4

Приём у психотерапевта мне, в принципе, понравился. Да и что там могло не понравится? Тихий кабинет, разговоры обо мне, моих чувствах и воспоминаниях. Неторопливая и приятная беседа. Воспоминания в состоянии гипноза были какими-то блеклыми, сонными, и не сильно волновали меня. Да и само состояние гипноза я представлял себе совсем по-другому. Я был уверен, что психотерапевт погрузит меня в полутранс – полусон, после которого я ничего не буду помнить. Но в течение всего времени сеанса я находился в сознании, и только картинки менялись перед глазами. Наверное, я даже мог бы (если захотел) в любой момент выйти из этого состояния.

Одним словом, мне не понравилась только сумма денег, которую Лена заплатила психотерапевту. Какая-то нехорошая сумма, несмотря на то, что её заплатил не я…

– У него сейчас финансовые проблемы, – задумчиво проговорила Лена, когда я высказал ей свою озабоченность. – Кредиты. Жена не работает. Двое детей.

– Откуда ты все знаешь?

– Я же тебе говорила – с его женой хорошо знакома. Она необыкновенная женщина. Тем более, что я заплатила вперёд, за несколько сеансов. Так что не беспокойся, серьёзно…

– Ты его оправдываешь? – Обиделся я.

– Нет. Пытаюсь разобраться в причинах. Это помогает.

Я подумал и решил, что мне это тоже немного помогло. Я вообще часто соглашался с Леной. Впрочем, не только с ней, но и с другими людьми тоже. Как сказала однажды Лена, бесконфликтность моего характера иногда трудно было отличить от конформизма.

Вечером мы с Леной выпили вина на балконе. С балкона моей квартиры (не моей, конечно, а хозяйки, у которой я арендовал) открывался хороший вид. Дома, деревья, улицы… Я пил и беззаботно смотрел в пространство перед собой. Было так хорошо, что ничего не хотелось.

– Тебе бы не хотелось… – Неуверенно заговорила Лена.

– Не-а, не хотелось… – Прервал я её, скривив ленивую гримасу.

– Фу, дурак, – она толкнула меня в плечо и замолчала. Поднесла к губам бокал с вином.

Мне понравилось, что она не стала продолжать фразу. Благодаря этому сцена получилась какой-то законченной и красивой – как в кино.

Мы красиво молчали. Потом, минут через пять или семь, Лена все-таки нарушила тишину:

– Мне иногда так хочется ребёнка…

Прозвучало тоже почти как в кино. Но я не мог придумать ничего красивого в ответ и потому молчал.

– А тебе никогда не хотелось ребёнка? – Спросила Лена ещё через некоторое время.

– М-м… Хотелось, наверное, м-м, иногда… – Честно ответил я. Больше мне нечего было сказать Лене.

– Пойдём сегодня куда-нибудь, – не то спросила, не то предложила Лена после очередной паузы.

– Пойдём в клуб, – тоже не то спросил, не то ответил на вопрос я.

– Опять в клуб… – Она сморщила носик. – Ты опять начнёшь пить, что-нибудь курить или глотать. Может, лучше в кино?

– Ты же любишь танцевать… А мне недавно порекомендовали новый клуб. Хорошо, давай сначала в кино, потом – в клуб.

– Ну давай…

Компромисс был найден.

Новый клуб мне порекомендовала Маша: «Его недавно открыли. Дизайн симпотный, а главное – музон классный, диджеи заряжают».

Лена оказалась не права. Я курнул не в клубе, а ещё в кино. Благодаря Акраму. И ещё благодаря фильму, на который мы пошли – «Запрещённый приём». Где-то на двадцатой минуте фильма я понял, что его просмотр на трезвую голову – зря потраченные деньги. К счастью, в это же время позвонил Акрам.

– Друг, приезжай, – взмолился я. – Прихвати что-нибудь. А то я плыву. Могу куда-нибудь заплыть.

– А потом?

– Что «потом»?

– Это я спрашиваю, что потом? – Усмехнулся в трубку Акрам.

– Посидим посмотрим фильм, и – в клуб.

– Фильм не хочу. Ладно, сейчас подъеду.

Он подъехал удивительно быстро, за что я был в тот момент несказанно ему благодарен. Оставив Лену в зале, вышел к Акраму в фойе кинотеатра.

– Как фильм? – Невозмутимо спросил он.

– Без поллитра не разберёшься, – усмехнулся я.

– Отойдём? – Произнёс он магическое слово. Действительно, как много в этом слове… Сколько смыслов, сколько подтекстов, сколько чувств… Отхождение – наше постоянное и естественное состояние. Мы все время отходим – куда-то, от чего-то, после чего-то, перед чем-то, для чего-то. Пока не отойдём насовсем в мир иной.

– О-то-й-дём, – медленно и зачарованно повторил я.

Акрам родился и провёл раннее детство где-то в районе чуйских степей. Возможно поэтому он был лучшим известным мне специалистом по волшебным травам, грибам и прочим природным средствам изменения и расширения сознания. Признавал и производил он исключительно натуральное и выращенное естественным способом – даже после переезда в Москву и расширившимся возможностям этого самого расширения.

Мы втянули горько-сладковатый дым. Акрам надел на голову наушники.

– Что слушаешь? – Спросил я.

– Зикры.

– Это что?

Акрам молча протянул мне источник звука, и я нацепил серые кругляшки «Sony» на уши:

– Алла-алла-ха. Алла-алла-ха. Алла-алла-ха, – бородатый старик с придыханием раскачивался под музыку какого-то восточного струнного инструмента и восточных же барабанов. Конечно, я не мог видеть этого старика и как он раскачивается, но неведомый певец мне сразу представился именно таким – смуглый, сморщенный, седой. Меня начало погружать в плавный растворяющий ритм: «Алла-Алла-ха. Алла-алла-ха».

– Офигенно! – Я вернул наушники Акраму, чтобы не уйти на Восток окончательно.

В уголках его губ мелькнула самодовольная улыбка – типа «а ты думал…»

– Тебя после намаза начинает так вставлять?

– Почему? В любое время, – улыбка Акрама проявилась полностью.

Сколько я знал Акрама, он всегда был атеистом или агностиком. Со старших классов школы увлекался современной философией и любил порассуждать на глобальные темы бытия, козыряя фамилиями каких-нибудь экзистенциалистов или структуралистов. Тем удивительнее было для меня узнать, что в последнее время он заинтересовался историей религии и начал ходить в мечеть.

– Ладно, пойду обратно на фильм. – Я поднялся с корточек. – Не хочешь присоединиться?

– Не-а. Я только с фитнес-клуба, не хочу мозги грузить. А ты когда на фитнес? Сам ведь жиры собирался сгонять…

– Да я же приболел тогда… А сейчас – актёрские… На следующей неделе, наверное.

– Давай. Договаривались же вместе ходить.

– На следующей неделе, – я махнул ему рукой и вернулся в кинозал. Углубившись в просмотр фильма, я последовал за героями в их воображение.

И меня накрыло…

– Откуда ты? – Я задал этот вопрос Лене. Или она задала его мне? В тот момент, когда на экране поплыли финальные титры.

– Из какого я сна? – То ли ответил, то ли продолжил свой вопрос я.

– Думаю, что неважно, – спокойно ответила Лена, взяла меня под локоть и повела прочь из зала.

Огни фонарей и фар, статичные и движущиеся. Люди, машины, музыка, слова, крики – как трассирующая пуля, летящая из ствола жизни – все это набросилось на меня, как только мы вышли из кинотеатра. Набросилось, разорвало на кусочки и помогло отпустить себя навстречу движению.

– Леночка, ты где?

– Я рядом, милый, – Лена прижимается к моему плечу и улыбается, – ты так редко называешь меня Леночкой…

– Леночка, мы так счастливы!

– Конечно, Илюша. А я так редко называю тебя Илюшей… Наверное поэтому ты так редко называешь меня Леночкой. Ведь все любит равновесие. Инь-Янь. Леночка – Илюшенька. Я теперь все время буду называть тебя Илюшей.

Акрам уже ждал нас в клубе. Он спокоен, как стена, как скала – как обычно. Иногда он представляется мне старым вождём индейского племени, недвижимым и неколебимым. И прозвище его – «Белая Гора». Для того, чтобы сдвинуть такого с места, недостаточно будет упряжки в шесть лошадей. А главное – зачем сдвигать его с места? Ему важны корни, важна земля, на которой он стоит и к которой прирос.

– Где твоя земля, Акрам – в Казахстане, в Чечне или здесь? – Вдруг спрашиваю я его.

– Моя земля та, на которой я стою. – Разве можно было ожидать другой ответ? Земля, на которой он стоит, и с которой не сдвинешь…

– А твоя земля где, амиго? – Подмигивает мне Акрам.

Я не знаю ответа, и ничего не говорю. Возможно, моя стихия – не земля, а воздух, или вода… Возможно, у меня вообще нет своего места и нет своей стихии в этой жизни.

Лена скучает. Танцы ещё не начались, звучит немного заунывный лаунж. Посетители сидят за столиками, попивают коктейли, пиво, водку, что-то ещё, общаются. Перебрасываются фразами, как мячиками в теннисе. Лена посасывает из трубочки мохито. Почему она не пригласила своих подруг? Тогда бы она тоже сейчас перебрасывалась с ними фразами-мячиками, и вид у неё был бы менее скучающим.

Впрочем, мне кажется, что у всех сейчас в этом зале скучающий вид. Я думаю о том, что можно без сожаления промотать эти кадры вперёд – на полчаса, или на час… Только найти бы кнопочку перемотки…

Почему-то сейчас в этом зале так много людей, разговоров и так непропорционально мало любви. Но ничего… Все ещё изменится.

Кнопочку перемотки предлагает Акрам. Показывает жестом. Через пару минут жест материализуется. Волшебные вещества расходятся по кровеносной системе, и начинается движение.

То, что происходит дальше – неважно. Всем остальным – неважно. Ведь все происходит только внутри меня, в моем сознательном, подсознательном, бессознательном, или как там ещё не называют то, что помещается в нашей черепной коробке объёмом полтора литра. Оно только моё, как ни крути, к счастью или несчастью. Обидно, что я не могу поделиться этим – например, с Леной, или ещё с кем-нибудь. Но и хорошо, что никто не может увидеть эти бесконечные провода электропередач внутри меня, бесконечные миры – красивые, и отвратительные, запутанные и сумасшедшие. Открывать эту коробку, как ящик Пандоры, опасно. И, наверное, бессмысленно. Может ли содержание моего мозга – опять же сознания, подсознания, бессознания – дать хоть что-то полезное кому бы то ни было? Там можно только запутаться, потеряться, увязнуть и сгинуть – в мыслях, картинках, чувствах, во всех связях, контактах, взаимодействиях между ними. Одно вытекает из второго, третье связано с первым и четвёртым, но на него ещё влияет картинка второго, и не она сама, а её придуманный фантазийный образ. И все изменится через долю секунду, потому что я увижу новую, седьмую картинку, и к тому же у меня вдруг поменяется настроение, которое вообще функционирует по очень странным законам. Которое вообще – как струйка дыма, поток воды, языки пламени – в постоянном движении и изменении…

Я лихорадочно огляделся по сторонам. Мой лоб покрылся испариной. Обильной испариной. Капли крупнели, начали скатываться вниз. Брови намокли и потяжелели. От набухших от пота бровей голову начало клонить вперёд. Все стало как-то утяжеляться. Стоп! Я вытер лоб рукой, посмотрел на Лену, с невероятным усилием воли улыбнулся. С невероятным усилием воли протянул руку вперёд, взял со стола салфетку, прижал её ко лбу, к глазам, щекам. Сделал глубокий вдох.

Плескалось. Что-то где-то плескалось – вино в бокалах, вода в трубах, амброзия в сосудах, озеро в берегах… Где-то на заднем плане, но отчётливо, как заданная форма бытия – вино в бокалах, вода в трубах, амброзия в сосудах, озеро в берегах… Здесь и сейчас стихия – вода. И даже Waters, Roger⁷, потому что вдруг заиграл бодренький ремикс на Another Brick in the wall⁸.

– Пойдём танцевать? – Я с медленной улыбкой посмотрел на Лену.

– Пойдём, – она с готовностью поднялась со стула и направилась к танцполу.

«We don’t need no…»⁹

Танец делает Лену счастливой.

«We don’t need no…»

Она полностью погружена в танец, закрывает глаза, забывается…

«We don’t need no…»

Танец соответствует гармонии её внутреннего фэншуя. И все счастливы.

«We don’t need no…»

Но в какой-то момент мне начинает казаться, что она притворяется; только делает вид, что полностью погружена в танец.

Я тоже танцую. Движения свободны и легки, как свет софитов и стробоскопов сверху. Только мои движения вверх, а свет софитов вниз. Взаимопроникновение. Совокупление.

«We don’t need no…»

Я вдруг вижу в кишащей массе тел и голов лицо Маши. Неподвижное, насмешливое, светлое. Глаза смотрят прямо на меня, словно взгляд её хочет наколоть меня, как кусок шашлыка на шампур.

«We don’t need no…»

– Юх-ху, – Лена приобнимает меня за плечо, пытается развернуть к себе и вовлечь в своё чувство ритма.

«We don’t need no…»

Мне нужно исчезнуть. И главное – как-то незаметно. Дематериализоваться из этого пространства, чтобы потом в качестве сюрприза появиться из воздуха где-нибудь далеко. В женской бане, например – хороший сюрприз. Или на сцене, где идёт представление Дэвида Копперфильда – пусть он удивится!

Я обнимаю Лену и целую её взасос. Потом отталкиваюсь от неё как бильярдный шар и перемещаюсь между танцующими телами, извиваясь змеёй, двигаясь вглубь. Двигаясь в центр. Центр энергии. Центр любви (почему бы и нет?). Здесь тела соприкасаются плотнее, музыка громче и воздух гуще. Может, в таких местах и обитает любовь – если не к ближнему, то сама по себе, выкристаллизовавшаяся из наших душ неожиданно для них самих, не знающих, как и куда применить её, и в которых она, неиспользованная, обычно и сгнивает. Маша. Машенька. Что же ты делаешь в клубе? Как вообще тебя сюда пускают? Тебе ведь нет и пятнадцати. И где же твоя любовь, Машенька? Тоже в этом эпицентре, выпотрошенная и сгущённая?

– Привет, – Маша вдруг возникает передо мной. Она хитро улыбается. Рядом с ней мужские лица и пиджаки. Я не люблю пиджаки. Ненавижу пиджаки. Их форма и накладные плечи чем-то похожи на доспехи римских легионеров. В них есть какая-то законченность и неотвратимость.

– Здравствуй, Машенька. Что ты делаешь здесь сегодня? Как тебя сюда пустили?

Улыбка на её лице меняется. Неопределённо и непонятно.

– У меня здесь знакомый работает, – просто говорит она.

Один из мужчин в пиджаках?

– Я рада тебя видеть, – добавляет она.

– Я тоже рад тебя видеть.

– Купишь мне дринк?

Вокруг грохот ритмов, музыки, и приходится читать по губам.

У Маши чуть полноватые, красиво очерченные губы. По ним читать приятно, хотя и не очень легко. А где-то в другом конце танцплощадки вопиет Ленино сердце «Где же ты, Илья?»

– Ты здесь не один? – Спрашивают Машенькины губы, – я видела рядом девушку.

– Да… – Чуть задерживаюсь с ответом, – с друзьями.

– Так ты купишь мне дринк?

– Пойдём.

Мы подходим к барной стойке и я беру Маше джин-тоник.

– Спасибо, – она целует меня в щеку.

– На здоровье. Мне пора идти к друзьям.

– Потанцуем?

«Где же ты, Илья?» – вопль Лены.

– Конечно потанцую. Я уже танцую с тобой. Только сейчас мне нужно идти.

Я ухожу. Последние пятнадцать минут были бы тяжелы и сложны для проживания, если бы я был трезв, чист и пуст, а в кровеносных сосудах и в полушариях мозга не присутствовали элементы вещества, изменяющего сознание.

Лена танцевала одна, закрыв глаза, погрузившись в себя, вскинув к потолку руки.

Лена танцевала одна. Остальные в зале – словно для фона, безликие и никакие. Её поднятые вверх руки медленно колыхались, словно водоросли в речной воде – справа налево, и обратно. Глаза закрыты. Голова поднята вверх. Руки тянутся к софитам и стробоскопам, словно к Богу. Молитва (даже если она не выражена в словах) течёт, плавно и легко, снизу вверх. Наверное, Лена сама не знает и не догадывается, что в этот момент она молится. Но я чувствую эту происходящую в ней молитву, поток через руки к софитам и стробоскопам – и выше – к небу, к небу, и ещё выше, ещё выше.

Я ошибся. Лена не молилась. Она переживала внутри обиду, и для удобства отстранилась от мира.

– Куда ты делся? – Спросила меня, когда мы сели за столик.

– Знакомых увидел. Немного пообщались. – С напускным равнодушием ответил я.

– Знакомую… – Уточнила Лена. – Какую-то малолетку из детского сада. – Я видела.

– Да. Маша и её друзья, которые здесь работают.

– Друзей не видела.

Я пожал плечами.

– Поехали домой, – попросила она после паузы.

– Ты что – из-за какой-то моей знакомой? – Скривив неопределённую и непонятную мне самому гримасу, неизвестно что призванную выразить, наигранно возмутился я, и вдруг поймал смешливый взгляд Маши, танцевавшей в нескольких метрах от нас.

– Нет. – Соврала Лена. – Просто пойдём домой. Здесь как-то уже очень не фэншуйно.

К нам подсел Акрам, невозмутимый, как всегда, но блеск в его глазах выдавал внутреннее возбуждение.

– Классные чиксы есть, – он провёл руками по лицу, внимательно посмотрел на Лену, потом – на меня, вытащил ситцевый платок и высморкался.

Через пять минут мы с Леной вышли из клуба.

Ночь, ветер, дома и улицы навалились на нас, словно стараясь прижать и приплющить к земле – как-то необъяснимо враждебно. Или только меня так прижимало? Я хотел сказать что-то Лене. Хотел просто говорить о чем-то, производить слова, но не мог. И непроизносимые слова скапливались в горле, толпились там и уплотнялись в комок, как толпа пассажиров у узкого выхода из метро. Дурацкие, ненужные слова, которые хотели родиться из моего чрева, но не могли. Хотели. Не могли.

– Я вечером опять видела НЛО, – сказала вдруг Лена.