Ты не представляешь, как мне интересно. Это и не обычная общественная работа, и не самодеятельность. Я рассказываю им обо всем – об истории, о книгах, о знаменитых людях, обо всем, что знаю сама. Без меня бы они никогда этого не узнали! И я с ними забываю обо всех, о дрязгах, о неприятностях…

Пауза. Обе размеренно двигаются по кухне, хлопоча по хозяйству. Вдруг лицо ДОЧЕРИ искажается – то ли от гнева, то ли от сдерживаемых слез.

А чему мне радоваться? Они меня провели, предали меня. Не позвали на свадьбу, будто я им чужая.

МАТЬ. Тем более ты должна поздравить, как ни в чем не бывало.

ДОЧЬ (более спокойно). Не пойду я к ним… никогда, ни ногой. Нечего мне у них делать.

Пауза.

Они правы, на свадьбе я была бы лишней. Я бы и сама не пошла! Но сказать-то он должен был… хоть словечком обмолвиться, хоть намекнуть… Ну хорошо, если ему неудобно, значит, Татьяна должна была…

МАТЬ. Вот погоди, и ты выйдешь замуж… Андрюша Мартюшов все пишет тебе или как?

ДОЧЬ. Вот только не надо… не надо за меня сватать всех идиотов.

МАТЬ. Все у тебя идиоты, обратила внимание?

Небольшая пауза.

Андрюша к тому же не идиот. Он инженер…

ДОЧЬ. Вот не надо меня сватать за всех инженеров…

Пауза.

Посмотришь вокруг – как вышла замуж, так и выкинула что-нибудь.

Небольшая пауза.

Или в поход не пошла, сорвали традиционный поход, или с распределения умотала, или с родителями судится из‐за жилплощади, или подругу на порог не пускает – а вдруг молодого мужа отобьет…

Небольшая пауза.

В общем, стараются девочки, кто во что горазд. Я лично пока воздержусь… Мам, ты что, не слушаешь меня? Тебя сейчас, кроме этих райских яблочек, ничего не занимает?

МАТЬ. От этой музыки голова раскалывается.

Небольшая пауза.

Это она специально, на полную громкость. Знает, что я не люблю. У них же слуха нет, и голоса сорванные, прокуренные. Пение называется. (Кивает.) Это она характер показывает.

ДОЧЬ. Что ж, раз он у нее есть.

Пауза.

Мам, пустите ее в Волгоград.

МАТЬ. Мало этого, она еще отплясывает эти танцы. Зашла к ним в школу, на вечер, глазам не поверила – столпились в кружок, а наша Алка – и вихляется, и подпрыгивает, туда-сюда, чуть ли не бойчее всех!

ДОЧЬ. Пусть танцует. (Небольшая пауза.) Погоди, будет еще время – все так будут танцевать, и по телевизору покажут!

Пауза.

Пожалуй, я сегодня поеду. С последним автобусом. Водитель меня уже знает, довезет до самого места… Ты не волнуйся…

МАТЬ. Не слишком ли ты усердствуешь с этой твоей деревней.

ДОЧЬ. Да вы же сами говорили. Отцу передай привет, жаль, что не застала…

Молчание. Особенно громко гремит рок-н-ролл.

Мам, пускай она едет в Волгоград. Так лучше будет.

Пауза.

Тем более она все равно уедет, раз решила. Разве ты не видишь?

Проходит в комнату, достает снова рюкзак, заполняет его вещами. С книжных полок достает несколько книг, прячет их на дно рюкзака. Обводит комнату взглядом – ничего ли не забыла. Такое впечатление, что она не собирается больше сюда возвращаться…

МАТЬ. Значит, теперь до следующей субботы?

ДОЧЬ. Поглядим… поживем – увидим… До свидания, мамочка! Я тебе напишу… (Кричит.) Алка, до свиданья, тебе я напишу отдельно… Большое письмо, обо всем, обо всем…

Звучит музыка – обрывки мелодий, переходящих одна в другую, попурри из песен ансамбля «Битлз».

ДОЧЬ снимает с плеча рюкзак, нерешительно пробует одно движение, другое – не совсем свободный, излишне старательный танец… Временами музыка стихает, тогда отчетливее, громче слышен спокойный, порой несколько насмешливый ГОЛОС СЕСТРЫ, Аллы… ДОЧЬ вроде бы не прислушивается к нему, однако в местах наиболее резких, обидных местах письма, ее движения становятся особенно неловкими, скованными. На заднем плане, за кухонным столом, МАТЬ, как всегда, занята делом – накрывает банки с вареньем бумажными листочками, обвязывает резинкой, надписывает карандашом…

ГОЛОС СЕСТРЫ. Дорогая Светка! Это принятое у нас в письме обращение в данном случае не формальное. Ты мне и вправду дорога, вот я и решила наконец написать тебе, что я думаю о тебе, а главное – о твоих письмах ко мне…

МАТЬ. Опять неправильно написала. Не шестьдесят девять, а семьдесят, год семидесятый, желе, малина садовая…

ГОЛОС СЕСТРЫ. Я могла бы еще потерпеть твои мудрые письма, твой необыкновенно округлый почерк отличницы – да, ты же всегда была отличницей, с первого класса до последнего курса, дорогая сестра! Письма в красивых конвертах из специального набора – можно подумать, ты еще кому-нибудь пишешь, кроме меня…

ДОЧЬ (вслушивается в песню, пытается перевести). А сейчас они поют – мне нужна помощь моего друга… Нуждаешься ли ты в ком-нибудь – мне нужен кто-нибудь, чтобы любить… (Неуверенно.) Кажется, они поют на американском диалекте… труднее для понимания…

ГОЛОС СЕСТРЫ. Твои замечательные письма – в них ты учишь меня жить. Все три года, как я учусь в Волгограде. Ты меня учила жить и дома. Наши родители – если называть вещи своими именами – всю жизнь были заняты собой и друг другом, а ты всегда была лучшей ученицей, замечательной дочерью и сестрой… А я – нет, и поэтому ты делала со мной уроки, заставляла меня читать книги из собранной тобой библиотеки, защищала – когда меня строго, но справедливо наказывали родители. А главное, ты прививала мне собственные моральные принципы. В общем, честное слово, спасибо тебе большое. Но, понимаешь ли, время, слава богу, идет, тебе двадцать семь лет, а мне – двадцать. Но ты в своих письмах продолжаешь учить меня жить! И как кто-то кому-то там сказал – «Врач, исцелися сам», так же и я тебя спрашиваю: а ты-то сама как живешь, чего добилась, учительница ты моя?

Пауза. Музыка – известная в шестидесятые годы песня «Битлз» «Помощь моего друга».

ДОЧЬ. Говорят, они уже распались, эти «Битлз»… Уже распались, а мы только слушаем… Первокурсники очень увлекаются.

МАТЬ. В песне главное – слова… А тут не поймешь, может, они черт-те о чем поют, такими-то голосами…

ДОЧЬ. Мне нужна помощь моего друга, мне нужен кто-нибудь, чтоб любить…

МАТЬ. Как-то расплывчато… (Пауза.) А из‐за чего они распались? Пили, небось, много?

ДОЧЬ. Говорят, они своими песнями хотели переделать мир, а потом поняли, что не получится.

МАТЬ. Ну это слухи… Так далеко эта Англия, кто может знать…

Пауза.

В общем, я не против, что тебе дали это послушать. Раз все слушают… А ты совсем одичала в своей деревне… (Надписывает.) Садовая малина, желе…

ГОЛОС СЕСТРЫ. Ах, да. Я и забыла, что добиваться успехов в жизни – это криминал. Надо жить для людей, нести перед собой горящее сердце Данко. Надо быть подвижником, святым!

Пауза.

Но ты-то не святая, дорогая сестричка. Ты – такая, как все, под копирку. Но ты не хочешь с этим смириться. Ты хочешь выглядеть другой, лучше, умнее и чище. Все поехали учиться прочь из нашей дыры – а ты не можешь оставить родителей. Все пыхтят, лезут вон из кожи – а ты нет, ты не карьеристка. Ты работаешь в деревне, сеешь разумное и доброе. Все замуж повыскакивали худо-бедно – а ты нет, ты однолюбка. У тебя не просто несчастная любовь – подумаешь, у всех несчастная любовь! – а ты хранишь верность своей несчастной любви… А может, ты опять не хочешь, как все, худо-бедно? Может, тебе принц Уэльский нужен? Подумаешь – Андрюша Мартюшов. У нас другие запросы…

ДОЧЬ. Мам, мне мини-юбку принесли, Ольга из ГДР вернулась. Наверно, не стоит покупать? Вот посмотри… (Переодевается, идет сначала к зеркалу, потом подходит к матери.)

МАТЬ. А что! Только в этом как-то по-другому надо ходить.

ДОЧЬ. Я считаю, мне не по возрасту.

ГОЛОС СЕСТРЫ. Что интересно – ты сама в это веришь. Выдумала миф о Светлане, для других и для себя. Это плохо кончится, надо быть самим собой, а то ничего не добьешься…

Пауза.

Если не можешь быть святым, будь хотя бы удачливым!

Пауза.

ДОЧЬ. Или в мини-юбке надо по-другому держаться… (Выпрямляется, пробует танцевать.) Так еще ничего…

ГОЛОС СЕСТРЫ. Теперь собственно о твоем письме. На годовщину папиной смерти я, конечно, приеду. Но – приеду и уеду, у меня летом начинается практика. Одно дело, если я пройду ее здесь, на трубопрокатном… Твои доводы, что мы должны жить сейчас с мамой, – это детский сад. Думаю, просто ты-то сама рада случаю смотаться из своей древни… Еще бы… Зачем этим детям Байрон на английском? Бредовое занятие, ты сама понимаешь…

МАТЬ. Год семидесятый, желе, малина… Этих только выключи, уж очень орут…

ДОЧЬ. Это уже другие… Попробую перевести… Я никогда не бываю удовлетворен, я ни в чем не нахожу удовлетворения…

МАТЬ. Они что-то долго поют.

ДОЧЬ (извиняющимся тоном). Слишком быстро…

МАТЬ. Ты когда-то бойчее переводила… (Надписывает.) Малина, желе… Ты как-то дисквалифицировалась в своей деревне…

ДОЧЬ. Деквалифицировалась…

Пауза. Музыка.

ГОЛОС СЕСТРЫ. А по поводу мамы… мне кажется, ты драматизируешь. Наши родители всегда были настолько сильными людьми, настолько полнокровными… Даже я ощущала себя рядом с ними какой-то бледной немочью. Кстати, и поэтому тоже уехала…

МАТЬ. Ты танцуй, танцуй. Не надо отставать, я вот в молодости не любила отставать ни в чем…

ГОЛОС СЕСТРЫ. Что лучше для той же мамы – чтобы я сейчас охала и ахала вокруг нее, а потом камнем висела у нее же на шее? Или чтоб я поскорее встала на ноги, ей же самой это будет куда приятнее… Радоваться за меня, радоваться моим успехам…

ДОЧЬ (танцует). А это снова «Битлз»… Идем вместе, идем вместе… Мы встретимся, мы будем свободными…

МАТЬ. У тебя немного лучше получается…

ГОЛОС СЕСТРЫ. Да! Чуть не забыла – важная новость. Я тут подала заявление в загс, ты удивлена? Еще больше удивишься, когда узнаешь, что я подала сразу два заявления, в два разных загса. С двумя – пардон – разными женихами. Представляю сейчас твое лицо! Не пугайся, я все еще нравственная девушка. Просто тут у нас пооткрывались магазины – салоны для новобрачных, мы уже купили туфли, сапоги, белье… Маме, конечно, не говори. Не исключено, однако, что я выйду за кого-нибудь из них замуж – они, каждый по-своему, неплохие варианты, а я, с моей внешностью, конечно, не буду разборчивой невестой… Мне двадцать лет, но с возрастом наши требования, как известно, возрастают, а возможности падают…

МАТЬ. Тысяча девятьсот семидесятый, малина садовая, желе…

ГОЛОС СЕСТРЫ. Денег мне не присылайте, от наших операций с салоном для новобрачных мне кое-что перепало… Однако скучаю по дому. Ты, Света, не обижайся, я хочу, чтобы все у тебя было хорошо, о’кей, хоккей, городки… Целую тебя крепко, крепко. Твоя сестра Алла…

Пауза. Музыка звучит громко, потом обрывается на полуфразе.

Занавес.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

ДОЧЬ. И снова – варенье из вишни… тысяча девятьсот семьдесят третий, варенье, вишня… Тоже выбросить…

За кухонным столом МАТЬ перебирает вишню, делая это медленно, с особым тщанием. ДОЧЬ расхаживает по квартире, то присядет на кухне на стул, то приляжет на диван, и – говорит, говорит, слабым, извиняющимся, монотонным голосом.

…Был вариант – Медникова специально вернется раньше времени, прервет отпуск. Она мне так и намекала – отложите, Светлана, перевыборы до моего возвращения…

Молчание.

Она лучше меня знала всю эту свору на кафедре. Это ведь все стихийно, кто первый начнет выступать! Выскажется в положительном смысле – все подхватывают, хвалят. И наоборот.

Молчание. С нервным смешком.

Неуправляемый процесс!

МАТЬ. Мнение твоих товарищей, между прочим, о твоей работе, вообще – о тебе.

ДОЧЬ. Что-то? (Идет из комнаты.) Ты что сказала, мам?

Пауза.

Все молчишь. Скажи что-нибудь.

МАТЬ. Ты села бы, помогла чистить. Не видишь разве?

ДОЧЬ. Мам…

Пауза.

МАТЬ. О чем тебе сказать?

ДОЧЬ. Вообще.

МАТЬ. Что об этом разговаривать.

ДОЧЬ. Медникова отличается от них ото всех. И ко мне по-другому… Ты вот говоришь. Но с Медниковой-то у меня нормальные отношения! И если бы она приехала, как обещала…

МАТЬ. Когда ты хочешь, ты умеешь. Когда не держишь человека за второй сорт.

ДОЧЬ. Что-что?

Пауза.

МАТЬ. Ничего…

ДОЧЬ. Приехала бы она, как обещала… Тоже можно понять – Черное море, Пицунда. Алка была там, одобрила. Алке есть с чем сравнивать.

МАТЬ все так же размеренно чистит ягоды. ДОЧЬ после каждой своей реплики смотрит на МАТЬ, следя за ее реакцией.

А может, билета Медникова не достала, трудно летом с билетами, все разъезжают…

Небольшая пауза.

Им надо такую же, такую, как они, чтобы сплетничала с ними про тряпки и про любовников… А что после деревни у меня уровень знаний снизился, так и у них здесь не очень-то повысился…

МАТЬ (прерывает ее, почти грозно). Хватит! (Более спокойно.) Сколько можно говорить об одном и том же.

Молчание. ДОЧЬ включает радио, через минуту выключает его.

ДОЧЬ. Ну, давай… Давай о чем-нибудь другом… Еще не будем – про дачу, и про Аллу тоже лучше не надо.

Пауза. Негромко.

Неужели у нас нет нормальной темы, чтобы нормально поговорить?

Пауза.

Мне вот сейчас к Альберту Антиоховичу… Какие же бывают одинокие, несчастные люди…

МАТЬ. Да?

ДОЧЬ (с возрастающим увлечением). Я же тебе говорила… Умерла его жена, и некому даже девять дней справить… Сам он старый, больной, ему чайник вскипятить – проблема… Я обещала прийти, блинов испечь, сварить кисель… Ну что обычно в таких случаях… Ему это – единственная радость, чтобы все было как полагается для его жены… Я же тебе говорила – он в нашем дворе живет, мы разговорились на скамейке… Я уже второй месяц к ним хожу… Господи, сколько всякого горя на свете, и некому помочь, всем все равно…

МАТЬ (резко). Ты же говорила, у него сын…

ДОЧЬ. Сын, невестка… Но сын пьет, а с невесткой Альберт Антиохович не разговаривает. Она корыстная, ей лишь бы вещи заполучить, книги…

МАТЬ. Сын пьяница, невестка такая-сякая, зато ты хорошая. Особенно на этом фоне!

ДОЧЬ (тихо). При чем здесь это… Просто… Я думала… в этом же ничего плохого… если я помогу несчастному человеку…

МАТЬ (почти кричит). А на могиле у отца ты давно была? А у бабуленьки? Вся ограда облупилась, я не покрашу, никто не покрасит! Ты бы меня пожалела! На дачу бы съездила, я не управляюсь! Работала бы лучше нормально, чтобы не гнали в три шеи!

ДОЧЬ. Никто меня и не… Никаких – в три шеи…

МАТЬ. Какая разница, раз теперь придется уйти…

ДОЧЬ. Я знаю, они заранее все продумали. С самого начала предложили мне фонетику. Ясно же, что у меня несколько лет не было разговорной практики… Все рассчитали… (Кивает.)

МАТЬ (резко). Ты все знаешь, молодец. Все она знает лучше всех. Все ничтожества, все идиоты, она одна умная. Самая умная.

Молчание.

ДОЧЬ. Я так не говорю.

МАТЬ. Ну, говорила.

ДОЧЬ. Я так давно уже не говорю!

МАТЬ. Ну, думаешь так. Люди чувствуют, как ты к ним относишься. Людей не обманешь. От этого у тебя все.

ДОЧЬ. Я на самом деле давно уже так не думаю!

МАТЬ. Еще бы – жизнь учит. Жизнь – лучший учитель. Отец с матерью для нее – плохие учителя, зато жизнь ее научила.

ДОЧЬ (с жалкой улыбкой). Мам, не говори обо мне в третьем лице, очень неприятно.

Молчание.

Мне очень плохо.

Молчание.

Не от меня все это зависит.

МАТЬ размеренно продолжает чистить вишню.

Ты меня можешь когда-нибудь пожалеть?

МАТЬ. Я тебя жалею.

Пауза.

Ну а так-то говорить – за что тебя жалеть? Что ты – больная или бедная? Знаешь, когда мне было двадцать девять лет… в сорок восьмом году… столько, как тебе сейчас… Мы только поженились с отцом, я ушла от первого мужа, а он был у меня обеспеченный, с большой квартирой, с «эмкой»…

ДОЧЬ (перебивает). Я это слышала миллион тысяч раз! Все, что ты делала, когда тебе было столько, сколько мне, – двадцать девять, двадцать пять, тридцать, сорок…

МАТЬ (перекрикивает дочь, доводя все же свою фразу до конца). Я маялась с карточками, я меняла декады, это ты с жиру бесишься, с жиру, а у меня туфель нормальных не было, я ходила в галошах, с вложенными деревяшками вместо каблуков!

ДОЧЬ (перебивает). Я все это знаю назубок, я могу это рассказывать по годам, отвечать по билетам, как на экзамене!

Молчание. Обе снова приступают к работе.

МАТЬ. Ты лучше свою жизнь ответь. Почти тридцать лет, а и рассказать-то нечего, не то что по годам. Пошла в школу – бабуленька проводит, бабуленька встретит, мыли, кормили, прививки делали. Потом опять училась, с отцом ссорилась, а на шее у него сидела… и во всем так…

ДОЧЬ. Бабуленька – да, и встречала, и мыла, и кормила. Бабуленька, а не ты!

МАТЬ. Я в это время пользу приносила, не даром небо коптила.

Пауза.

Нужда – хоро-ошая узда.

Пауза.

Ну-ка, вставай. Я здесь сама все окончу, ты все равно, как муха в жару, еле лапками шевелишь. Поедешь на дачу, розы польешь, помидоры снимешь. Ну? Одевайся, чего ждешь? В кладовке плетеные корзины возьмешь. Молочной спелости тоже снимай, вдруг похолодает, начнут потом не краснеть, а чернеть.

ДОЧЬ встает, моет руки, вытирает их, начинает медленно одеваться.

Собственным умом не получается жить, так придется меня слушаться. Я тебя научу!

Пауза.

Альберт Антиохович, затеяла тоже… В детстве ты тимуровскими командами увлекалась, потом эти твои спектакли, походы. Деревня твоя, наконец. Ты посмотри, что у тебя получается! Ты что-то не лучше становишься, а хуже! Ты посмотри на себя-то…

ДОЧЬ выходит, одетая как на улицу.

Куда ты на таких платформах, на огород-то! Людей не смеши, надень нормальные полуботинки. Вот мне где твои простуды; молодая девка, все время умираешь чего-то, кашляешь…

ДОЧЬ, постояв немного, идет покорно переобуваться.

(Вдруг обмякнув.) Ну что же мне с тобой делать? Ну что? (Плачет, утирает слезы.)

ДОЧЬ (возвращается в кухню, уже совсем одетая, в полуботинках и с корзинами; тихо