Глава 2

Три месяца назад

– Итак, господа студенты, мы уяснили, что слова, которые звучат одинаково, называются омофонами. Как вы поняли, иногда они имеют еще и схожее значение, – словно с далекой планеты донесся голос преподавателя японского языка, госпожи Кисимото Кей. Михаил оторвал взгляд от блокнота, посмотрел на нее и в который раз поймал себя на мысли: «Если бы не знал, что ей сорок лет, подумал бы, что перед аудиторией стоит молодая девчонка». – В вашем русском языке тоже есть подобные слова, – продолжила она, – например «лук» как овощ и «лук» для стрельбы. «Эффект» и «аффект», «компания» и «кампания». В разговорной речи омофоны не вызовут у вас трудностей, но при чтении и написании текста создадут проблемы, если вы не будете знать, как они пишутся. Для того чтобы вам было понятнее, приведу несколько примеров. – Она подошла к доске и взяла фломастер. – Давайте разберем слово «ака». – Она изобразила иероглиф и, обернувшись, обвела взглядом аудиторию. – Что он означает?

На русском она говорила с забавным японским акцентом тонким голоском, что делало ее еще больше похожей на девчонку.

– Красный, – прозвучало с разных сторон.

– Совершенно верно. – Кей кивнула и нарисовала немного видоизмененный символ этого слова. – А этот кандзи означает глубокий красный цвет, такой, как малиновый или гранатовый. А вот этот, – на доске появился еще один иероглиф, – описывает красно-оранжевые оттенки, – сказала она и изобразила следующий. – А этот используется для описания ярко-красного цвета, алого или огненно-красного. Всем понятно? – Госпожа Кисимото снова обвела глазами студентов.

– Да, – дружно закивали они.

– Раз все понятно, тогда вам осталось выучить, какой из них как пишется, и будет вам счастье, – улыбнулась она, чуть склонив голову. – Перейдем к следующему примеру. – Она опять отвернулась к доске и принялась рисовать следующие иероглифы.

«Бред какой-то», – подумал Михаил.

Он проклинал тот день, когда согласился с отцом и поступил в университет на факультет иностранных языков. Хотя сложно назвать это согласием: родитель просто поставил его перед выбором, и сыну ничего не оставалось делать, как принять один из вариантов. После девятого класса Михаил решил окончить школу экстерном, обосновав это тем, что у него не было желания еще два года протирать штаны за школьной партой. На самом деле ему не терпелось быстрей избавиться от ненавистного ярлыка «школота» и окунуться во взрослую жизнь.

Отец сначала принял его желание в штыки.

– Положено учиться одиннадцать лет, вот и учись, – отрезал он.

Мать же, наоборот, услышав категоричный отказ мужа, в привычной манере, активно жестикулируя руками, возмутилась:

– Mamma Miá, Алекс, ну чего ты упираешься? Ну не хочет ребенок больше учиться в школе, что в этом плохого? В таком возрасте это нормально – хотеть скорее стать взрослым.

Почувствовав ее поддержку, Михаил уперся и настоял на своем. В конечном итоге вдвоем с матерью им удалось уговорить отца. Позже он понял, что надо было прислушаться к совету отца и продолжить учебу в школе. Но тогда Михаилу казалось, что он принимает верное решение. «Лучше бы еще школотой походил, чем год мучиться на факультете японоведения», – не раз думал он.

– Хорошо, – кивнул отец, – я даю свое согласие на экстернат, но при одном условии: после его окончания ты поступаешь на японистику. Если это для тебя неприемлемо, тогда оставайся в обычной школе.

– Па, я хотел поступать в художественный институт, – возразил Михаил.

– Выкинь эту мысль из головы! – отчеканил Алексей Михайлович. – Майкл, чтобы стать художником, не надо тратить годы жизни на обучение. Нужно просто иметь талант. Если он у тебя есть, ты непременно станешь Рембрандтом и без специального образования, ну а если нет, хоть заучись, но художника из тебя не получится. Ты прекрасно знаешь моего друга – Льва Григорьевича, так вот, чтобы добиться признания, он потратил пятнадцать лет – и все эти годы перебивался случайными заработками. Его семья жила впроголодь, пока он ждал своего звездного часа. А когда дождался, остался один как перст. Жена не выдержала нищей жизни, собрала вещи и сбежала от него вместе с дочерью, и теперь разрешает им видеться исключительно по большим праздникам. Ты себе такой участи хочешь? – Насупившись, отец вперил в него пристальный взгляд.

– Прости, папа, но ты мыслишь как «совок», – возмутился Михаил. – В современном мире можно быть художником и не писать картины. Я могу выучиться на дизайнера, оформителя, иллюстратора, мультипликатора – да на кого угодно. – Он всплеснул руками. – Сейчас это востребованные специальности.

И тут произошло самое страшное – мать встала на сторону отца. Она считала выбор сына легкомысленным, а всех художников причисляла к людям не от мира сего.

– Микели, сынок, я не против, чтобы ты окончил школу экстерном, но я не хочу, чтобы ты связывал свою жизнь с рисованием, – поморщившись, заявила она. – Мы с твоим отцом лингвисты, и я считаю, что ты должен продолжить эту традицию.

– Но почему японский? – в отчаянии воскликнул Михаил. – Это же язык инопланетян.

– Потому что знатоков европейских языков у нас в семье хватает, – с усмешкой ответил отец. – Кто-то же должен знать восточный. Сын, не нужно относиться к японоведению с таким скептицизмом. Я абсолютно убежден: если ты окончишь этот факультет, тебя ждет большое будущее.

Михаил понял, что двоих стариков, таких же упертых, как он сам, не переубедить, но и в школе надоело учиться. Он был вынужден принять условие отца, о чем потом миллион раз пожалел.

Для того чтобы поступить на факультет иностранных языков, Михаилу пришлось изрядно попотеть. Нужно было сдать ЕГЭ на максимальные баллы, необходимые для зачисления в университет…

Госпожа Кисимото продолжала рассказывать о разнице в написании иероглифов, обозначающих «горячий» по физическим ощущениям и «горячий» как «полный страсти и энтузиазма».

«До чего же странный язык, – подумал Михаил. – Всего одна лишняя закорючка в написании – и уже совсем другой смысл слова».

Он снова потупил взгляд в блокнот и продолжил рисовать преподавательницу, что было гораздо приятней, чем выводить непонятные каракули. Для японки она была довольно светлокожей. На ее узком лице сияли миндалевидные глаза, а длинная каштановая коса спускалась до поясницы. Несмотря на свой возраст, выглядела Кей весьма моложаво. А черный брючный костюм только подчеркивал ее тонкую изящную фигуру. Михаил углубился в свое занятие и не заметил, как учительница перешла к следующему примеру, выводя на доске соответствующие иероглифы и объясняя разницу между ними.

– Всем понятно, чем отличается написание иероглифа atai, который обозначает слова «заслуживать», математические термины «величина и значение», и atai, который обозначает «цена» или «стоимость»? – госпожа Кисимото обратилась к студентам.

– Да, – разнеслось по аудитории.

Из всех девятнадцати студентов группы ответили все, кроме Михаила. Он был настолько увлечен рисунком, что не заметил, как госпожа Кисимото направилась между столами в его сторону.

– Господин Рассказов, вам понятно? – спросила она, остановилась рядом с ним и посмотрела сверху на его художества.

Михаил понял, что обращаются к нему, когда одногруппник Вовка Тменов толкнул его локтем. Художник поднял голову и недоуменно уставился на госпожу Кисимото, словно увидел ее впервые в жизни. Он резко перевернул блокнот и стал лихорадочно вспоминать, о чем она его спросила, но, увы, в тот момент сознание его было в другой реальности.

– Да, – машинально выпалил Михаил и закивал, как китайский болванчик.

– Вы так увлеченно записывали за мной, – улыбнувшись, съязвила госпожа Кисимото. – Дайте-ка мне взглянуть на ваши записи. – Она протянула изящную руку с длинными тонкими пальцами и аккуратным маникюром.

Михаил в замешательстве перевел взгляд с нее на товарища, будто искал у него поддержки. Тот засмеялся в кулак, сделав вид, что закашлялся.

– Господин Рассказов, прошу вас, не заставляйте меня стоять с протянутой рукой, – все так же мило улыбаясь, сказала она.

Ему ничего не оставалось делать, как выполнить ее просьбу. Он вздохнул, видимо, настолько громко, что все взгляды одногруппников устремились на него, и нерешительно протянул блокнот. То время, пока госпожа Кисимото рассматривала рисунок, Михаилу показалось вечностью. Ее лицо не выражало абсолютно никаких эмоций, будто она натянула на себя маску. Михаил мысленно приготовился к самому худшему и уже представил себя на ковре в кабинете декана, где был частым гостем. Но каково же было его удивление, когда госпожа Кисимото закрыла блокнот и, протянув его обратно, сказала:

– У вас неплохо получилось, но все же, прошу вас, будьте повнимательнее на моих лекциях.

Михаил потерял дар речи. Разве что открывал и закрывал рот, как выброшенная на берег рыба. Госпожа Кисимото вернулась к доске, стерла с нее все и, прежде чем начать снова писать, посмотрела на часы.

– У нас с вами осталось пять минут, – сообщила она. – Итак, давайте подведем итоги тому, что мы сегодня с вами узнали.

Госпожа Кисимото что-то говорила, но Михаил опять не слышал ее. Теперь он думал, почему она не стала закатывать скандал, как это делают другие, когда застают его за рисованием? И хоть Михаил никак не ожидал такой реакции, все же он не был удивлен, поскольку госпожа Кисимото отличалась от остальных преподавателей. За год обучения, встречаясь с ней каждый день на лекциях, Михаил никогда не слышал раздражения в ее голосе, и уж тем более она не позволяла себе срываться на кого-то из студентов. Кей всегда была уравновешенна и спокойна, как истесанная волнами скала. Михаил не раз задавался вопросом, что могло вывести ее из себя?

– Господа японисты, на сегодня все. – Ее голос вернул Михаила в реальность. – Убедительно прошу вас выучить все новые иероглифы, а я с вами прощаюсь до завтра.

Это была последняя пара. В аудитории тотчас поднялся галдеж. Студенты на радостях повскакивали со своих мест, отправили гаджеты в рюкзаки и поспешили на выход. Вовка был единственным в группе, а может и во всем университете, кто ходил на все лекции с одной тетрадью, и на это у него был железобетонный аргумент: «Я никогда ничего не забываю, потому что все записи всегда при мне». Одногруппники называли его исключительно Вовкой либо Вованом, и он никогда не обижался. Он встал из-за стола, сунул талмуд под мышку, авторучку – в наружный карман пиджака и спросил:

– Михалыч, ты сейчас куда?

Услышав свое прозвище, Михаил невольно улыбнулся. Как его только ни называли, но только не по имени. Отец – исключительно на английский манер – Майклом; мать – на итальянский – Микеле; а в университете друзья звали Михалычем. Пошло это от бывшего одногруппника Юры Геращенко. Он, как и Михаил, случайно оказался на факультете японоведения и терпеть не мог будущую специальность. Юра сделал все, чтобы его отчислили еще на первом курсе. Он просто перестал ходить на лекции и появляться на экзаменах. И вот однажды он назвал нашего героя Михалычем, с тех пор парень и ходит в этих Михалычах.

Собирая вещи в рюкзак, Михаил посмотрел на товарища, с иронией вскинув бровь.

– А что, есть предложения? – усмехнулся он и бросил взгляд на госпожу Кисимото. По всей видимости, она не торопилась покидать аудиторию: сидела за столом с идеально ровной спиной и что-то печатала на своем «Макбуке».

– Может, партейку-другую в бильярд? – предложил Вован. – Как вспомню, что в прошлый раз опять проиграл тебе, спать не могу.

Помимо парней и преподавателя, в кабинете еще задержалась староста группы. Как обычно, после занятий Антонина выполняла свои должностные обязанности, отмечая в журнале посещений, кого из студентов не было на лекциях. Она невольно услышала разговор одногруппников, потому как сидела через два стола от них.

– Эй, домой идите иероглифы учить, – обернувшись, улыбнулась Антонина. – В бильярд они собрались играть.

Из-за цвета волос между собой молодые люди называли ее исключительно рыжей бестией.

– А ты завидуешь, что ли? – спросил Михаил.

– Угу. – Она кивнула и, фыркнув, как жеребенок, ехидно добавила: – Прям обзавидовалась вся.

– Ну тогда пойдем с нами. – Михаил подмигнул ей. – Только предупреждаю заранее: мы на бабки играем.

На самом деле Антонина никогда не вредничала, используя свою, пусть и небольшую, но все же власть. С ней запросто можно было договориться, чтобы она не ставила пропуск в журнале, если кто-то из одногруппников решил прогулять занятие, чем Михаил регулярно пользовался.

– Кстати, Рассказов, забыла тебе сказать, – спохватилась Тоня. – Инспектор курса просила передать, чтобы ты зашел к ней после занятий. Так что завидовать особо нечему, – сыронизировала она. – Думаю, после разговора с ней тебе уже будет не до бильярда.

– А чего она хочет? – Михаил тотчас напрягся.

– Вот ей и задашь этот вопрос, – хихикнула Тоня. Она встала, перекинула рыжие локоны на одно плечо, на другое повесила сумку, взяла со стола журнал и, кокетливо взмахнув рукой, бросила: – Пока, мальчики.

– Да, чувствую, придется отложить желание отыграться до лучших времен, – хмыкнул Вован. – От Ксюхи ты быстро не отделаешься, она вынесет тебе весь мозг.

– Интересно, что ей надо? – спросил Михаил.

– Может, вызывает из-за того, что ты много семинаров пропустил? – предположил друг. – Боится, что до сессии не допустят.

– Ладно. – Михаил отмахнулся. – Сейчас все узнаю.

Он накинул рюкзак на плечо, и молодые люди направились на выход из аудитории. Госпожа Кисимото оторвала взгляд от монитора, когда они проходили мимо ее стола.

– Господин Рассказов, не могли бы вы задержаться, – попросила она. – Обещаю, я не отниму много времени.

«Черт, они что, все сговорились?»

– Хорошо. – Михаил кивнул и протянул руку товарищу. – Давай, Вован, до завтра. – И, понизив голос, добавил: – Обложили со всех сторон.

– Удачи. – Товарищ ответил на рукопожатие и, похлопав Михаила по плечу, покинул кабинет.

Госпожа Кисимото совершила еще несколько манипуляций в «Макбуке» и, захлопнув крышку, показала на стул за первым столом.

– Присаживайтесь.

– Спасибо, я постою, – отказался Михаил.

– По-моему, в таких случаях у вас говорят: «В ногах правды нет». Я правильно произнесла, как это у вас называется… – она сделала паузу, вспоминая подходящее слово.

– Фразеологизм, – подсказал Михаил.

– Верно, – смущенно улыбнулась Кей. – Все время забываю, уж больно оно сложное.

– Как и ваши иероглифы, – хмыкнул Михаил. – Но я все равно постою, тем более вы сказали, что не собираетесь задерживать меня надолго. Тогда зачем делать лишние телодвижения?

– Тогда я тоже встану, – сказала она, поднимаясь из-за стола. Быстрым движением она скинула косу с плеча. – Не могу же я сидеть, когда мужчина стоит.

– Ну, хорошо, я присяду, – почувствовав себя неловко, согласился Михаил. Он бросил рюкзак на пол рядом со столом и вальяжно развалился на стуле, закинув ногу на ногу.

Госпожа Кисимото тоже вернулась на свое место и, чуть приподняв подбородок, спросила:

– Господин Рассказов, вам не нравится мой предмет?