– Да, мне об этом известно. И после твоей рейдерской поездки в солнечную Ингушетию начальника расстреляли прямо на пороге родного отдела внутренних дел. Не скажу, что с бандой, но с группировкой бесчинствующих налетчиков было покончено.

– Вы правильно заметили – за одним исключением: я не рейдерствовал там, а находился в служебной командировке – расследовал обстоятельства смерти военнослужащих, проходивших там службу. Там – это в Ингушетии, – я большим пальцем указал себе за спину.

– Что же, и я сделаю маленькое исключение, – Николай Ильич сблизил пальцы, показывая его малую величину. – Цирк уехал, а клоуны остались. Старший вашей следственной группы остался в Ингушетии – капитан Алексей Мазин, он и сыграл последний аккорд.

– Считаете, это Мазин расстрелял полковника милиции?

Приказчиков кивнул:

– Да, я так считаю.

– Это частное мнение частного человека.

– Не кипятись, Павел. Я же не сказал, что твой поступок идет в разрез с моими представлениями о чести и достоинстве офицера – наоборот. Вернемся к началу разговора. На чем мы остановились?

– Я вам подхожу, – напомнил я, начиная психовать. Я и сам шарил в чужих душах и копался в чужом грязном белье и терпеть не мог, когда кто-то проделывал это со мной. И вообще, я впервые столкнулся с такой ситуацией, и она не пришлась мне по душе. Почему бы мне не развернуть лыжи, пусть даже оставив здесь палки?

Я более внимательно вгляделся в блеклые глаза финансиста и, клянусь, увидел ответ, который мне не позволил отказаться от его предложения: то, что когда-то я делал бесплатно, я мог сделать за деньги. В глазах «пехотного» генерала я бы увидел только окопную пыль и вывернутый наизнанку пустой кошелек. Правда, «бесплатно» означало – по велению души. А проще это звучало так: мы со старшим лейтенантом Виталием Аннинским вели дело об убийстве военнослужащих и отправили их убийц туда, где им был уготован самый жаркий уголок.

Может быть, генерала Приказчикова неверно информировали – за город двух ингушских ублюдков, на счету которых было четыре трупа и четыре же искалеченные семьи, мы не вывозили. Один из них – по имени Руслан – жил на окраине города. Располагая оперативной информацией о местонахождении подозреваемых по адресу Руслана, мы с Виталиком вооружились и приехали на место на «уазике»-буханке; его Аннинский увел с условно-штрафной стоянки при штабе УВД; главное, что он не числился в угоне и мы могли вернуть его на место, «как будто ничего не было».

Мы были в шлемах с длинным, защищающим горло забралом, вооруженные «АК-74» с приборами для беспламенной и бесшумной стрельбы. Стоя плечом к плечу и двигаясь разнонаправлено – он прямо, а я спиной вперед, мы превратились в отличную мишень, зато приобрели круговой обзор и в оперативности могли опередить противника. А если бы мы разделились и координировали действия друг друга по радио, превратились бы в разобранный танк: башня в одном месте, корпус в другом. Улица тонула в темноте. А здесь, во дворе этого богатого дома, хозяева которого не любили собак, а к людям относились как к собакам, горели вполнакала светильники, демаскируя нашу «паучью» пару. Поэтому мы выбирали по возможности затененные участки двора. За машиной гостя (его звали Хасан) – «Мерседесом» G-класса, угнанным по заказу из центральной России, мы с Виталиком сделали остановку, прислушались. Из дома доносилась восточная музыка, перекрываемая мужскими и женскими голосами. Дом был поделен на две части – но не на мужскую и женскую половину, как в большинстве традиционных восточных домов, а на молодежную и «остальную»; в последней, окнами выходящей в сад, жили родители Руслана.

Следующую остановку мы сделали непосредственно у крыльца, по обе стороны которого стояли, как на страже, высокие, похожие на гигантские рюмки вазоны. Слева от крыльца раскинулся жасминовый участок. На его благоухание Хасану было наплевать. И он вместо того, чтобы смыть пыль с колеса своего «мерса», помочился на жасминовый куст. Я находился в полуметре от него и терпеливо ожидал окончания этой водной феерии. И когда он тряхнул членом и застегнул ширинку, я тихонько спросил у него:

– Ты кончил? А то нам надо начинать.

Поймав его взгляд и поместив его в надежное место моей памяти, я придавил спусковой крючок «калаша». Плотная очередь вспорола бандиту бедро, пах, живот, грудь и голову. Я поднимал ствол и прошивал свою жертву так, как будто расстегивал на ней «молнию»: из Хасана только что не полезли внутренности. Этот сукин сын, проливший кровь наших товарищей, оказался таким живучим, что только вмешательство Аннинского положило ему конец: Виталик отстрелялся ему в голову двумя короткими очередями.

Приборы бесшумной стрельбы, установленные на наших автоматах, бесшумными были условно. Ствольная коробка не могла сдержать лязга блока с затворной рамой. Мы нашумели, и нас услышали. Смолк один голос в доме, другой, кто-то приглушил музыку, и она стала фоном к нашей операции. Аннинский чуть нервно шепнул мне: «Я требую продолжения банкета», и мы покинули временное убежище. Мы входили в дом уже спина к спине, плотно, буквально до скрипа пластин в наших бронежилетах. Нас втянуло в короткий коридор. Прямо – дверь в старшую половину, направо – точно в большую комнату молодежной половины. Виталик повернул направо, я пятился за ним, прикрывая его. Мне не обязательно было видеть то, что видел он, меня в таких случаях не раздирало любопытство. Отморозки, встречавшие нас, поверили в свою безнаказанность, как в бессмертие, и встречали нас с лицами заговоренных от свинца горячего и клинка холодного. Но первая же очередь из автомата сняла с них всю магическую силу и выбила дурь из головы. Руслан успел вытащить пистолет, с которым не расставался даже на горшке. Аннинский отстрелял ему точно в голову. Когда я очередью из своего автомата загнал родителей Руслана обратно в их половину и «оглянулся посмотреть», я не увидел ни капли крови на лице этого 23-летнего урода, только несколько свежих открытых язв – на щеке, под глазом, на лбу. Он моргнул раз, другой и рухнул на пол с прямой спиной, как будто был привязан к шесту. И только тогда из его раны зафонтанировали вверх струи горячей, пенистой крови. Я включился в работу и прострелил ноги двум другим парням, чтобы не дергались. Аннинский уложил на пол размалеванных подруг, дав длинную очередь у них над головой. На обратном пути мне пришлось утихомирить отца Руслана, разбив ему голову. Я ударил его в лицо каской, а когда он отшатнулся от сильного удара, врезал еще и прикладом.

В общем и целом, мы отработали чисто и тихо, просто, без «спецэффектов», и на «буханке» же вернулись на базу. Утром следующего дня мы покинули эту некогда автономную, сожительствующую с Чечней республику – наша командировка закончилась. Поздно вечером, когда я, валясь с ног от усталости, добрался до дома, по ящику увидел новость, принесшую мне полное удовлетворение: возле своего дома неизвестными был убит начальник местной милиции полковник Магомедов. К его смерти наш Следственный комитет никакого отношения не имел. Но его смерть была вопросом времени: полковник, из высокого дома которого был виден Кремль, нажил врагов и среди «наших», и среди «ихних». Назавтра мы с Виталиком встретились в пивной, нажрались и поругались. Я набил ему морду. Через час мы снова стали друзьями – водой не разольешь. А буквально через месяц наш Следственный комитет прекратил свое существование, и его осколки упали в милиции, в таксомоторном парке, в офисе детективного агентства… И мы стали встречаться все реже и реже.

Генерал-полковник Приказчиков поднял со дна моей памяти воспоминания, и я даже должен быть благодарен ему за это. Я не представлял, что могу снова так остро пережить дела давно минувших дней.

А теперь мне предстояло ответить генералу взаимностью – пробить его по своим каналам и нащупать его слабое место. Но прежде – вернуться действительно к началу нашей беседы.

– Вы говорили о дневнике вашего сына. Где я могу посмотреть видеоматериал? Как я понимаю, это можно сделать, не покидая этих стен.

– Ты правильно понимаешь, – подтвердил он.

Генерал встал, подошел к двери, открыл ее и позвал своего боксера. Тот вошел в гостиную и встал, не сводя с меня глаз. Хозяин небрежно боднул в мою сторону:

– Если он вильнет хвостом – убей его.

– Так не пойдет, – запротестовал я, помогая себе жестами. – Вилять хвостом можно по-разному. Он радости, например. Скажите ему, чтобы он убил меня только в случае измены.

– Убьешь его, если он снова начнет валять дурака. Ступай, – отпустил боксера генерал и вернулся за стол. Побарабанив по нему пальцами, он продолжил: – Просмотр дневника займет какое-то время. Не переживай: человек, которого ты называешь боксером, присмотрит за твоими комнатными цветами. Сам-то ты забываешь их поливать.

– Как зовут вашего унтера?

– Олегом. Олег Прохоров.

Генерал лично проводил меня в мою комнату, где для меня главной вещью стала старомодная японская видеодвойка JVC с диагональю 37 сантиметров.

– Глаза сломаешь, – заметил я генералу. – У вас нет плазменной панели?

– Скажешь мне, когда будешь готов, – оборвал он меня, – я принесу тебе первую кассету.

– А всего их – четыре, пять? – попробовал угадать я.

– Семь.

Я присвистнул, искусно выражая удивление.

– Здесь на столе все, что тебе может понадобиться: бумага и ручка для заметок…

– Негусто.

– Захочешь есть – спустись в столовую, – продолжал Приказчиков. – Чувствуй себя как дома. – И продолжил: – Твое имя, номер твоей машины я передам на КПП поселка и установлю для тебя безвизовый режим.

Усмехнувшись над собственной шуткой, он ушел, оставив меня один на один со своими мыслями и настроением. Мне не терпелось приступить к работе, однако я тянул время, предчувствуя лавину переживаний. Мне еще никогда не доводилось смотреть откровения грабителя, насильника и убийцы. Откровения – вот что заранее подкатило ком к горлу. А каково было самому генералу, ведь о преступлениях в деталях он услышал от собственного сына. В деталях – об этом говорили видеотома, целая коллекция сообщений, приоткрывающих тайну «Бешеных псов».

Слово «пора» я сказал себе по истечении часа, когда ознакомился с частью дома на первом этаже. Столовая поражала не величиной, но чистотой; и я прикинул, что без домработницы здесь не обошлось и убирается она минимум три раза в неделю, а может быть, приходит каждый день. Внутри двухметрового и двухдверного холодильника я нашел свежие продукты; у меня сложилось впечатление, что я выбираю товары в продуктовом отделе супермаркета. Посыпав сосиски тертым сыром, я разогрел их в микроволновке со встроенным грилем. Наскоро поужинав и прихватив с собой упаковку томатного сока, я постучал в кабинет генерала.

– Разрешите?

Последовавший ответ огорошил меня:

– Нет!

Он не позволил мне перешагнуть порог кабинета – как будто увидел торчащий из моего кармана уголок рецепта из лепрозория. Погремев ключами в углу помещения, Николай Ильич вынул из сейфа кассету и передал ее мне. И захлопнул дверь у меня перед носом. Это оказалось так неожиданно, что я оглянулся. Я бы не удивился, увидев себя на улице.

Ладно. Я вернулся в комнату, вставил кассету в деку магнитофона. Устроившись в кресле, пультом включил воспроизведение.

Я представил себе первые кадры видеодневника – и не ошибся, поскольку ситуация казалась мне стандартной. Я увидел крупное, во весь экран, расфокусированное от близости с видеокамерой лицо. Два-три мгновения, и оно стало удаляться – вплоть до точки, в которой получило наилучшую резкость. И точкой этой оказалось кресло, в котором я устроился, как в кинотеатре, для просмотра. Вот дерьмо, выругался я. Такое чувство, что примерил гроб покойника. Я оглянулся и разглядел на двери обложки от сиди-дисков: от традиционного американского рок-н-ролла (Финис Тасби, «Блюз Трэвелер») до тяжелого европейского рока («Расмус», «Раммштайн»). Снова повернулся к телевизору: изображение показало, что Родион сидел точно перед этой дверью; я был уверен, что это кресло не двигали с места со времени последней съемки. Я даже перегнулся через подлокотник и посмотрел на пол. Конечно, я ошибался: паркет вокруг кресла был покрыт характерными бороздами; кресло двигали часто, на дальние и близкие расстояния.

Черт меня возьми: я смотрел на экран видеодвойки, которая во время съемок превращалась в видеотройку, дополняясь видеокамерой. Сын генерала использовал видеокамеру стандарта видеохоум-систем, и в этом плане одной ногой он стоял в цифровом веке, а другой – в аналоговом. Уже прозвучали его первые слова, и я, занятый натуральной мышиной возней, не разобрал их. И вместо того, чтобы воспользоваться пультом, который я держал в левой руке, я встал с кресла и невольно повторил покойника: потянулся рукой к блоку управления, и мое лицо оказалось чуть выше телевизора, на том уровне, где во время записи стояла видеокамера. Перемотав пленку на начало, я включил воспроизведение. Глядя на экран телевизора, отступил к креслу. Синхронно со мной к этому же креслу отступил «бешеный пес». Я не рассчитывал на психологическое воздействие, вызвавшее у меня приступ тошноты: покойник, повторявший мои действия и следящий за мной из глубины телевизора…

Я вытянул руку и тотчас сжал подрагивающие пальцы в кулак. В голове прозвучали призывы генерала: «Выпьешь что-нибудь?», «Хотите выпить?», «Выпьешь?», и в этот раз я решил принять все предложения генерала и надраться в дым. Я остановил воспроизведение, нажав «паузу» на пульте, а другой рукой пригрозив «бешеному псу»: больше я к ящику не наклонюсь. Перешагнув порог комнаты, я оглянулся. На экране телевизора застыло изображение парня с полуоткрытым ртом и полузакрытыми глазами. На меня смотрел больной человек; но если промотать пленку вперед на несколько кадров, то на меня вновь взглянет здоровый человек: он успеет моргнуть и завершить слово.

Через десять минут я снова постучал в дверь генеральского кабинета.

– Что на этот раз?

– Где тут у вас водка? В холодильнике на кухне только сок и минералка. Вы что, спиртное от своего боксера прячете?

– Хочешь выпить?

Я рассмеялся.

Прошло еще пять минут, и мы, выпив по стопке, смотрели друг на друга потеплевшими взглядами.

– Вообще-то я на работе не пью, – объяснил я, наливая по второй. – Но сегодня у меня выходной, и я решил провести дома его. – Я снова окинул взором почти что свою гостиную. Чтобы сделать сказку былью, мне оставалась самая малость: сделать то, чего до меня не смогло сделать Министерство внутренних дел в полном составе. Мне предстояло выслушать покойника и найти людей, которые отправили на тот свет его самого и его мать. Короче говоря, пойти туда, не знаю куда, найти то, не знаю чего. Но банда – это прежде всего организация, поэтому редко когда правоохранительные органы берут верный след после первого ограбления. Та же легендарная «Черная кошка» грабила и убивала на протяжении трех лет. «Бешеные псы» совершили семь или восемь дерзких ограблений.

Я первый раз пил с генералом. И первый раз видел пьяного генерала – с покрасневшими, слезившимися по-стариковски глазами. Я мог бы его пожалеть, но сам был пьян в стельку. И я сказал ему то, что вертелось у меня на языке:

– Завтра я вам посочувствую, Николай Ильич.

– Завтра будет другое настроение, – сказал он мне, и я согласился с ним:

– Завтра утром я сочиню песню «Трезвость», переплюнув Пола Маккартни с его «Яичницей». Завтра я трезвым взглядом посмотрю в глаза вашего сына…