– Понимаешь, родной, – спокойно шагая рядом и держа за руку, объясняет. – Сейчас ты видишь мирный лес. Тебе спокойно и хорошо. И мне – хорошо. Это временно. Мы оба это понимаем. Точнее – ты понимаешь, а я знаю. Вокруг много ненависти и злости, грязи и черных душ. Нас с дедом ищут враги. Если будем жить в городе – погибнем! В лесу чувствуем себя, как дома. Это наш лес. Наша тайга. Наша Матушка-Природа. Наша Родина. Нам силушку дает и возможность вершить добрые дела. Это мешает темным силам, и они пытаются нас уничтожить. Но для этого им нужно всю тайгу уничтожить сначала. Поэтому безжалостно вырубается лес да за границу – в Китай – за бесценок вывозится. Поэтому ежегодный пал происходит, чтобы силы леса уменьшить. Ищут нас, понимаешь?!

– А если найдут – убьют? – недоверчиво спрашиваю.

– Да, – вздыхает. – Трудно нас убить, но можно, мы же люди. Я – Человек, а не чудище лесное. Я – Женщина, что родит новую жизнь. Трудно нас найти. Мы хорошо прячемся. К нам попасть невозможно. Вокруг дома по периметру, как ты заметил, дубы-охранники стоят. Тот, кому не положено, не зайдет.

– Ага, – улыбаюсь, вспомнив ощущения от приближения к дубу. – Но вас можно с воздуха увидеть и из космоса. Могут с воздуха напасть.

– Могут, – соглашается. – Но мы заранее узнаем, что к нам интерес с неба проявляется, и прячемся.

– Откуда узнаете?

– Постараюсь объяснить, – ласково гладит меня, как несмышленое дитя. – Матушка-Природа нас предупреждает об опасности. Слышим мы ее. Еще не потеряли навыки слышать.

– А почему мне рассказываешь? – тихо спрашиваю. – Вдруг где-то проболтаюсь?

– Не проболтаешься, – заверяет. – Я за тебя поручилась и перед тайгой замолвила словечко. Да и ты будешь молчать обо мне.

– Почему? – удивляюсь. Так хочу рассказать друзьям, родителям о своей встрече в лесу.

– Не захочешь меня и своих деток губить, – вздыхает. – Будешь помнить, что небрежно брошенное слово нас сгубить может.

– Да откуда ты так уверена про деток? – искренне удивляюсь. – Только сутки прошли, как мы сблизились. У людей годами не получается детей зачать.

– Ой, дурачок ты, – смеётся и, обняв, шепчет горячо на ухо: – Когда двое хотят создать новую жизнь, им ничто не в силах помешать. А сегодня утром духи сказали, что сразу двое будет. Мальчик и девочка. Я-то думала одного рожу, а тут такое счастье – двое сразу! Спасибо, любимый!

– Как двое? – опешиваю, обескураженный искренней серьезностью и неподдельной радостью. Не знаю, что говорить.

– Я рожу в феврале двоих малышей, – улыбается. – Плохо, что холодно будет, но не переживай – справлюсь.

– Как в феврале?! – вскрикиваю. Представляю, как будет по колено снега и никто не сможет приехать. Усевшись на землю, обхватываю голову руками. – Как же ты без врачей рожать-то будешь?

– А не надо врачей, – улыбается, присев рядом, нежно обнимает. – Я здоровая Шаманка. Построю родильный шалаш. Сама рожу. Есть девять месяцев на подготовку. Что ты так переживаешь?

– Я боюсь, – шепчу, крепко обнимая. – Ты не представляешь, как опасно рожать. Сколько женщин и детей погибает…

– Миленький, – шепчет. – Я справлюсь. Наши детки по любви зачаты, значит, все хорошо будет. Ты же хотел детей, правда?

– Да. Очень, – признаюсь. – Я и на горе загадал, чтобы ты родила мне сына.

– Вот и рожу. Вот увидишь, – убеждено шепчет, и мы нежно целуемся.

– Так ты точно знаешь, что беременна? – спрашиваю после поцелуев.

– Ну конечно, – смеется. – Я же Шаманка. Всегда точно знаю. А сегодня еще и духи подтвердили, что двойня будет. Я такая счастливая!

– И я, – улыбаюсь, вспоминаю о разлуке и мрачнею.

Девушка мгновенно улавливает мой настрой и обеспокоенность, спрашивает: – Что? Что случилось? Что не так?

– Я, – слова словно застревают в горле, – я не знаю, как смогу жить вдалеке от тебя. Как жить и знать, что ты рядом. Буду рваться к тебе. Приезжать, чтобы увидеть.

– Закрой глаза, любимый, – шепчет. Послушно закрываю.

Перед глазами возникает картинка. Иду к домику шаманов, а за мной следом стая волков и люди в черном. Растерзанное тело Шамана. Горящий дом, запертый снаружи. Слышу крики детей и Шаманки.

Открываю глаза, судорожно дыша. Шаманка печально говорит: – Так будет, если начнёшь меня искать. Приведёшь следом убийц своих детей. Ты этого хочешь?

– Нет, – шепчу, плачу. Давно не плакал и думал, что разучился. Больно и горько осознавать, что вынужден любить лесную жену и детей на расстоянии. Что не смогу обнять, вдохнуть запах родных тел и побыть с ними.

– Ну не плачь, родной, – шепчет, гладя по голове. – Не убивайся так. У нас вся жизнь впереди. Увидимся, и не раз.

– Правда?

– Конечно, – улыбается. – Если меры предосторожности предпринимать будем.

– А как? Что надо делать? – успокаиваюсь, узнав, что есть шанс.

– Меня через тебя обнаружить можно. Через сотовый телефон, машину, фотоаппарат, видео.

– А через фотоаппарат-то как? – удивляюсь. Ранее читал статьи о способах слежения с помощью сотовых телефонов, жучков и компьютерных программ.

– Фотография, – объясняет, – энергию места хранит. Знающий человек может определить точные координаты места. Поэтому редкие книги запрещают фотографировать, чтобы темные силы не нашли их и не уничтожили.

– Как это возможно?

– Точный ракетно-бомбовый удар. Координаты же известны. А если координат нет, то с воздуха смерть не прилетит нашим деткам. Удали фотографии, что в первый день делал. Удалишь?

– Удалю, – обещаю. – Всё сделаю, чтобы защитить тебя и детей.

– Всё, да не всё, – грустно шепчет.

– Что не так?

– Пока ты занят поиском разгадки статуэтки, мы в опасности.

– И что прикажешь делать?

– Приказывать не могу и просить не буду, – отвечает. – В пещере смерть ждет тебя и твоих друзей. Смерть, если пойдете. А запретить идти не могу.

– Зачем тогда говоришь?! – злюсь.

– Да потому, что люблю тебя! – говорит, как несмышленому дитяти. – Знаю, что будет дальше, да вмешиваться нельзя. Думаешь, легко осознавать, что любимый, отец моих детей на верную смерть идет, а я даже остановить не имею права?!

– Почему не имеешь права?

– Предназначение, – шепчут губы. – Нельзя отменить предназначение человека. Иначе впустую жить будет и в рай не попадет. Душа маяться всю жизнь будет, что что-то сделал не так, не совершил. Грех это – предназначение человека менять. Ты сам должен решение принять.

Возвращаюсь из леса с большой торбой в виде мешков с полиэтиленовыми бутылками, приступаю к работе. На свалке заранее обрезал дно и горловину у бутылок одинакового диаметра. Вставляю плотно одну бутылку в другую, чтобы получился пластмассовый шланг. Шаг за шагом приближаюсь к реке, вытаскиваю из мешков подрезанные бутылки. Вот и речка. Из камней сооружаю импровизированную водонапорную башню. При необходимости можно поднимать трубопровод над водой и не заливать огород водой. Кладу один конец импровизированного трубопровода в реку и сверху и сбоку зажимаю камнями. Течение реки проверяет на прочность крепость сооружения и направляет часть воды в новом направлении. Радостно бегу вдоль трубопровода, наблюдая, как вода устремляется к грядкам. В голове рождается картинка самодельной оросительной системы и системы регулировки воды. С жаром рассказываю хозяевам свой план. Они молча выслушивают и отрицательно качают головами.

– Не надо, – спокойно говорит девушка. – Достаточно того, что сделал. Спасибо.

– Но почему? – искренне не понимаю.

– Дед говорит, что этого достаточно, – говорит Шаманка, обнимая. – Спасибо, родной. Теперь легче будет летом поливать огород. Раньше таскала в ведрах.

– Тебе же нельзя тяжести носить будет, – вспоминаю, в надежде убедить.

– Этого достаточно, – спокойно, но твердо отвечает. – Пойдем, я тебя покормлю.

После обеда сижу под навесом, размышляю, чем заняться. В голове вспыхивают обрывки фраз, картинки, диалоги. Закрываю глаза, чтобы понять, что пропустил в размышлениях. «Я стану отцом. У меня родится сын и дочь. В феврале, – услужливо вычленяет мозг самое важное. – Надо сделать детские игрушки».

Мысль о детских игрушках сразу захватывает, подскакиваю из-за стола. Девушка удивленно смотрит, слушает рассказ об этой затее. Счастливо смеётся, просит: «Когда будешь делать игрушки – пой что-нибудь. Игрушки запомнят голос и деткам передадут твою любовь».

Сначала рисую на листочке варианты игрушек.

Раскладываю на столе подручные материалы и инструменты. Нож, ножницы, клей «Момент», куски лески, спички, срезанные с одежды пуговицы, кусочки листьев, орехи, шишки, желуди. Мастерю.

Делаю из шишек ёжиков и медвежонка, лошадку и котенка, пою колыбельные песни. Так увлекся занятием, что не замечаю, как темнеет.

– Вот смотри, – улыбаясь, показываю жене игрушки. Дальнейшие действия поражают. Девушка встаёт передо мной на колени, берёт игрушки в руки, кланяется: «Спасибо, родной».

– Ань, ты чего? – опешиваю. Она с улыбкой встаёт с земли и говорит: – Это часть твоей души, Ты, когда пел, думал о детях. Игрушки теперь сильнее всех амулетов будут, потому что в них любовь. Любовь отца. Детки теперь под двойной защитой. Моей и твоей.

Супруга уходит с игрушками в дом, бережно прижимает к сердцу. Её слова и действия озадачивают. Когда девушка вернулась на веранду, говорю об этом.

– Понимаешь, любимый, – отвечает, – у тебя разорвана связь с Природой, как и у многих людей. Интуитивно чувствуешь, что нужно делать, но понимание не сразу приходит. Поэтому не ведаешь, как опасны твои действия необдуманные.

– Это как? – обижаюсь. – Я всегда думаю, что делаю. И отвечаю за последствия.

– Хочешь увидеть последствия необдуманных шагов? – серьезно спрашивает.

– Да, покажи мне! – меня такая злость берёт.

– Дед покажет, – сурово говорит. – Принеси дрова для ритуального огня. Выбери семь поленьев.

Когда вернулся с поленьями, быстро разжигает костер.

– Ещё не передумал?! – строго спрашивает. Меня настораживает тон, но желание не показаться слабаком не дает возможности отступать.

– Нет, – улыбаюсь.

– Нуани мэйэни мэйэку, гунэи кала чуль одзонгони (Он упрямый, как сказал, так и сделает), – говорит дед, подходит с веревками.

– Дед тебя привяжет, чтобы хорошо освоил урок, – сурово говорит таежница и спрашивает: – Точно хочешь этого? Раздевайся полностью.

– Да, хочу, – злюсь и раздеваюсь. Дед молча обвязывает мне кисти рук и ног, делает неуловимое движение, и веревки, впиваясь в тело, растягивают в стороны. Как на дыбе повис, распятый над землей.

– Ну и что будет дальше? – через боль улыбаюсь. Супруга печально говорит: – Сейчас дед пытать начнёт, и ты расскажешь все секреты.

– И что будет спрашивать?

– Где ты спрятал статуэтку.

– А что в голову залезть нельзя, чтобы узнать? – пытаюсь шутить.

– Можно. Но нужно, чтобы сам осознал горечь своей слабости.

– А если не скажу? – уточняю, ощущая, как сильнее натягиваются веревки.

– Умрешь от боли, – тихо отвечает, отходит к костру.

Веревки раздирают тело, чувствую, что боль – настоящая, и что это не игра.

Дед подходит к костру, достаёт оттуда пылающее полено, идёт ко мне. Молча. С холодным лицом. Страшным лицом.

– Илэ? (Где?) – короткий вопрос.

Молчу, надеясь, что это розыгрыш. Шаман прислоняет огонь к моей ноге. От боли ору, дергаюсь на веревках, словно пытаюсь убежать. Когда перестаю кричать, дед бросает полено в костер, достаёт оттуда другое. Теперь я знаю, что такое боль. Тело взмаливается, чтобы рассказал. Дед приближается. Тут Шаманка начинает петь. Смотрит на меня с любовью. Слезы бегут по красивому лицу. Дед оглядывается на нее, грозит кулаком и идёт ко мне.

– Илэ? (Где?) – спокойно, без злобы спрашивает.

– Да пошел ты, – шепчу, экономя силы, и в другую ногу впивается огонь. Кричу на пределе сил и пытаюсь ударить Шамана головой в лицо. Тот делает шаг назад.

– Илэ? (Где?) – строго спрашивает дед. Интуитивно чувствую тепло костра между ног. Похоже, что собираются поджарить мое мужское достоинство. Мозг лихорадочно ищет выход. «Нужно забвение. Нет сознания – нет боли», – звучит в голове. Представляю, как ползу к дубу-охотнику и прикасаюсь к нему. Словно разряд молнии пронзает тело, и погружаюсь в блаженную темноту.

* * *

Пение Шаманки прекращается.

– Колидзи гусити. Йэми бэлэсилиэни? (В эту игру играют по правилам. Зачем ты ему помогла?) – строго спрашивает дед девушку, помогающую развязывать потерявшего сознание парня.

– Би – гэндзи анти. Мафаи ньуктэвэни игдуи (Я – беременная женщина. Жена расчесывает волосы своего мужа). Я люблю его. Не хочу, чтобы мучился. Я так сильно его люблю, деда, что готова запреты нарушить.

– Гэндзи (Плохо).

– Ути би доиэ! (Он мой муж!). Он – отец моих детей. Я должна быть рядом с ним в трудные минуты.

* * *

Просыпаюсь рано утром, полный сил и отдохнувший. С удивлением смотрю на свое тело. Ни следа от ожогов, ни царапин, ни порезов. В комнату тихо входит Шаманка.

– Доброе утро, упрямый Странник. Сердишься за вчерашнее?

– Доброе утро, моя волшебница. Моя лесная фея, – улыбаюсь. – Как ты смогла за ночь от ожогов вылечить?

– А не было никаких ожогов, – тихо отвечает. – Дед тебе картинки в голове рисовал. Боль была только в голове.

– А зачем все это? Всё же не просто так, да?

– Теперь знаешь, как защитить себя, меня и деток от беды, – шепчет. – Когда пытать начнут, не скажешь про нас.

– Иди ко мне, – тяну к себе и начинаю целовать, возбуждаясь от прикосновений. Таежница покорно лежит, отстраненная, что невольно останавливаюсь.

– Что с тобой, любимая?

– Деточки во мне. Грех сейчас прелюбодействовать. Но если хочешь, давай.

– Глупенькая, – шепчу, целую любимое лицо. – Разве я зверь похотливый, чтобы любимую с детками насиловать? Я люблю тебя.

– Спасибо, что понял, родной, – плачет. – Спасибо, что не обиделся. Не могу тебе отказывать.

– У нас времени еще столько будет, – смеюсь и осекаюсь, чувствую, как напряглась. – Что такое? Что случилось?

– Уезжать тебе пора, родненький, – плачет. – Ищут тебя сильно враги наши. Тебе ехать нужно. Я тут справлюсь. Управлюсь с малышами нашими. Ты не забывай про нас, ладно?

– Да ты что?! – злюсь. – С чего я вас забуду?

– Тебя искушать будут Темные, – шепчет, и плачет навзрыд. – Деньги будут предлагать, женщин и их любовь. Славу всемирную. Гордыню испытывать. Тяжко будет. С гордыней-то у тебя слабое место.

– Мне будет легко, потому что у меня есть ты, – нежно целую, осознаю, что скоро расстанемся.

– Собирайся в путь-дорогу, любимый, – говорит, вставая с постели.

– А что ты за песню пела вчера?

– Слова сами просились, на тебя глядя.

– Спой еще раз, – прошу. Слушаю песню.

 
Милый мой, держись,
Милый, соберись,
Я с тобою рядом
Вместе. Навсегда.
 
 
Милый, я – с тобой.
В огонь и в воду – с тобой.
Ты навеки со мной,
Потому что ты – мой!
 
 
Мы с тобою одно
Целое солнце в мире.
Ты – дом, я – окно,
Ты – солнце, я – лучи.
 
 
Вместе мы и рядом
Будем всегда с тобой.
Встретимся в толпе взглядом,
Я – твоя, ты – мой.
 

– Так красиво поешь, – искренне восхищаюсь.

– Потому что от сердца, – говорит возле дверей. – Вставай уже, родной. Собирайся.

Утро кажется хмурым. Всё делаю, как раньше, но понимаю, что в последний раз.

Быстро упаковываю вещи в походную сумку, укладываю в автомобиль.

– Покушай с нами, – зовет супруга. Видно, что грустно ей, но бодрится.

Неторопливо завтракаем на веранде, пытаюсь шутить, скрасить последние минуты.

Дед заходит в дом, возвращается, торжественно говорит: «Мэнэ го нэкчэми хадзуи синду идуми (Я отдаю тебе свою вещь, которая долго хранилась у меня)».

Разжав ладонь, протягивает кусок кедрового дерева на леске.

– Когда будет трудно или нужно принять непростые решение, потри его, думая о нас, – говорит Шаманка. – Наш оберег. Никому не отдавай и не рассказывай о его силе. Сила в нем большая. Не нужно, чтобы к другим людям попал.

– Асаса (Спасибо), – говорю. – У меня тоже подарок есть.

Достаю из кармана самодельные подарки: браслет из чешуек кедровой шишки – Ане, чётки из желудей – Шаману.

– Асаса (Спасибо), – кланяется старик.

– Би айауми (Я люблю тебя), – шепчет супруга, обнимая в порыве нежности. С любовью и осторожностью надевает на руку самодельный браслет, словно сделан из драгоценного металла.

– Посидим на дорожку, – предлагаю. Молча сидим.

– Я провожу тебя немного, – говорит девушка, шагая к машине. – Дашь порулить?

– Конечно, – улыбаюсь, машу, прощаясь с дедом. Привычным жестом надеваю браслет из желудей на руку, усаживаюсь на пассажирское кресло.

– Еду, – смеётся девушка, плавно нажимая на педали. В конце поляны останавливает автомобиль и шепчет:

– Я люблю тебя, родной. Я буду скучать.

– Я тоже люблю тебя, родная, – говорю, и мы сливаемся в долгий прощальный поцелуй.

– Прощай, – шепчет.

Глаза закрываются. Засыпаю в пассажирском кресле.

* * *

– Просыпайся, – слышу команду. Открыв глаза, удивленно оглядываюсь вокруг. Автомобиль работает на холостых оборотах на обочине грунтовой дороги.

– Ань, ты где? – оглядываюсь. Никого. Выбираюсь из машины, кричу что есть сил: «Аня!!! Где ты? Я люблю тебя!!!».

Тайга не отвечает, деревья шумят, словно шепчутся о какой-то тайне.

Осознав, что не дождусь ответа, сажусь за руль и замираю. На передней панели лежит кулон от Дианы. Смотрю на него, как на змею, изготовившуюся к броску. Шаманка вернула то, что изъяла ранее. Беру кулон, выхожу с ним на дорогу. Беру камень, с силой опускаю на украшение, еще и еще, словно вымещая с каждым ударом злобу и горе. Слезы капают на пыльную дорогу. Ничего не могу сделать с ними. Фотографии и видео удалил еще в лесу, как просили хозяева. Деревянного обручального кольца на пальце нет. На шее амулет, подаренный Шаманом. Не помню дорогу, где нужно свернуть в лес, чтобы проехать к дому шаманов. Не помню дорогу туда, не знаю дорогу обратно.

«Видеорегистратор, – проносится в голове. – Должна остаться запись, как я ехал».

Едва шевелю регистратор, тот радостно пискает, сообщая, что подключился к питанию. Вспоминаю писк, когда подбирал попутчиков у остановки. Все встаёт на места. Шаманка, пока гружу багаж старика, заранее отключает его. В тот момент не придаю писку значения.

Нет доказательств, что состоялась встреча в лесу. Нет четкого понимания, что все, что случилось в эти дни, действительно произошло. Немного посидев, снова выхожу из машины, поднимаю расплющенный кулон, швыряю в лес. Камень убираю с дороги, чтобы не мешал другим водителям.

Сажусь за руль и еду по дороге, надеясь, что рано или поздно увижу людей или населенный пункт.

Ожидание оказалось недолгим.

Вдоль дороги увидел знак населенного пункта «Ауровка», удивленно смотрю на спидометр. Где наездил столько километров? Где свернул, чтобы найти путь к своему счастью? Не знаю. Если не знаю – значит, никто не узнает! Нельзя рассказать о том, чего не знаешь. Шаманка понимает это, усыпляя перед дорогой. Спасает меня, себя и наших детей.

Оставшуюся часть дороги до Арсеньева еду словно на автопилоте, вспоминая эпизоды прошедших дней. Ручные часы показывают, что прошло пять дней, как уехал в лес. Но ощущение, что прожил несколько месяцев.

На въезде в город, на КПП, машину останавливают, проверяют документы. Интересуюсь: «Что случилось?».

– План «Перехват», – устало отвечает ДПСник. – Ориентировка на угнанный автомобиль Pajero. Номера, как у вас.

– Странно, – говорю. – Я заявление не подавал. На рыбалку ездил в тайгу.

– Поехали в отделение, – говорит. – Там разберемся.

В отделении сижу час. Хорошо, что документы вожу с собой. А то бы повязали за угон. Ориентировка есть. Самого заявления не могут найти. Разобравшись, извинившись, отпускают. Дома разгружаю автомобиль, еду на стоянку.

– Привет, – улыбается охранник. – Давненько не ставил.

– На рыбалку ездил.

– Тут тебя спрашивали. Искали тебя, – шепчет доверительным тоном.

– Менты, что ли?

– Ага, – улыбается. – Что, натворил делов, небось?

– Да какие там дела, – отмахиваюсь, иду домой. Каждый шаг словно наваливает на плечи новую тяжесть.

Открыв дверь квартиры, осматриваюсь по сторонам, как будто вижу впервые.

В кармане рюкзака нахожу диктофон, включаю.

Вздрагиваю, услышав голоса Шамана и Шаманки.

– Надо записать слова, – решаю. Быстро записываю звуки удэгейского языка в блокнот.

Прошло несколько часов, прежде чем записал все звуки на бумагу. Глаза закрываются, спина болит от неудобной позы.

Прячу блокнот среди книг. Усталость наваливается с новой силой.

Вещи не разбираю, оставив на завтра. Мыться тоже не стал. Раздеваюсь, забираюсь в постель.

Закрываю глаза. Чудится запах лесной невесты. Представляю ее, мысленно шепчу: «Я люблю тебя, моя шаманка».

«Я люблю тебя, мой странник», – слышу в голове и проваливаюсь в глубокий сон.

* * *

– Дзугдилэ ингиэни (Он прибыл домой), – поворачивается Шаманка к деду и садится рядом. – Ути диоисини би, си кэйэни (Слушает мой и твой голос).

– Анчи одовандзафи кэйэни. Вакчаи ни вакчанаини (Уничтожим голос. Охотник идет на охоту), – говорит старик.

– Все идет, как предначертано, – кивает.

* * *

– Объект появился, – вспыхивает на экране сотового короткая СМСка. Жрец улыбается, шлёт сообщение: «Действуй. Вернулся».

«Все идет, как предначертано», – говорит в темноту.

Ничто не может изменить то, что предопределено.