась я.

– Понятно. Мы тоже вот. Ну, хватит ныть, – простонала Маша, с тяжелым вздохом поднимая ребенка на руки, и неся его в мамину комнату, – утомил ты меня, Стасик, сил моих нет. Юль, Свет, на кухне идите, я скоро.

Подруги Маши – полноватая шатенка, и брюнетка в спортивной одежде, протиснувшись мимо, обдавая меня парами пива, зашли на кухню, гремя бутылками, что были в двух пакетах. Нехорошие догадки посетили мою голову.

– Маш, что случилось? – вопросила я, зайдя в комнату.

Сестра как раз снимала с сына теплую кофточку, движения ее были раздраженными, почти грубыми.

– С Женькой поссорилась. Достал меня, все ему не так. А мне надоело дома сидеть! Вот, решила молодость вспомнить, с подругами закадычными встретиться. Имею, в конце концов, право расслабиться.

– С бутылкой пива? – сорвалось с моих губ. За этот почти невинный вопрос я получила уничтожающий взгляд Маши.

– А что такого? Раз в год можно, – холодно ответила сестра, укладывая Стасика на кровать. Малыш тут же захныкал, вертя русоволосой головкой. – Спи, давай!

– Да ничего такого, Маш, просто вспомнила твои дозамужние гулянки-пьянки, – заметила я.

Слова давались мне с колоссальным трудом, потому, что я не привыкла говорить сестре то, что ей не нравилось. Ведь все эти годы я была такой хорошей, удобной, терпеливой. Это она имела право в нашей семье показывать себя, говорить то, что думает – свою «правду». Но вот другую правду, с не своих уст, она ой как не любила. Ее пьянки, являясь, словно повторением пьянок отца, стоили немало нервов, в первую очередь, маме и лишь потом – мне. Затем, Маша вышла замуж, за Женю, и вроде как, успокоилась. Оказалось, лишь на время. Пару раз я слышала, как мама по телефону разговаривала с ней, повторяя «хватит пить». Тогда я не хотела придавать этому значение – не очень-то радостно знать, что твоя сестра сползает в тот же омут, что и отец.

– А что тебя так мои пьянки-то волнуют? – она зло сощурила свои зеленые глаза. – Хочу – пью, я взрослая женщина. А ты за собой лучше бы смотрела, спишь с каким-то отморозком, который оплачивает тебе красивую жизнь, а сегодня соседки тебя уже с другим видели. Чья бы корова мычала, а, Камила?!

Я, застигнутая врасплох, злобой сестры, не знала, что ей сказать. Я ощутила себя снова маленькой, безвольной девочкой. Ужасное, разрушающее состояние. Превозмогая себя, я произнесла:

– Я замужем – за достойным мужчиной.

Резко развернувшись, не позволяя сестре ответить, я стремительным шагом направилась в комнату. Устало опустившись на кровать, я пыталась успокоиться. Казалось бы, я приехала в родной дом, уютное место, где должна была ощущать себя относительно, но мирно. Но и здесь меня поджидало испытание в лице старшей сестры, и складывалось впечатление, что я стою на перекрестке, а мимо – проносятся стремительные машины, готовые вот-вот задавить меня.

Я просидела так, раздраженная весельем с кухни, около получаса. Наконец, когда часы показали 17:20 послышался звук открывающейся входной двери – и я поняла, что это мама вернулась с работы. Я, стараясь выглядеть спокойной, вышла встречать ее. Она как раз вешала свое весеннее пальто, цвета фуксии, на вешалку- плечики, когда я произнесла:

– Привет, мам.

Мама, не скрывая своего изумления, обернувшись, с улыбкой посмотрела на меня.

– Ой, Камила, ты здесь!

Она шагнула ко мне, заключая в теплые объятия. Я, прикрыв глаза на миг, глубоко вздохнула, вдыхая аромат ее легкого парфюма-дымки и лака для волос. Такие родные запахи.

– А где Тимур? – мама чуть разжала объятия, окидывая меня своим учительски-проницательным взглядом.

– Да в командировку поехал, а я вот уговорила его завезти меня к тебе, – не дрогнув, сообщила я. Очередная ложь для общего блага.

– Как хорошо, – мама глянула в сторону стоящей обуви гостей. – Так, а что, Маша приехала тоже? И не одна, да?

– Ага, с сыном и подругами, – я отошла в сторону, пропуская маму в ванную комнату. Включив воду, она с обеспокоенным выражением на лице, стала тщательно мыть руки.

– Ясно, с подругами, значит, – мама сняла с крючка розовое полотенце. – Сейчас посмотрим, что да как.

Я, может и поступила трусливо, но вернулась в свою комнату, не желая слушать разговор мамы с сестрой. Однако, даже за прикрытой дверью громкие голоса доносились до моих ушей – и снова, в который раз за сегодняшний день, я окунулась в детские воспоминания, которыми была не в состоянии управлять. Все было, как тогда – крики мамы, хлопанье дверьми, только голос отца сменился на равнодушный, пропитанный алкоголем, голос моей старшей сестры. И, клянусь вам, я не знала, что страшнее – держать в руке береттту, или же, стоять вот так – не в силах убить монстров из прошлого.

Минут через 20 мама – уставшая, с покрасневшими глазами, заглянула в мою комнату со словами:

– Пойдем чай пить, эти две ушли, Маша в ванной закрылась, тошнит ее.

Я, хоть и не желала пить чай, но последовала на кухню. В нос тут же ударил противный, такой тошнотворный запах – смесь алкогольных паров, сигарет и какого-то смрада. Я спешно распахнула окно, впуская свежий, прохладный, но такой желанный, чистый воздух. Я задержалась близ окна, и мой взгляд зацепился за скрывающуюся за углом дома, машину, которая показалась мне знакомой – очень похожей на ниссан.

Но я не была в этом точно уверена, поэтому, отойдя от окна, начала разливать чай по чашечкам. Мама, делая вид, что ничего не произошло, нарезала свежий, пахнущий так аппетитно, батон. Она молчала, и я понимала, что внутри у нее, впрочем, как и у меня, сердце разрывается на части. Это был замкнутый круг со своими жертвами и палачом. Но я страстно, как и раньше, хотела выбраться из него. Только как? Как это сделать, при этом, не навредив маме? Только я подумала об этом, как она, сохраняя молчание, потянулась к валерьянке. Выпив ее, мама собралось было сесть за стол, но звонок в дверь остановил ее.

– Кто там еще может быть? – выдохнула она, направляясь узнать ответ на свой вопрос.

Я вся напряглась, ожидая очередной угрозы. Это было ужасно, но в этот момент шальная мысль сообщила мне, что хорошо, по крайней мере, что Антон мертв – одним уродом меньше. Я поразилась собственным размышлениям – жестокость была несвойственна мне, и все же, я мыслила, как жестокий человек.

Послышался негромкий мужской голос, мама что-то радостно говорила, затем, в квартиру зашел статный, высокий мужчина в пальто. Я узнала его, и сердце мое сжалось от пронзительного вопроса – неужели пришел про мою душу?!

Меж тем, гость вместе с улыбающейся мамой подошел к кухне – я все еще стояла в дверном проеме, не зная, куда деться – да, впрочем, и смысла-то не было уходить. Меня уже заметили.

– Андрюш, – начала ласково мама, – как там по батьке-то тебя?

– Сергеевич, – отозвался синеглазый мужчина, окидывая меня задумчивым взглядом и пространство вокруг.

– Андрей Сергеевич, проходи, это моя дочка, Камила. Камила, это Антипов Андрей, мой ученик, – произнесла мама.

– Здравствуй, Камила, – произнес тот самый мужчина, из отделения, велевший отпустить меня этим утром.

– Здравствуйте, Андрей Сергеевич, – ощущая себя окруженной со всех сторон, отозвалась я.

– Садись, Антипов, чай пить, – мама подтолкнула его к табурету, и мужчина уселся на него.

Я оглянулась, думая, что делать.

– Я пойду к себе, – выдохнула я, чувствуя нарастающую тревогу.

– Иди. Ой, Камила у меня замуж вышла, а такой же стеснительной осталась, – тепло улыбнулась мама, вкладывая в вазочку печенья и ставя ее перед гостем.

Я уже пошла по коридору, как в маминой комнате раздался детски плач – Стас проснулся. Судя потому, что в ванной все еще была включена вода, Маша не особо торопилась к своему сыну или просто была не в состоянии. Я хотела бы успокоить его, но мама, опередив меня, побежала туда, на ходу бросая:

– Дочь, налей, пожалуйста, гостю чай, я быстро.

Наверное, мне стоило отказаться, но, проснувшаяся во мне хорошая девочка, прямиком, пошла на кухню. Стараясь не смотреть на Андрея, я долила в новенький электрический чайник (тот самый, подарок от меня и мужа) воды, и включила его. Я, ощущая на себе заинтересованный взгляд синеглазого мужчины, забрала со стола свою чашку и поставила ее в мойку. Чтобы не смотреть на гостя, я принялась мыть посуду, что стояла там. Ну, где же мама?! Ее «быстро» слишком затянулось. А я, находясь здесь с этим мужчиной, который, хоть и был одет не в форму, но одним своим видом не давал мне забыть о случившемся, ощущала себя почти предательницей. Он сидел здесь, на кухне, а Тимур – за решеткой. Эта мысль обдала меня горячей волной, и чашечка, выскользнув из моих таких неумелых сейчас пальцев, упала на пол, разбиваясь на две ровные половинки.

Андрей подошел ко мне, поднимая с пола разбитую посуду, и аккуратно поставил ее на стол.

– Не беспокойся, Камила, Римма Ибрагимовна, не узнает о сегодняшнем задержании, – приглушенным голосом пообещал он мне. Андрей стоял рядом со мной – у правого плеча, и я, повернув в его сторону голову, прошептала:

– Зачем вы это делаете?

– Не знаю, – он мягко улыбнулся, и его глаза блеснули. Настоящие сапфиры. Красивые, но чужие. – Не хочу волновать свою первую учительницу – Римма Ибрагимовна всегда была добра ко мне. И я хотел бы быть таким и по отношению к ее красивой дочери.

Мои щеки защипало от румянца – я все еще не могла принять тот факт, что красива и привлекаю внимание разных мужчин. Вряд ли я привыкну к этому.

– Спасибо, Андрей Сергеевич, – ответила я, спешно отворачиваясь от него, а сама лихорадочно начала размышлять – кто стоит рядом со мной – друг, враг? Волк – в овечьей шкуре? Как себя вести, что говорить – чтобы не навредить Тимуру и себе? Ах, как жаль, что я не была слишком умна!

– Андрей. Пока – не за что, – он вернулся на место.

Чайник, закипев, выключился, и я налила его гостю. Поставив перед ним чашку, я с грустью в сердце отметила, что могла бы этим вечером делать чай для своего мужа, а в итоге – делаю для чужого мужчины. Я подошла к окну – чуть прикрыв его, я вглядывалась вдаль. Одиночество снова пришло ко мне, сжимая мое сердце сильными, холодными пальцами.

– Дом пасут, – негромко, но так, чтобы я услышала, сообщил Андрей, делая медленный глоток из чашки.

Я дернулась от его слов, но промолчала. А вот синеглазый мужчина продолжил:

– Мой совет – не покидай квартиру.

Я шумно сглотнула и посмотрела на Андрея – его синие глаза глядели прямо на меня – без осуждения, усмешки или злобы. Я качнула головой и, отойдя от окна, налила себе в стакан воды. Пока я пила, мужчина продолжал смотреть на меня. Где-то там, Стас продолжал хныкать, а вода в ванной комнате, литься, а это значило, что мне еще предстояло быть здесь. Держись, Камила, держись.

– Спасибо, – сдавленным голосом, наконец, ответила я.

Андрей посмотрел в сторону коридора, затем – снова на меня. Устав быть в центре внимания, я направилась к выходу из кухни. Однако, синеглазый мужчина, поднявшись с табурета, преградил мне путь. Боже мой, сразу же в груди все сжалось от страха – я опасалась насилия, липких рук и собственной беспомощности.

– Ты что? – удивленно вскинул прямые брови Андрей. – Я не причиню тебе вреда.

– Тогда дай пройти, – зло процедила я. Моя хорошая девочка ушла, освобождая место злючке.

Гость подвинулся, но не сел на место. Я торопливо прошла мимо, продолжая ощущать на себе его задумчивый взгляд. В коридоре я столкнулась с мамой – она, неся на руках Стасика, шла на кухню.

– Давай я заберу Стаса? – предложила я маме. Та покачала головой:

– Не надо, он сейчас кушать будет.

Я, признаться, только и рада была этому ответу. Я была слишком взволнованна и одновременно опустошена, и, все, что желала сейчас – как и прежде, спрятаться под одеялом. Подальше от чужих глаз. Я забралась на кровать, ощущая очередной приступ боли – пора бы выпить еще ибупрофена, но я, ни за что хотела вновь выходить на кухню.

Мой мир сузился до размера этой маленькой, такой чужой комнаты. Обняв себя за колени, я с тоской смотрела в окно – там уже сгустились сумерки, обещая приближение тьмы. И вновь было темно у меня на душе – так темно и тоскливо, что хотелось рыдать. Сердце и душа рвались к Тимуру, к нему, лишь к нему. Как он там? Жив ли, цел? Когда вернется? Я сжала веки, и по моим щекам побежали горячие потоки слез.

Не имело значения, когда мой муж вернется. Я была полна решимости дождаться его.