– Сядь. Успокойся. Не дергайся. – Он выговорил эти слова в три приема, раздельно и с нажимом. И сам сел. Наконец-то. До этого момента он маячил перед Аллой и в опасной близости от бассейна. Он в любой момент мог разделить судьбу вчерашнего окурка.

Она повернулась к нему, и Карпов впервые так близко увидел побледневшее лицо Аллы.

– У тебя есть план, сукин ты сын? – засыпала она его вопросами. – Когда и при каких обстоятельствах он созрел? Вчера в бутике? А может, раньше? Ты следил за мной?

– Не дури, – он отгородился от нее рукой. – У меня есть кое-какие наметки. «Частицы вещества из Козерога, Рака и Льва неожиданно стали слетаться навстречу друг другу с поразительной точностью и слились в пульсирующее галактическое тело…»

Именно в этот миг должна была измениться судьба арестанта филиппинской тюрьмы строгого режима под номером 3417, не без резона прикинул Карпов. Случайная встреча с Аллой (по гороскопу она была Козерогом или Водолеем, надо уточнить), работа для Саши (он был Львом), Рональд Кейн в Таллине (неужели этот чернокожий танцор – Рак по гороскопу?).

– У меня есть кое-какие наметки, – повторился Карпов. – Вместе мы сможем составить план и вытащить Сашу из тюрьмы. Кстати, ты кто по гороскопу?

– Козерог. А тебе нужно, чтобы я стала Раком?

Карпов промолчал.

– Перебираешь в голове варианты, подонок? – прошипела ему в лицо Алла. – Не тешь себя – я не лягу под тебя.

– Да, это вариант номер два.

– Ну и сука же ты!

Она подхватила свою сумочку и быстрым шагом направилась к воротам. Карпов догнал ее и отпер вмонтированную в одну из створок дверь.

– Ты знаешь мой номер – позвони. Или приезжай без предварительного звонка.

Алла, надо отдать ей должное, не стала упражняться в сквернословии. Не отвечая Карпову на его прощальные слова, она отошла к соседнему дому и вызвала по телефону такси. Карпов видел, как она поднесла трубку к уху…

Он заглянул в недалекое будущее, искаженными картинками отразившееся в дорожном фонаре, и отражение почти не отличалось от оригинала: Алла набирает номер и ждет машину. Так и случилось: назавтра Корбут, предупредив его – «я скоро приеду», слушала Карпова. После коротких и необязательных слов о нынешнем местонахождении Котика он задал вопрос и сам же ответил на него:

– Что представляет собой сейчас филиппинская тюрьма? Тюрьма образца 2004 года и нынешнего – два разных заведения. Хотя и по сей день там содержатся самые опасные преступники. Шесть лет тому назад в тюрьме возникли беспорядки, переросшие в бунт. Кто был организатором – неважно. Примечательно другое: директор тюрьмы был уволен по распоряжению губернаторши острова. Другим указом она заполнила пробел – поставила на освободившееся место своего брата, Уго Рамона, с детства отличавшегося оригинальным складом ума. Рамон поставил уникальный эксперимент для коррекционных учреждений: исправление танцами. После пары зрелищных постановок в тюрьму стали пускать зрителей, а внутри стен градус насилия опустился настолько, что охранники стали пренебрегать оружием. Директор тюрьмы, ставший еще и советником губернатора по вопросам безопасности, теперь выступает с коронной речью на каждом концерте. И ключевая деталь – наряду с заключенными в представлениях, поставленных профессиональным хореографом, участвуют и приглашенные филиппинские звезды. Саше нужно будет занять место одного из них и покинуть охраняемую территорию.

– Легко сказать. – Алла припомнила «Бутырский феномен»: заключенный вышел на свободу, предъявив на посту удостоверение следователя.

– Сказать легко, – согласился с Аллой Сергей. – Чуточку труднее увидеть в мелочах суть.

Этим качеством и отличался Карпов. Он обладал уникальной способностью в считаные мгновения сделать наброски картины – будущей операции. В его практике было несколько эпизодов, когда он находил решение, над которым тщетно бились другие, и он перехватывал контракт. Он был прирожденным планировщиком.

То, что он называл сутью, в античной философии называлось эфиром, стихией, пятым основным элементом небесных тел, противополагавшимся четырем земным элементам – воде, земле, огню и воздуху.

– Чувства у заключенных обостряются. Нет ни одного заключенного, который не думал бы о свободе. Нет ни одного особо опасного преступника, осужденного на длительный срок, который не думал бы о побеге. Может быть, и Саша увидел то, что увидел я: он на месте одного из профессиональных артистов. Допустим, он покинет стены тюрьмы в образе, – подчеркнул Карпов. – Но с острова он не убежит. Пусть случится невероятное – он убежит с острова… но только на соседний остров. Филиппины – островное государство. Беглеца схватят, и схватят очень быстро. И бросят в такую тюрьму, в которой танцами и не пахнет, в дыру похуже Алькатраса. Там он и сгниет.

Карпов говорил об одной из самых грозных тюрем, острове в заливе Сан-Франциско. Вначале он использовался как форт, потом как военная тюрьма, а дальше как сверхзащищенная тюрьма для особо опасных преступников и тех, кто совершал побеги из других тюрем. Сейчас тюрьма расформирована, а остров превращен в музей. Кто знает, может быть, после побега русского заключенного и тюрьму на острове Себу превратят… в музей танцев.

– А ты кто, губернатор острова?

В этот раз Карпов ответил на иронию Аллы:

– Я даже не ее любовник.

– Тогда как же ты собираешься вытащить Сашу с острова? Это с условием, что он сбежит из тюрьмы.

– Мне помогут мои связи. Есть дела, которые силовым или насильственным путем не решить. Я его последняя надежда. Но если ты усомнилась в моих возможностях, если Саше уже не место в твоем сердце – забудь о нашем разговоре. Просто покачай головой, а я вызову тебе такси.

Алла подалась вперед и задышала в лицо Карпову:

– Не слишком ли малую цену ты просишь за его освобождение? Перепихнуться с бабой…

– Я мог бы перепихнуться, – спокойно заметил Карпов. – Мог бы изнасиловать тебя. Я надеюсь на взаимность.

– Ты что, действительно так сильно любишь меня?

– Любовь не грех.

– Не умничай, Карпов, – женщина покачала головой. – Лучше ответь: Саша действительно нужен тебе для работы?

Карпов посмотрел на руки Аллы. Не контролируя себя, она сжимала кулаки так, что костяшки пальцев побелели. «Как будто комкает в экстазе простыню…»

– У меня есть человек, который справится с этой работой. Но я хочу совместить приятное с полезным.

– Знаешь, цинизм тебе больше к лицу. А вся эта мешанина, которую ты вешаешь на себя… – Она не сразу подобрала сравнение: – Как разбитое в лепешку лицо. Я не знаю, какой ты на самом деле.

– Я такой же, как ты: похотливый, наглый, бесстыдный, плюющий на общественную мораль и нравственность.

Алла забрала со столика сигареты, зажигалку, встала и направилась к выходу.

Карпов окликнул ее, заставив остановиться. Подойдя к ней вплотную, вобрав в себя чувственные ноты ее духов, он сжал ее руку. Глядя на ее приоткрытые, чуть подрагивающие от возбуждения губы, он приблизил свои к ее уху и раздельно произнес:

– Ты взяла мою зажигалку.

Она оттолкнула его от себя и через минуту уже была на улице.

Назавтра беседа возобновилась. В этот раз Алла приехала без предупреждения и позвонила Карпову, отпустив такси: «Я здесь. Открой дверь».

– Каким образом ты собираешься передать план побега Саше? Только не говори: я найду возможность.

Карпов покачал головой, как бы говоря: «Не собираюсь этого делать».

– Выпьешь?

– Может быть, позже. Мне нужны конкретные детали, чтобы я поверила тебе.

– Боишься, что я кину тебя?

Этот простой вопрос поставил Аллу в тупик. Понятно, что Карпов – мерзавец. Но не до такой же степени. Он мог добиться взаимности еще вчера, когда задержал Аллу на пороге дома, взял ее за руку, обдал жарким дыханием. Она была готова отдаться человеку, который открыто соблазнял ее, делая это по-своему. Он не лапал ее, не строил глазки, не пыхтел, как похотливый жеребец. Он называл вещи своими именами. Он ставил условия, выгодные прежде всего ей, и глубину его цинизма нельзя было измерить. Короче, говоря о соблазне, «бездна бездну призывает».

Цена. Речь шла всего лишь о цене. Карпов покупал Аллу. Она в свою очередь думала о том, что и ей придется потратиться. Затраты, усилия, душевное и физическое унижение (пусть оно даже разовое) стоило свободы любимого человека. Ведь еще несколько дней тому назад она не тешила себя надеждой даже на короткое свидание с Сашей, не говоря уже о его освобождении. (Мысли о побеге будоражили ее голову, но разбивались о берега далекой, чужой страны – с ее натуральными повадками; в конкретном случае – чтобы другим неповадно было; вот Саша, гражданин России, стал пугалом для других соотечественников.) Чего там говорить – ей даже мысль о туристической поездке в голову не приходила; окажись она на Филиппинах, получила бы возможность увидеть Сашу издали и, может быть, даже перехватить его взгляд… Почему? Что, она недостаточно скучала по нему? И если идти как бы от обратного, то достаточно скучал по нему Сергей Карпов? Или он тосковал по ней, по ее телу, что не суть, как любил выражаться он, важно. Значило ли это, что она поставила крест на судьбе Саши? Нет, нет, нет. Она не смирилась – вот сейчас, когда Карпов приподнял ее и под нее потекла вода, она точно могла сказать. Даже найти оправдание: короткое свидание разбило бы Сашино сердце. Она словно ждала подходящего случая; и вот, когда все ароматы мира смешались и вырвались через распахнутые двери богатой парфюмерной лавки, на краешек ее присели два человека – он и она.

Это судьба. От судьбы не убежишь. Это надежда – как ожидание чуда и уверенность, что оно свершится.

Нужно ли дальше рассуждать на эту тему?

Она представила себе алтарь в виде камня, на который она бросает верность любимому и временно забытому человеку. Пусть он, временно забытый или временно недоступный, узнает про ее измену, но узнает уже будучи доступным – свободным. Пусть он оттолкнет ее, пусть.

А если спуститься с поднебесья и порассуждать земным языком? Она же не святая. И не железная. Все так, но портила земную картину одна вещь: она продавала себя. И естественные влечения тут ни при чем. Она горела другим желанием – дать свободу Саше. И уже слышала его голос: «Ты не продала, ты перепродала себя». Шлюха.

Но она хоть что-то сделала. Беда Саши заключалась в том, что он для своего освобождения не мог сделать ничего. А продвинутые танцы в тюрьме просились называться пляской смерти, в основе которой основы мимолетности земных благ и несчастий, равенство всех и каждого перед лицом смерти, ничтожество человеческой жизни вообще… Одного директора тюрьмы сменит другой, и тот станет тешить свое самолюбие и потешать публику рытьем канав – не суть, как сказал бы Карпов, важно.

Он спокоен. Он уверен в себе. Он ждет. Он умеет добиваться цели. Он очень сильный человек.

Еще немного, и она заговорила бы о надежности Карпова. А с другой стороны, почему бы и нет? Пусть и косвенно, но надежность его проявлялась в верности союзу «Три «К».

Снова вместе?

И какая работа ждет их впереди? Перспектива развалилась перед ней сраженной наповал восьмеркой, этим символом бесконечности. Вид на будущее? Да, именно так: вид на будущее.

– Так ты не ответишь на мой вопрос?

– Как и на многие другие.

– Что ты имеешь в виду?

Может быть, подумала она, речь идет о тайной стороне Карпова? Понятно, даже доказано, что он работает на военную разведку. Но чем разведке помешал банкир – симпатичный мужчина, примерный семьянин? Чем ей не угодил политик – тоже любящий муж и заботливый отец? Но главное, почему эти вопросы пролетали мимо и только сейчас стали попадать в цель? Потому что раньше такое положение вещей устраивало, а на попытки прояснить ситуацию Карпов отмахивался: «Кто много знает, тот меньше живет»?

По спине Аллы пробежал холодок: с кем же действительно она имеет дело? Откуда у Карпова связи на Филиппинах? А если связей нет, что потребуют от него те, которые помогут вытащить Сашу из застенков?

Пауза затянулась. Карпов ответил на вопрос Аллы, каким образом он собирается передать план побега Саше: он вручил ей несколько распечатанных на принтере листов.

– Мне нужно это прочесть?

– Да. Это статьи об одном уникальном человеке. – Карпов оставил Аллу одну, чтобы не мешать ей.

Статья эстонского журналиста Игоря Янсена. Алла вынула из сумочки очки в стильной оправе и углубилась в чтение.

«Рональд Кейн в Таллине… На очереди Рига, Киев, Москва… И вообще он впервые в Восточной Европе. Став известным благодаря постановкам в филиппинской тюрьме, Рональд Кейн готовит флешмоб в столице Эстонии».

Дальше Янсен давал короткую биографию Кейна.

«Рональд родился в городке Лейквуд, штат Огайо, окончил джазово-хореографическую академию (специализированная школа), работал на подтанцовке у таких музыкантов, как Ленни Кравиц, Чака Хан (певица и автор тестов), Теренс Трент Д’Арби. По словам самого Рональда Кейна, был лично знаком с Майклом Джексоном. Надолго – до 2003 года – задержался в Таиланде: подрабатывал в ночных клубах Бангкока, Паттайи, Пхукета. Переломным моментом в его карьере стало знакомство с директором тюрьмы на острове Себу. Кейну представилась уникальная возможность безгранично экспериментировать, безжалостно использовав живой материал; позже он назвал заключенных на Себу «солдатами, марширующими без устали». От рассвета до заката, а когда и от заката до рассвета длились изнурительные репетиции-марши. «Однажды, – признался Кейн, – я вдруг понял, что приказываю этим людям и что сам вознесся до военачальника. Мне удалось спуститься на землю, и эти люди снова стали мне братьями по духу. Однако между нами по-прежнему стояла острая металлическая сетка». Также Рональд Кейн является автором ряда интересных работ. Так, он поставил флешмоб на американской военной базе, соседствующей с тюрьмой на острове Себу. И это был не единственный творческий контакт Кейна с американскими военными: площадка на авианосце «Китти Хок» (выведенном из состава флота, но не списанном) стала отличным и также уникальным местом для воплощения в жизнь сценария, написанного Кейном. Флешмоб, в котором принимали участие только военные моряки, не считая труппы Кейна, в Сети просмотрели миллионы пользователей. Таким образом, Джиттербаг стал пионером, «укротив стихию» – именно такая концепция лежала в основе его сценариев и основных принципов флешмоба в целом: спонтанность, отсутствие централизованного руководства, деперсонификация. Он сумел оседлать этого трехглавого дракона. Рональд Кейн никогда не гастролировал по миру самостоятельно. Гастролировали его работы. Постановщик танцев и «укротитель стихий» на площадях столиц европейских и азиатских государств, в залах и даже на ледовых аренах, несмотря на возросшую популярность, Кейн оставался (читай: подавал себя) скромным и воздержанным человеком. Хотя он и был открыт для прессы, журналисты чаще всего обходили его стороной: он не мог по-настоящему блистать или скандалить. Кое-кто до сей поры считает Кейна заключенным тюрьмы на острове Себу. Он неотделим от стены мобберов, он – одна тысячная этого упорядоченного им же строя».

Другая статья под названием «Серый кардинал яркой паствы», автор – Ева Тамм.

«…Он в черном. И только логотип, похожий на спрута, белым пятном выделяется на его майке. Он впереди. Но его позицию съедает основная масса мобберов в броской одежде. Кажется, они наступают на него и вот-вот подомнут под себя. Его одежда делает его незаметным в толпе, но подчеркивает его идеальную фигуру. Его темное лицо похоже на маску. Он лицедей театра теней. И это ответ на вопрос: «Кто вы, мистер Кейн?»… Нет, он не мистификатор и не загадочная фигура. Он сильная личность, а сильные люди сегодня неинтересны. Сегодня на пике популярности грязь: разврат, скандалы, ложь, лицемерие, продажность, предательство».

Собственно, две эти статьи пересекались, и в точке пересечения получилась ссылка на мораль: безучастное отношение современного общества к интересному. Сейчас узколобые правят праздник.

– Я планирую переговоры с Кейном. Работа серьезная, и нам нужно подготовиться к ней.

– Нам?

– Да. Ты тоже едешь в Таллин, – тоном, не требующим возражений, завершил беседу Карпов.

Назавтра Алла снова пришла без предупреждения – в семь ровно и, так получилось, день в день их знакомства, состоявшегося четыре года назад. Карпов открыл дверь и впустил во двор дома аромат с полей Грасса, как будто дверь была телепортом между Лазурным Берегом и Серебряным прудом. Вслед за Аллой во двор просочилась цибетовая кошка…

Он проводил ее к накрытому под зеленоватым тентом столу, пододвинул плетеный стул, когда гостья садилась, налил ей вина. Поднял свой бокал – не играя в иностранца, а находясь в привычном для себя образе культурного, образованного человека, свободно общающегося на двух иностранных языках.

Карпов увидел неподдельный блеск в ее глазах; ее желание прийти сюда и остаться с ним было настоящим. И голос ее не фальшивил, когда она, выпив вина, попросила налить еще.

Перед ним находился упакованный в лучший вечерний наряд свежий продукт лично его приготовления. И если учесть, что он вложил в этот проект часть своей души и приправил непритворными чувствами, то речь шла как минимум о совершенстве. Преисполненный гордости, любви, он протянул Алле руку и помог подняться со стула. Неожиданно легко он подхватил ее на руки и сделал первый шаг к дому.

– Ты сволочь, – шепнула ему на ухо Алла.

– Я знаю…